Взгляд на жизнь моей матери рабанит Батшевы Эстер Каневски (благословенной памяти), жены одного из руководителей нашего поколения гаона рава Хаима Каневского (да продлит Всевышний его годы!), на фоне истории предыдущих поколений.
Продолжение. Начало здесь
Усердная учеба в одесском порту
Когда дедушке было около четырнадцати лет, он с семьей поднялся в землю Израиля. Их путь проходил через Одессу.
По сравнению с другими местами Одесса была красивым городом. Как правило, путешественники, оказавшись где-нибудь проездом, не упускают возможности прогуляться и посмотреть местные достопримечательности. Но юный Йосеф Шалом, в отличие от других, не стал гулять по Одессе. Сойдя с поезда, он первым делом поинтересовался, где здесь находится синагога, и там провел все дни, оставшиеся до отплытия судна.
Рассказывает моя тетя, рабанит Исраэльзон: «Папа почти не рассказывал о своей юности. Я помню лишь несколько историй, и вот одна из них. Когда он с семьей плыл на пароходе в землю Израиля, капитан корабля очень хорошо их принял и посодействовал им в каком-то вопросе, за что они были ему очень благодарны. Сходя с корабля, папа достал из кармана часы, полученные им на бар-мицву, и отдал их капитану в знак благодарности. Надо сказать, что часы были ему очень дороги, но еще важнее для него было отблагодарить капитана, а ничего, кроме часов, у него не было!»
Замечу, что умение благодарить отличало дедушку на протяжении всей его жизни.
После одной из операций дедушка не выходил на улицу и даже не появлялся на свадьбах внуков, которые проходили в Иерусалиме. На молитвы миньян собирался у него дома. Но вот, в один из дней дедушка услышал, что рав Ури Луполянский (основатель и глава благотворительной организации «Яд Сара», предоставляющей в бесплатную аренду медицинское оборудование; в прошлом — мэр Иерусалима – прим. пер.) празднует бар-мицву внука, и сообщил родным, что он должен принять участие в праздновании, так как очень обязан раву Ури. Когда родственники поинтересовались, чем же он ему так обязан, дедушка ответил: «Он же принес мне ходунок из организации «Яд Сара»!»
В последние годы дедушка перенес очень сложную операцию, призванную спасти его жизнь. Операцию проводил доктор Клэр – американский хирург с мировым именем, который специально для этого прилетел в Израиль. Придя в себя после операции, дедушка попросил родных научить его говорить «Спасибо» по-английски, и специально тренировался, чтобы правильно это произнести. Ему было важно отблагодарить доктора!
«Согласно пути его»
Известно, что дедушка не учился ни в хедере, ни в ешиве. Он был выдающимся учеником своего отца. Правда, рассказывают, что какое-то время он провел в хедере «Эц Хаим» и в других заведениях, но создается впечатление, что его послали туда на «испытательный срок» и, убедившись, что ему это не подходит, вернули обратно домой.
Однажды дедушка сказал по этому поводу, что, если бы он учился в учебном заведении, он бы не вырос в Торе так, как он удостоился вырасти благодаря индивидуальному обучению. (Очевидно, что дедушка совершенно не имел в виду умалить важность хедеров и святых ешив. Он лишь хотел сказать, что конкретно для него, в соответствии с его личными качествами и «согласно пути его», было необходимо индивидуальное обучение.)
Дедушка строит семью
Когда пришло время, дедушка женился на дочери рава Арье Левина, Шейне Хае. Свадьба состоялась в пятницу, 28 адара 5690 (1930) года «примерно в три часа после полудня» (как было написано в приглашении) в гостинице «Розенберг».
На следующий день после свадьбы жених вернулся к учебе. С утра до вечера юный аврех корпел над книгами в синагоге «Оэль Сара», находившейся в квартале Меа Шеарим.
Дедушка не хотел учиться в колеле – специальном учебном заведении для женатых молодых людей, и в течение многих лет занимался Торой самостоятельно. Только после смерти отца, когда бремя обеспечения семьи легло на его плечи, он, не имея иного выбора, стал учиться в колеле «Оэль Тора».
Многие из тех, кто учился в этом колеле, стали впоследствии великими в Торе. Среди учащихся там был и рав Шмуэль а-Леви Вознер. Много лет спустя мой папа был у рава Вознера, и тот дал ему поручение: «Передай привет моему другу юности». Выполнив поручение, папа поинтересовался у дедушки, откуда они знакомы с равом Вознером, и тот рассказал, что шестьдесят пять лет назад они учились вместе в колеле «Оэль Тора». В книге комментариев к трактату Шаббат «Записи Агриша» (Агриш – аббревиатура а-Гаон Рав Йосеф Шалом – прим. пер.) приводится письмо рава Вознера, где тот называет рава Эльяшива «другом юности».
Мама рассказывала, что начало учебы в колеле было для дедушки критическим моментом. Для него было непривычным общаться с другими людьми, перед началом учебы в колеле он так волновался, что одному из его друзей, который впоследствии стал его сватом, раву Шахнэ Колодецкому, пришлось пойти вместе с ним…
Просто чудо, что тот застенчивый, тихий и скромный молодой человек превратился в мировую знаменитость!
Раввин и судья Торы
Вот что мама рассказывала о своем детстве: «Будучи детьми, мы с папой почти не виделись. В три часа ночи, а то и раньше, он вставал и учился до утра. Потом шел молиться, возвращался, наскоро завтракал и уходил учиться до полудня. Днем он приходил, ел и уходил снова. В полдень нас каждый день навещал дедушка рав Арье Левин, он общался со своей дочерью – нашей мамой, а с папой он почти не беседовал, чтобы не отвлекать его от учебы».
В этот период дедушка учился у своего отца и у гаона рава Зелига Реувена Бенгиса, раввина Иерусалима и главы суда Торы в общине «Эда Харедит». Рав Бенгис высоко ценил дедушку и сам посвятил его в раввины.
Познакомились они, когда рав Бенгис обратил внимание на молодого человека, усердно и беспрерывно учащегося в синагоге «Йешуот Яаков» в квартале Меа Шеарим. Они поговорили о Торе, после чего рав Бенгис воскликнул: «Этот молодой человек разбирается в Торе лучше меня!»
Дедушка очень сблизился с ним, они подолгу беседовали на темы Торы. Оба они очень ценили эту близость, рав Бенгис рассказывал раву Эльяшиву о своей жизни и о том, что было у него на сердце.
Рав Хаим Брим пересказывал историю, которую рассказал раву Эльяшиву рав Бенгис: «Как-то, отдыхая на курорте в Литве, я встретил молодого человека в поношенном пальто и потертой шляпе. Мы поговорили об учебе, обсудили всю Тору… Когда он собрался уходить, я спросил, кто он, и он ответил: «Обыкновенный аврех из Косова»… Позднее я узнал, что это был Хазон Иш!»
Мой дядя рав Азриэль Ойербах отмечает, что когда рав Эльяшив рассказывал эту историю, он добавлял важное замечание: «Для рава Бенгиса выражение «обсудили всю Тору» не было преувеличением, именно так его и надо понимать…»
В те годы с заработком было очень непросто, и моя мама пошла работать, чтобы помочь родителям. Когда она вышла замуж и уехала в Бней Брак, некому было прокормить семью, и тут дедушке предложили занять пост судьи в Верховном раввинском суде Иерусалима.
Дедушке совсем не хотелось занимать эту должность, хотя и рав Арье Левин, и рав Бенгис очень его уговаривали. Однако трудности с заработком вынудили его принять это предложение. При этом он сразу предупредил коллег, что как только он женит всех детей, он оставит этот пост и вернется учить Тору, как прежде. И действительно, женив младшего сына, рав Эльяшив хотел уйти из Суда, но остальные судьи запротестовали. В конце концов все разрешилось само собой. Возникла полемика по поводу освобождения мамзеров от их статуса, в результате которой рав Эльяшив оставил судебную деятельность с согласия коллег.
(Эта нашумевшая история произошла в кислеве 5733 (1972) года. Брат и сестра из светской семьи узнали, что их мама вышла замуж за их отца, не получив разводное письмо – гет – от первого мужа, и что, таким образом, они родились от запрещенного брака и являются мамзерами, которым запрещено вступать в брак с обычными евреями, они могут создать семью только с другими мамзерами. Они обращались к разным раввинам, в том числе к раву Нисиму Карелицу, который несколько раз созывал заседание раввинского суда (бейт-дина), допрашивая многочисленных свидетелей, и к раву Эльяшиву – в Верховный раввинский суд, но никто из них не смог найти основания для облегчающего мнения. Тогда, задействовав имеющиеся у них связи с министром обороны Моше Даяном, они попросили о помощи армейского раввина. Тот намекнул, что знает, как решить проблему, но не имеет полномочий вынести соответствующее постановление.
Получив должность главного раввина Израиля, он взялся за дело. Он выяснил, что первый муж той женщины стал евреем, пройдя гиюр. Основываясь на показаниях некашерных свидетелей, он объявил гиюр недействительным, первого мужа – неевреем, как следствие, его брак с матерью обратившихся к нему за помощью брата и сестры – несостоявшимся, а самих героев истории – евреями, имеющими возможность вступать в брак с другими евреями.
Все раввины, в том числе, руководители ешив и главы поколения, выступили с протестом против его постановления. Рав Шах объявил, что «этот [человек] – не рав, а его постановления – не постановления». Рав Эльяшив опубликовал письмо, подписанное всеми великими раввинами, в котором, в частности, говорится, что «ошибочно полагать, будто мы можем изменить Тору, принятую нами на горе Синай и передаваемую из поколения в поколение, и разрешить запрещенное, не имея на то никаких оснований, тот, кто делает это, не имеет права выносить постановления, и на его решения нельзя полагаться». Сразу же после того, как тот человек был назначен главным раввином Израиля и главой Верховного раввинского суда, рав Эльяшив покинул пост судьи, не желая работать под его началом. Подробнее об этой истории можно прочитать, например, в первом томе биографической книги про рава Эльяшива «Ашакдан» – прим. пер.)
С тех пор и до конца жизни рав Эльяшив корпел над Гемарой в синагоге «Оэль Сара» или у себя дома – с раннего утра и до поздней ночи, без перерыва.
На следующий день после того, как рав Эльяшив оставил пост судьи, к нему домой пришел рав Айзлер с каким-то вопросом. Он рассказывал, что рабанит Эльяшив открыла ему дверь и радостно сообщила: «У нас сегодня праздник! Рав вернулся в «Оэль Сара»!»
В связи с этим в нашей семье приводят слова рава Арье Левина: «В Гемаре (Таанит, 31а) говорится, что пятнадцатое ава считается праздничным днем, в частности, так как в этот день прекращали рубить деревья для жертвоприношений в Храме. Объясняет рабейну Гершом, что, несмотря на то, что рубка деревьев для жертвоприношений является заповедью, изучение Торы – важнее, и потому день, в который прекращали рубить деревья и возвращались к учебе, считается праздничным днем!
Пробуждающий зарю
Дедушкин день начинался еще с ночи, жительницы Меа Шеарим говорили, что «песнь праведника опережает пение птиц»… В былые годы в дни Слихот (порядок молитв о прощении грехов перед Рош а-Шана и в Дни трепета) рав Йеуда Коэн в полтретьего ночи обходил квартал Меа Шеарим и громким голосом нараспев призывал: «Евреи! Святой народ! Вставайте служить Творцу!», но рав Эльяшив к тому времени уже был на ногах… Во время семидневного траура одна из соседок рассказала, что всегда подводила часы, ориентируясь на точное время подъема дедушки.
Адмор из Гур, автор книги «Бейт Исраэль» часто проходил по улицам Иерусалима рано утром. Однажды, встретив в четыре часа утра рава Арье Левина, он шутливо заметил: «Что-то Вы поздно встаете, зять-то Ваш встал на учебу уже в два часа ночи…»
Самозабвенная непрерывная учеба
Встав, дедушка учился несколько часов до утренней молитвы, ни на что не отвлекаясь.
Следующую историю рассказал мой двоюродный брат, рав Авраам Цви Исраэльзон: «Однажды я ночевал у дедушки и наблюдал, как бабушка, услышав, что дедушка уже встал, позвала его и попросила включить обогреватель, а потом еще несколько раз ему об этом напомнила, и успокоилась, только убедившись, что обогреватель включен. Я спросил ее, зачем она столько раз напоминает дедушке одно и то же, и она объяснила: «Если он забудет включить обогреватель, перед тем как начнет учиться, потом он уже не оторвется от учебы до утра, даже если на улице будет минусовая температура и снегопад…»»
Мой дядя, гаон рав Авраам Эльяшив, рассказывал, что с ним произошел интересный случай: «Один еврей из Англии передал мне факсимильную копию письма раввина из Гомеля, отправленного в Англию раву Цви Гиршу Фарберу. В этом письме он описывал похороны автора книги «Лешем». Я принес эту копию папе и рассказал, о чем там говорится, но папа равнодушно отодвинул письмо в сторону. Я очень удивился – мне казалось, что это письмо должно было чрезвычайно папу заинтересовать. И вдруг такое безразличие?! Чуть позже выяснилось, что папа просто не хотел отрываться от учебы. Когда он встал, чтобы выпить воды, он взял письмо в руки и прочел его с большим интересом».
Мама рассказывала: «Однажды мне было необходимо отвлечь папу от учебы, чтобы задать ему очень важный вопрос. Это было непросто сделать. Мне пришлось несколько раз потрясти его за руку, чтобы он обратил на меня внимание…»
Дедушкина привязанность к Торе не была обусловлена ничем другим, кроме самой Торы. Ничего другого он и знать не хотел. Зачастую он даже не был знаком с теми, кто окружал его, и с этим связано много историй.
Например, однажды, проходя мимо ешивы Мир, он вдруг обратил на нее внимание: «А-а, дос из ди Мирер ешивэ!» («А-а, это ешива Мир!»). Это при том, что ешива находилась недалеко от его дома…
В другой раз он порекомендовал одному раввину не приходить к нему со своими вопросами, а задавать их по телефону. Он начал диктовать номер телефона, но «споткнулся» посередине и не мог его вспомнить. Пришлось посылать кого-то к бабушке, чтобы уточнить номер…
Использовать любую минуту
Как-то прошел слух, что дедушка потому смог запомнить всю Тору, что в детстве «Лешем» свозил его в Тверию и там напоил из колодца Мирьям (который находится на глубине озера Кинерет – прим. пер.), а это, мол, проверенное средство. Один из внуков спросил дедушку, правда ли это, и тот ответил: «Никогда в жизни у меня не было времени ездить ни в Цфат, ни на Мерон, ни в Тверию. Даже на могилы праведников я не ездил, тем более к колодцу Мирьям…»
Когда говорят, что дедушка дорожил своим временем, имеется в виду не только то, что он не ездил в дальние поездки и не участвовал в длинных интересных мероприятиях. Каждую отдельную минуту он использовал для учебы!
Один из внуков рассказал следующую историю: «Однажды на исходе Шаббата состоялась бар-мицва одного из потомков рава Эльяшива. По плану дедушка должен был выйти из дома в 8.30. В 8.15 я увидел, что он уже надевает пиджак, и напомнил, что мы выходим только через пятнадцать минут. Дедушка покачал головой:
— Я иду в «Оэль Сара», учиться.
— Но ведь уже 8.15, – удивился я.
— Верно. У меня есть пять минут, чтобы дойти до «Оэль Сара», пять минут на обратную дорогу и пять минут на учебу!
Я подумал, что раз уж дедушка пошел учиться, он задержится там не меньше, чем на полчаса, но нет. Дедушка вернулся ровно в 8.30, и мы отправились на бар-мицву…»
Мой дядя, рав Авраам Эльяшив, рассказывал:
«После окончания семидневного траура по маме пришло время расходиться по домам. Мы очень переживали. Кто будет жить с папой? Кто будет о нем заботиться? Только папу это не беспокоило.
— Можете идти домой, – сказал он нам, – я остаюсь, а ночевать у меня может кто-нибудь из внуков.
Все разошлись. Остались только я и моя сестра, рабанит Ойербах. Папа ушел учиться в комнату. Пять часов без перерыва он учился вслух, пропевая слова Гемары! Такой волнующей мелодии мы не слышали от него уже несколько лет!»
А вот что рассказал другой мой дядя, рав Моше Эльяшив: «Однажды возникло опасение, что у одного из моих детей имеется медицинская проблема. Я пришел к папе, изложил ему все «за» и «против», и он постановил, что надо посоветоваться с крупным специалистом. Мы послали кого-то к этому специалисту, а сами остались ждать в нервном напряжении. Вдруг папа встал, надел шляпу и отправился… в «Оэль Сара», учиться. Такая сильная преданность Торе просто потрясла меня».
Уделять время другим
Дедушкино время было очень дорого, но, несмотря на это, он много времени тратил на ответы на вопросы, с которыми к нему приходили люди. К сожалению, попадались посетители, не умевшие ценить его время, и даже такие, которые беспокоили его совершенно нелепыми вопросами.
Вот что рассказывала бабушка, рабанит Эльяшив: «Однажды в час ночи раздался стук в дверь. Это было как раз посреди короткого ночного сна рава. Стук не прекращался, и через десять минут рав оделся и открыл дверь. Стоявший на пороге молодой человек сказал, что у него есть вопрос. Рав понял, что вопрос человека, который стучится в дверь среди ночи, безусловно, является неотложным, и впустил его в дом.
«Неотложный» вопрос звучал так: «Какое имя следует дать моему новорожденному сыну?».
Рав оценил ситуацию. По-видимому, завтра утром – обрезание, молодые родители не могут прийти к единому мнению, и нужно срочно помочь им ради мира в их семье. Выяснив все детали, рав спокойно ответил молодому человеку, как будто разговор не происходил в столь поздний час.
Только когда, получив исчерпывающий ответ, посетитель собрался уходить, выяснилось, насколько «срочным» был его визит к раву. Уже в дверях он задал еще один вопрос: «А если, в конце концов, родится девочка, какое имя Вы посоветуете?»»…
Рассказывал мой дядя, рав Авраам Эльяшив: «Однажды к папе пришел молодой человек, утверждавший, что у него «совершенно неотложный вопрос, касающийся человеческой жизни». Однако мама, стоявшая на страже папиной учебы, с одной стороны, и хорошо знакомая с такого рода посетителями, с другой, спросила: «Не может ли этот вопрос подождать до завтра?»
Тот с удивительной легкостью согласился отложить на сутки «вопрос, касающийся человеческой жизни». Не стоит и говорить, что назавтра он не пришел… »
«Несмотря на то, что папа спокойно отвечал на многочисленные вопросы, – продолжает мой дядя, – мы хорошо понимали, как он расстраивается, когда его отвлекают от учебы. Поэтому, даже когда у нас были судьбоносные вопросы к папе, мы опасались тревожить его в часы его постоянной учебы. Только самые неотложные вопросы мы задавали ему, когда он учился. Задавали кратко, получая краткие ответы. Но и с этими вопросами мы иногда подолгу стояли возле папы и ждали, когда он оторвет голову от книги… Лишь во время субботних трапез папа был «наш», и мы могли задавать ему вопросы – какие угодно…»
Следующую историю рассказал рав Симха Шломо Левин: «Многие годы евреи Иерусалима приходили к мужу моей сестры, раву Эльяшиву, чтобы показать купленный этрог и услышать мнение рава по поводу его кашерности.
Мама рава Эльяшива, которая жила в его доме, стоя на страже его драгоценного времени, пыталась отвадить таких посетителей. Она рассказывал про одного из них:
«Пришел человек спросить мнение моего сына по поводу своего этрога. Я ему сказала, что с такими вопросами рав принимает только учащихся из “Тиферет Бахурим”, и отправила его к раву Цви Михелю Эллеру, который является специалистом по этрогам, но тот снова и снова повторял, что хочет задать свой вопрос именно раву Эльяшиву. Не выдержав его упрашиваний, я предложила:
— Скажи, какой у тебя вопрос, я передам раву.
Он согласился с моим предложением и изложил свою проблему:
— Я достал замечательный этрог, чистый, без пятнышка, только кривой. Мне хотелось бы услышать мнение рава по этому поводу.
Я усмехнулась:
— Ну, на этот вопрос и я могу ответить. Кривой этрог – это не проблема. Проблема – когда мышление кривое…»»
Чуткость по отношению к ближнему
Несмотря на свою погруженность в Тору, рав Эльяшив не забывал подумать об окружающих, позаботиться о них, отнестись с уважением.
Как-то к маме пришла госпожа Пахима, дедушкина домработница. По маминой просьбе она рассказала о том, что происходит у дедушки в доме, заметив, в частности, с каким уважением дедушка относится к ней. Например, во время проверки квартиры на хамец перед Песахом один из внуков что-то сдвинул с места. Увидев это, дедушка сделал ему замечание: «Ты должен поставить это обратно, ведь домработница столько сил вложила в уборку комнаты. Важно оставить все так, как было после ее уборки».
Во время семидневного траура после смерти дедушки госпожа Пахима рассказала, как рав Эльяшив зашел в убранную ею комнату перед Песахом и сказал: «Ого! Дом так сияет, что нет необходимости искать в нем хамец!», подчеркнув таким образом, насколько он ценит ее усилия.
И еще один рассказ госпожи Пахимы: «В пальто рава был карман, в который он складывал монеты в пять шекелей, предназначенные для благотворительности. Время от времени я чистила это пальто, и однажды обратила внимание, что оно слишком тяжелое. Оказалось, что в подкладке полно пятишекелевых монет, попавших туда через дырку в кармане… Я подпорола подкладку, достала все монеты, зашила подкладку и дырку в кармане, а деньги принесла раву.
— Вы выполнили заповедь возвращения потери, – сказал он мне.
—Я-то вернула Вашу потерю, а вот мой сын свою “потерю” (т. е. свою пару) никак отыскать не может… – отреагировала я.
Рав благословил меня, но мне этого было мало.
— Вы все время благословляете, – сказала я ему, – но сейчас я прошу дать мне благословение, чтобы мой сын женился в ближайшее время! Ведь «праведник выносит приговор, а Всевышний его исполняет»…
Рав с улыбкой ответил:
— Но ведь для этого необходимо быть праведником…
Но все же сердечно благословил меня, и через две недели мой сын нашел свою “потерю”…»
Дедушкина чуткость была поразительной. Вскорости после его смерти один из членов семьи ехал в такси. Водитель, совершенно светский человек, обернулся к нему, сказав: «Вот на этом месте однажды сидел очень большой рав, который умер на днях. И знаешь, чем он меня поразил? Сзади него сидели несколько человек и разговаривали с ним на идиш. А он понял, что я идиша не знаю, и перешел на иврит. Вот это человек!»
Много историй рассказывают про дедушкину заботу о сиротах, о том, сколько времени он им посвящал. Одна девушка расплакалась, сидя перед ним, и он сказал: «Я буду тебе как отец и позабочусь обо всех твоих нуждах».
И эта история не единственная в своем роде. Другая девушка-сирота просила его отменить данный ею обет. Рав Эльяшив позвал двух людей, и в их присутствии сказал: «Разрешено тебе, разрешено тебе, разрешено тебе». При этом он был убежден, что в данной ситуации не было обета и нечего было отменять, но ему было важно выполнить желание сироты!
Мой двоюродный брат рассказывает историю, которая лишний раз подчеркивает необыкновенную чуткость рава Эльяшива: «Одна незамужняя женщина средних лет часто приходила к дедушке посоветоваться и получить благословение. Однажды она пришла, и я предложил ей подождать, пока дедушка вернется домой.
Когда дедушка пришел, я сказал ему, что его ждет эта старая дева, назвав ее имя.
— Такая-то, дочь такой-то? Я хорошо помню ее имя, ведь я постоянно молюсь за нее, – сказал дедушка.
Зайдя в дом, дедушка сделал мне замечание:
— Зачем ты назвал ее старой девой? Она могла обидеться…»
Мнение Торы по поводу абрикосовых косточек
Гаон рав Элиэзер Гольдшмидт был одним из ближайших друзей дедушки (и принимал непосредственное участие в сватовстве моих родителей). Его визиты к дедушке всегда были праздником. Однажды бабушка вернулась из магазина и застала дедушку улыбающимся. Она сразу догадалась: «По-видимому, здесь был реб Лейзер…»
Дедушка и реб Лейзер навещали друг друга в полупраздничные дни Песаха и Суккота. Во время одного из таких визитов жена рава Гольдшмидта подала чай и кусковой сахар. Маленькая девочка потянулась за кусочком сахара, но ее мама, усмотрев в этом неуважение к взрослым, одернула ее: «Нельзя!»
— Почему нельзя? – удивился дедушка, дружелюбно протягивая девочке сахар, – дети тоже должны радоваться в праздник…
И даже когда дети начинали баловаться в сукке и мешать взрослым, дедушка не делал им замечаний, объясняя, что таким образом дети радуются в праздник…
Один из членов семьи рассказывал, как однажды дедушка шел по одному из переулков квартала Меа шеарим и наткнулся на группу ребят, спорящих по поводу правил распространенной игры в «гогоим» (игра с абрикосовыми косточками – прим. пер.). Он подошел к ребятам, спросил, о чем они спорят, и внимательно выслушал их доводы. Довольно долго он стоял с ними, терпеливо выясняя претензии обеих сторон, задавая дополнительные вопросы и выясняя подробности, а потом изложил мнение Торы по данному вопросу…
Сдержанность
Дедушка был очень сдержанным человеком и умел владеть собой. Он почти никогда не выдавал своих чувств.
Рассказывает мой дядя, рав Моше Эльяшив: «Я никогда не видел папу плачущим, даже после смерти его родителей. Кроме одного случая. Это было в праздник Шавуот, когда мы пришли к Стене Плача впервые после ее освобождения во время Шестидневной войны. Увидев Стену, папа заплакал…»
И добавляет рав Моше: «Как-то папа рассказал мне, что, будучи мальчиком, он плакал, когда ему рассказывали историю продажи Йосефа…»
Дедушка удивительно владел собой. Когда умер его отец – раввин из Гомеля, он отреагировал очень сдержанно. А ведь он потерял не только отца, но и своего раввина и учителя. К тому же со смертью отца он остался без средств к существованию. И когда умерла его мама, он сохранял хладнокровие.
Некоторые ошибочно считали его толстокожим, неспособным чувствовать, но это было не так. Просто дедушка приучил свой разум властвовать над чувствами.
Он умел владеть собой и во время страданий, и когда испытывал сильную боль.
Однажды дедушка упал и с большим трудом добрался до кровати. Домочадцы вызвали доктора Клеймана. Еще до того, как были сделаны необходимые проверки, доктор заверил членов семьи, что речь не идет о переломе: «Если бы в этом месте у него был перелом, мы бы слышали такие крики… Эта боль снимается только морфием». Однако, к его большому удивлению, проверки показали, что дедушка-таки сломал ногу…
В другой раз дедушка был вынужден пройти операцию без наркоза. Лежа на операционном столе, он хладнокровно обсуждал с врачами ход операции, не было слышно ни единого вздоха с его стороны. Лишь после окончания операции он побледнел, что свидетельствовало о приложении им невероятных усилий.
Когда умерла одна из его дочерей, не дай Б-г никому пережить такое, дедушка собирался на похороны. Несмотря на боль и трагичность ситуации, он не упустил из виду важную заповедь. В тот день был приглашен мастер для починки холодильника, и дедушка спросил, заплатили ли ему за работу. Ведь закон обязывает заплатить работнику в тот же день…
Моя тетя, рабанит Риммер, свидетельствует: «Я не помню, чтобы папа когда-нибудь пил стоя. Он неторопливо садился, не спеша благословлял и только тогда пил…»
Когда пришло известие о дедушкиной смерти, мой папа сказал: «Жизнь рава Эльяшива представляла собой непрерывную цепочку чудес. Десятки лет назад он был опасно болен, и все же выздоровел. С такими чудесами он мог прожить еще много лет. Получается, что умер он только потому, что мы не удостоились удержать его в этом мире!»
Перевод: г-жа Хана Берман
