«И там ‒ великая женщина»
Взгляд изнутри на жизнь моей матери рабанит Батшевы Эстер Каневски, благословенной памяти, на фоне истории предыдущих поколений
Из-за чего Таз вызвал своего тестя на суд Торы?
Будучи достойным примером соблюдения своих принципов, мама обучала им и других. Одна девушка была близка с мамой и проходила у нее курс подготовки к свадьбе. Каждый урок начинался с одного и того же предложения, которое навсегда запомнилось невесте: «В тот момент, когда муж приходит домой, еда должна быть на столе. Не та еда, которую нужно подогреть, и не та еда, которая должна немного остыть, а еда, готовая к употреблению. Нельзя тратить драгоценное время мужа, которое он может посвятить Торе, понапрасну». На самом деле, мама говорила не только о еде, а обо всех потребностях мужа, которые жена должна удовлетворять таким образом, чтобы муж мог без помех заниматься Торой.
Над нами жила молодая женщина, приехавшая из Франции вскоре после своей свадьбы. Она заходила к нам каждое утро посоветоваться с мамой, что приготовить на обед «чтобы у мужа были силы учить Тору». Мама восхищалась нашей молодой соседкой и повторяла: «Учитесь у нее, смотрите, насколько сильной может быть любовь к Торе!»
Как-то мама давала урок группе женщин из Америки и рассказала следующую историю:
Рав Давид Сегаль, автор книги «Турей Заав», сокращенно – Таз, был зятем рава Йоэля Сиркиса, автора книги «Баит Хадаш», сокращенно – Бах. Выдав замуж за Таза свою дочь, Бах обязался ежедневно кормить зятя мясом. Было время, когда у Баха не было возможности покупать дорогое мясо, и он кормил Таза легкими, которые стоили дешевле. К всеобщему удивлению, Таз вызвал Баха на суд Торы за невыполнение обещания. Изучив дело, судьи постановили, что легкие считаются мясом, и оправдали Баха.
После суда Таз объяснил, что целью его было избавить тестя от обвинения на Небесах: «Легкие являются менее качественным продуктом, чем настоящее мясо, и это сказалось на моей учебе. Я хотел, чтобы суд на земле постановил, что легкие – это мясо, избавив, таким образом, моего тестя от Небесного обвинения».
Мама объяснила женщинам: «Мы видим, что любая помеха в изучении Торы расценивается очень серьезно, настолько, что это может привести к обвинению с Небес. Иногда женщины приходят ко мне с вопросом: »В чем стоит совершенствоваться?», и я спрашиваю в ответ: »Заботишься ли ты о своем муже, чтобы он был здоров и чтобы у него были силы учить Тору? Кормишь ли ты его здоровой пищей в достаточном количестве? Прикладываешь ли ты усилия к тому, чтобы он мог достаточно спать и полноценно отдыхать?»
Мама повторяла папины слова: «Жена, которая помогает мужу учиться, удостоится сидеть рядом с ним в Грядущем мире, и будет знать все то, что он выучил благодаря ей».
Только бы не мешать
Чтобы не мешать папе, мама никогда не убирала его комнату в то время, когда он там учился. Как только он уходил из дому, она спешила вымыть пол в комнате.
И накануне Песаха она убирала библиотеку только, пока папы не было дома. Как только он выходил, она начинала убирать, но к его возвращению она прекращала уборку, возвращала каждую вещь на свое место и расстилала скатерть на столе. Он снова уходил, она снова кидалась убирать – и так по кругу. И это было совсем не просто.
К Шаббату мама готовилась сама. «Папина подготовка к Шаббату – говорила она, шутя – заключается в том, что он учит Тору в честь Шаббата». Десятки лет папа каждую пятницу учился вместе с моим дядей, равом Ицхаком Зильберштейном, они заканчивали учебу за полчаса до наступления Шаббата. (Они продолжали учиться вплоть до папиной смерти – изменив в последние годы часы учебы, они учились с утра до молитвы Минха.)
В качестве подготовки к Шаббату папа делал «условие» для отделения трумот и маасрот, чтобы в случае необходимости отделить их, если их забыли отделить до Шаббата. (Продукты растительного происхождения, выросшие в земле Израиля, нельзя есть, пока от них не отделили соответствующие части – трумот для коэнов и маасрот для левитов и для бедных. В наше время в магазинах, находящихся под серьезным раввинским надзором, все это отделяет машгиах, который следит за кашрутом, но некоторые, следуя обычаю Хазон Иша, дополнительно отделяют трумот и маасрот сами. Изначально в Шаббат этого делать нельзя, но можно заранее оговорить специальное «условие», которое даст возможность отделить забытые трумот и маасрот в Шаббат – прим. пер.) Когда-то папа еще и заводил часы перед Шаббатом (часов на батарейках тогда не было, и, чтобы часы не остановились, их надо было ежедневно заводить).
Когда для коллеля «Хазон Иш» был построен дом на улице Рашбам 10, и Стайплер переехал туда, рав Арье Шехтер предложил маме тоже переехать в этот дом – в более просторную четырехкомнатную квартиру, сказав, что разницу в стоимости квартир готов оплатить некий меценат. Мама воспротивилась. Свой отказ она объяснила не желанием довольствоваться малым, а более важными соображениями: «В нашей квартире хороший воздух, помогающий моему мужу учиться, ведь у нас – высокие потолки и окна в разных направлениях. Я боюсь, что в новой квартире, с низкими потолками, уже не будет такого воздуха» (в то время у нас в доме не было даже вентиляторов, а кондиционеров – и подавно).
«Вы хотите, чтобы рав был неучем?»
Больше недели в нашем доме околачивался душевнобольной юноша. Время от времени он подходил к маме и говорил что-нибудь вроде: «Я видел праведного Йосефа. Я обязан рассказать об этом раву!». Потом он шел в синагогу и спустя короткое время возвращался с новой радостной вестью: «Я видел праотца Авраама и должен передать раву его слова». Воображение его не знало границ и могло позабавить того, кто не сталкивался с ним каждый день. Папа с мамой молча терпели все его выходки. Домочадцы пытались было выпроводить его из дома, но мама не позволяла. Только когда ей сказали, что он мешает папе учиться, это возымело действие, и она тут же позвонила раву Хананье Чолаку, возглавляющему организацию «Эзер миЦион», попросив его взять юношу под свою опеку.
Во время одного из своих визитов к дедушке раву Эльяшиву мама пожаловалась ему, что многочисленные посетители мешают ее мужу учиться. Дедушка, расстроившись, сказал: «Пусть будет угодно Творцу, чтобы все твои благословения осуществились, и они перестали ему докучать!»
Во время семидневного траура по маме глава ешивы рассказывал нам со слезами на глазах: «Однажды я пришел к раву с молодым человеком, недавно вернувшимся к вере и желавшим укрепиться в соблюдении заповедей. В дверях нас остановила рабанит, сказав, что в этот час нет приема посетителей.
»Неужели что-нибудь случится оттого, что еврей зайдет сейчас к раву?» – удивился я.
И рабанит ответила: »Вы хотите, чтобы рав был неучем? Если рав не будет учиться, что из него выйдет?»
Это было сказано так искренне, что молодой человек воскликнул: »Если такой гаон, как рав Хаим, станет неучем оттого, что прервет учебу на несколько минут, то что же говорить о нас, простых людях?»
Этого было ему достаточно, чтобы укрепиться в соблюдении заповедей, поддержка рава ему уже была не нужна…»
Радость окончания изучения Талмуда
День четырнадцатого нисана был праздничным днем для мамы. Как известно, папа был первенцем у своих родителей и должен был поститься накануне Песаха. Чтобы прервать пост, он в этот день завершал изучение всего Талмуда – Вавилонского и Иерусалимского, и других книг, которые он ежегодно заканчивал, начиная с шестнадцатилетнего возраста. Церемония окончания – сиюм – проходила в синагоге Ледерман после утренней молитвы при большом скоплении народа и, в том числе, первенцев. После сиюма всех присутствующих – и мужчин, и женщин – угощали пирогами и вином.
Для любой женщины это – самый напряженный день в году, но для мамы все вокруг замирало. Со своего места в женском отделении она с наслаждением глядела на происходящее от начала и до конца, увлекая своим волнением подруг и других окружающих ее женщин. Сиюм проходил неспешно, как будто это не был канун Песаха, лишь по окончании его мама возвращалась домой, чтобы скорее завершить приготовления к празднику.
В последний год жизни мама в Песах рассказала внукам, как Стайплер подарил жене на праздник терку. «А тебе дедушка тоже дарит подарки на Песах?» – спросили внуки. «Дедушкин сиюм – самый лучший для меня подарок!» – не задумываясь, ответила она.
Продолжение следует…
Перевод: г-жа Хана Берман
