Рав из Чебина – это книга Торы, которую все мы обязаны чтить. Ему ясны все сокровища Торы, и он читает их, как будто с ладони своей руки
Хазон Иш
Биография
Рав Дов Бериш Вайденфельд родился в Гримайлове (Галиция) в 5641 (1881) году. Его отец – рав Яаков, раввин города и автор книги «Кохав ми-Яаков».
В 5660 (1900) году он взял в жены дочь рава Исраэля Клугера из Чебина. Там он трудился над Торой и служением Всевышнему. Наряду с этим помогал своей жене управлять делами небольшого угольного бизнеса, полученного ими в приданое, поскольку отказался принять должность раввина.
Потеряв свои деньги, он принял в 5678 (1918) году должность судьи в Чебине, а в 5683 (1923) году стал раввином Чебина и открыл там большую ешиву, получившую широкую известность в Польше.
С началом Второй мировой войны он бежал во Львов. Оттуда был сослан в сибирские трудовые лагеря, а затем – в Бухару. В Сибири он продолжил свое святое служение Всевышнему, и написал множество ответов на обрывках бумаги и кусках дерева, приводя при этом источники и цитируя по памяти с замечательной точностью целые фрагменты из трудов наших мудрецов и законоучителей. Часть этих ответов включены в его книгу «Довев Мейшарим» в трех частях.
В 5706 (1946) году рав Дов Бериш Вайденфельд приехал в Землю Израиля, поселился в районе «Шаарей Хесед» в Иерусалиме и стал преподавателем ешивы «Хаей Олам». Впоследствии основал ешиву «Кохав ми-Яаков».
Умер 10-го Хешвана 5726 (1965) года.
ГЛАВА ПЕРВАЯ. КАК ЖЕ ЛЮБЛЮ Я ТВОЮ ТОРУ!
Рав из Чебина был «драгоценностью народа Израиля». В нем соединились все лучшие качества мудрецов, но прежде всего он выделялся своим величием в Торе. Широта его познаний в Талмуде и в книгах законоучителей, до мельчайших деталей, была беспримерной и сделалась чем-то нарицательным.
Если мы захотим получить представление об этом его величии, достаточно будет привести рассказ его зятя, гаона рава Баруха Шимона Шнеерсона.
В Сибири, в месте, где у него не было никаких книг на протяжении нескольких лет, рав из Чебина написал множество ответов, в которых цитировал целые фрагменты из Талмуда и книг наших законоучителей с точными ссылками на источники, включая номера пунктов в «Шаарей Тшува» (один из комментариев к «Шулхан Аруху»). Когда эти ответы печатались, не было нужды в правке и исправлении даже одной буквы. Все там было абсолютно верным и соответствовало источникам.
Высечено на скрижалях его сердца
Рассказывал мой друг, рав Йекутиэль Лихтенштейн, что когда гаон, глава суда Торы Цеелим навещал рава Дова Бериша в Иерусалиме, тот сказал ему: «Хорошо, что Вы приехали ко мне! Лет тридцать назад я присутствовал на Вашем выступлении и хотел было сделать одно замечание к тому, о чем Вы говорили. Но я не хотел делать этого в середине Ваших слов публично, и поскольку после выступления Вы сразу же ушли, у меня не было возможности что-либо Вам сказать. А теперь я рад, что Вы пришли ко мне – и я могу наконец сделать то замечание».
Рав из Цеелим сказал, что не помнит, о чем он тогда говорил, но, к его величайшему удивлению, наш учитель повторил все его выступление и сделал замечание по поводу того, что его затрудняло в тот раз…
Без Торы – «там будет его могила»
Все существо рава из Чебина было Тора – и только Тора.
Он объяснял слова наших мудрецов (Шаббат, 88а), трактовавших стих Торы (Шмот, 19:17): «И стали [сыны Израиля] у подножия горы» [Синай – накануне дарования Торы, причем последние слова могут означать буквально “под горой”]. Мудрецы сказали: «Это учит нас, что Всевышний “подвесил” над ними гору, как бочонок, и сказал им: “Если вы принимаете Тору – хорошо, а если нет – там будет ваша могила”». Нужно обратить внимание, какими в точности словами мудрецы это сказали. Почему «там будет ваша могила», а не «здесь будет ваша могила»?
Употребление слова «там» указывает, что слова Всевышнего относятся не только к тому моменту, когда евреи стояли у горы Синай, но ко всем местам и всем временам! Если еврей принимает на себя бремя Торы – хорошо. А если нет, если он проявляет слабость и желает облегчить для себя бремя Торы, тогда «там» – то есть в любое время и в любом месте, где он находится, – будет могила его. Он сам себе роет могилу, ибо нет у еврея возможности существовать без Торы.
«В любовь ее будь погружен всегда»
Упорство нашего учителя в трудах над Торой было сверхъестественным, как сказано (Мишлей, 5:19): «В любовь ее будь погружен всегда».
Рассказывает гаон рав Шалом Швадрон, как однажды он вошел к нему после молитвыватикин [ранней утренней молитвы, начинающейся до восхода солнца], чтобы задать какой-то трудный вопрос. Рав из Чебина был погружен в учебу, и стол его был завален книгами. Он выслушал вопрос и сказал: «Верно, рав Шалом, это действительно вопрос! Но почему Вы приходите ко мне в столь поздний час?»
«Я ответил», – продолжает рав Шалом, – «что я уже после утренней молитвы, и наш учитель очень удивился… Совершенно погруженный в учебу, он не заметил, что уже прошла вся ночь…».
Рав Давид Френкель пришел домой к нашему учителю в ночь Рош а-Шана в десять часов, чтобы получить благословение из его уст. Он опасался, что уже, может быть, слишком поздно, поэтому постучал тихонько и вошел. Рав Дов Бериш сидел и учил трактат Йевамот со своим зятем, гаоном равом Барухом Шимоном Шнеерсоном. Рав Давид извинился, что пришел так поздно, но рав Барух Шимон успокоил его: «Мой тесть еще не делал кидуш…».
Вся жизнь – в повторении!
Величие и удивительная широта познаний рава из Чебина в Торе не пришли к нему только за счет его чудесной памяти. Он достиг их также в заслугу своего пути в учебе – в заслугу того, что уста его не переставали повторять раз за разом, неустанно и многократно, все, что он учил.
Он проговаривал изучаемое приятным голосом и с великим желанием. Проучившись полчаса, вставал и ходил по комнате туда и сюда, повторяя выученное на память, пока оно не звучало четко и уверенно в его устах.
Благодаря такому методу он помнил все так, будто выучил это только что, и когда ему требовалось что-то из выученного прежде, ему не нужно было повторять и обращаться к источникам. Он мог цитировать слово в слово то, что учил давным-давно.
Такой путь учебы – многократное повторение всего материала – он вынес из дома отца, автора книги «Кохав ми-Яаков». Рав Дов Бериш рассказывал, что в детстве отец просил, чтобы он экзаменовал его, проверяя, не забыто ли что-либо. Он просил сына достать из шкафа любой, какой пожелает, трактат Талмуда, зачитать из него начало Тосафот – затем отец продолжал этот Тосафот по памяти, один отрывок за другим. Сын достал трактат Шаббат, и они прошли его весь, один Тосафот за другим, и отец ни разу не ошибся…
Наш учитель закончил, со свойственной ему скромностью: «А мы, когда изучаем один трактат – забываем другой, предыдущий, и считаем, что знаем Талмуд!»
Однажды в Йом Кипур, в перерыв после молитвы Мусаф наш учитель взял трактат Талмуда, чтобы поучиться. Один из молящихся спросил его, почему он не хочет немного отдохнуть, и рав из Чебина ответил ему так: «Скажу Вам откровенно: чем больше я учусь, тем больше мне становится ясно, что я знаю мало…».
Его осторожность в преподавании
Однажды я зашел к нашему учителю, чтобы задать вопрос из области законов чистоты семейной жизни. Он сказал, что не может дать ответ, поскольку принял на себя обязательство не принимать решений алаха ле-маасе [обязывающих постановлений раввина в сфере практического исполнения закона] в пору своей старости. Он часто говорил: «Чтобы принимать решения в сфере закона, нужна помощь с Небес, и этого удостаивается только тот, кто все время повторяет. У меня же на старости лет нет сил повторять, как я это делал в прошлом». Он предложил мне проработать эту тему вместе и прийти к нужным в данном случае выводам.
Понятно, что я был рад такому предложению – проработать и прояснить тему в хевруте[совместной учебе вдвоем] с таким гаоном из гаонов. Мы сели и проработали Гемару с Раши и Тосафот, ришоним, и в завершение рав из Чебина процитировал по памяти «Шулхан Арух» по этой теме. И действительно, решение, вытекавшее из всего этого, было ясным и однозначным.
Когда мы закончили учебу, наш учитель вновь сказал, что то, к чему мы пришли, – неалаха ле-маасе, поскольку он – не посек [раввин, уполномоченный принимать такие решения], и нужно спросить такого раввина. Я спросил, кого же именно, и он предложил обратиться к гаону раву Цви Песаху Франку – раввину Иерусалима.
Я обратился к раву Цви Песаху и рассказал ему обо всем – о том, что рав из Чебина не захотел выносить обязывающее решение по этому вопросу, а только изучил со мной тему. Я представил вывод, к которому мы пришли в результате этой учебы, и рав Цви Песах, разумеется, сразу же подтвердил верность выводов рава из Чебина, подтвердив, что они – алаха ле-маасе.
Кто он – «знаток Талмуда»?
Рав Элияу Кройтвирт, из числа приближенных к нашему учителю, представил ему знатока Торы, живущего за пределами Земли Израиля, который приехал навестить его, и добавил, что этот рав – «знаток Талмуда». После того, как тот гость ушел, наш учитель заметил: «Вот, всю мою жизнь я учусь и не помню, что я учил… Как же можно так просто сказать, что он – “знаток Талмуда”?»
В другой раз наш учитель изложил раву Элияу точное определение, что такое истинное знание Талмуда, и кто достоин называться «знатоком Талмуда».
Рав Дов Бериш рассказал, как однажды автор книги «Авней Незер» [гаон рав Авраам Бурнштейн, адмор из Сохачева] высказался об отце самого рава из Чебина, авторе книги «Кохав ми-Яаков», говоря, что он был настоящим знатоком Талмуда: «Чтобы быть знатоком Талмуда, недостаточно знать его весь наизусть. Только тот, кто изучил весь Талмуд и те пути, которыми исследовали и понимали его ришоним, и хорошо помнит каждую тему в нем в согласии с подходом Раши, и Тосафот, и Рашбо, и Рамбана и т. д., – тот называется “знатоком Талмуда”! И таким был Ваш отец!»
Только приняв подобное определение, можно понять, каким образом наш учитель, для которого Талмуд был словно раскрытая книга, мог сказать о себе, что «не помнит того, что учил».
Помнить и о вещах посторонних
Как правило, тот, кто считается знатоком какого-то трактата, помнит то, что относится к основной теме этого трактата, поскольку он удостаивает эти вещи своего главного внимания, тогда как те, которые находятся в стороне от основной темы, не помнит. Не так это было у рава из Чебина, который помнил все, как малое, так и большое, и не было даже малой детали у Раши и Тосафот, которая не хранилась бы у него, словно вещь на своем месте в шкатулке. Он также старался оставить такой подход в наследие ученикам, и когда приходил к нему ученик на экзамен, говорил с ним о вещах, казалось бы, лежащих в стороне от основной темы.
Так случилось с племянником нашего учителя, равом Шмуэлем Либерманом, который, будучи молодым учеником, хотел проэкзаменоваться у рава Дова Бериша по главе «Хезкат а-Батим» [в трактате Бава Батра, главная тема которой – права на недвижимое имущество]. Наш учитель согласился задать один вопрос – и неожиданно спросил его не по этой теме, а о том, кошерна [пригодна] ли вода из водоемов сточных вод [в которых нет источников] для возлияния на жертвенник.
Молодой ученик смешался от неожиданности и потерял дар речи, но тут же пришел в себя и вспомнил Тосафот в конце главы (Бава Батра, 60б, начальные слова Маим ло) на вопрос раби Йеошуа там: «Так что же, мы и воду не будем пить (после разрушения Храма) из-за того, что прекратилось возлияние воды на жертвенник?». [Он задает этот вопрос людям, которые в знак скорби по разрушенному Храму отказались от мяса, поскольку оно приносилось на жертвенник, и от вина, поскольку им совершалось возлияние, – и после его вопроса они признали его правоту.] Тосафот спрашивает: но ведь те люди могли ответить раби Йеошуа, что можно пить воду из тех водоемов, поскольку она не годится для возлияния (Сукка, 48а)!
Этим наш учитель хотел научить тому, что даже если человек знает главное, о чем говорится в трактате, есть множество вещей в стороне от этой главной темы, на которые недостаточно обращают внимание, и их нужно повторять.
Можно ли сидеть на стуле рава?
В книге «Коль Хоцев» рассказывается, что гаон рав Шалом Швадрон много раз говорил с равом Довом Беришем об обычаях и поступках великих мудрецов поколения, и наш учитель показывал ему источники всех этих обычаев и поступков в трудах наших мудрецов.
Однажды рав Шалом посетил нашего учителя, рава Ицхака Зэева из Бриска, чтобы посоветоваться с ним по какому-то делу. Когда он вошел в комнату, рав Ицхак Зэев предложил ему сесть на стул, стоявший там. Усаживаясь на него, он понял, что это стул самого рава из Бриска, но выбора не было, и он с трепетом остался на нем сидеть.
Впоследствии рав Шалом рассказал раву из Чебина об этом эпизоде и спросил, поступил ли он тогда по закону. Сам он полагал, что поступил правильно, поскольку «не отказывают большому человеку» [см. Раши к Берешит, 19:2, где говорится, что ангелы долго отказывали Лоту, приглашавшему их в свой дом на ночлег в Сдоме, хотя перед этим, когда их приглашал Авраам – не отказывали]. Но наш учитель тут же ответил ему так: «Но ведь об этом ясно сказано у Тосафот в главе Кейцад цолин (Псахим, 86б)!»
Наш учитель имел в виду сказанное там о том, что, когда рав Уна пришел в дом рава Нахмана бар Ицхака, он был удостоен почета сидеть на ложе, а не на скамье, как положено ученику, – и он не отказался. Когда его спросили, почему он так поступил (ведь, казалось бы, в этом есть что-то от гордыни), он ответил: «Все, что скажет тебе хозяин дома, – исполняй!» И из этого, как пишут там Тосафот, следует, что он поступил так не вследствие правила «не отказывать большому человеку». Это был правильный поступок в силу правила: «Все, что скажет тебе хозяин дома, – исполняй!».
[Вне дома, пока Авраам или Лот только приглашают ангелов войти, это последнее правило еще не действует – и, как видно, по этой причине Раши ссылается на другое правило – «Не отказывают большому человеку».]
Перевод – рав П. Перлов
