Десять лет
Рассказывает Мира Вайсбин
Лет десять, не меньше, он ездил в Неве-Яаков давать урок для женщин. На уроке было три немолодые женщины, а потом осталось две.
Мне рассказывала одна из них: Я не понимаю, откуда у него время для нас двух тетушек. Мы этими уроками живем, только ими и держимся. Но он-то так занят… Каждый человек важен, бесценен, без расчетов кто перспективен, кто нет. Мы как думаем? Вот молодой парень, интеллектуал стоит в него вкладывать, а на пожилую женщину жалко тратить время… Мы живем в прагматичном мире. Люди решают про других этот более важен, этот менее. У рава Ицхака этого не было. Каждый человек бесценен. Это вызывает у меня восхищение и уважение.
Этот!
Рассказывает рав Йеуда Гордон
Рав Энах Коэн, глава хинух ацмаи в Америке, рассказал мне эту историю про рава Зильбера. Какой-то известный еврейский филантроп — то ли в Бостоне, то ли в Вашингтоне — давал ежегодно большие деньги на сеть независимых еврейских учебных заведений — 300-400 тысяч долларов в год, но дела у него пошли хуже, и вот услышали, что он решил «донейшн» снизить. А это большие деньги!
Поехали к нему рав Шнеур Котляр, глава ешивы в Лейквуде, рав Эйнах Коэн и другие важные раввины Америки, и взяли с собой рава Ицхака. Это было через несколько месяцев после того, как Зильберов выпустили из СССР, и рав Ицхак был одет так же, как приехал оттуда: в пиджачке каком-то коротком, в шляпе такой советской, в ботинках, не знаю, где он их нашел…
Приехали в Бостон к этому богачу. Сидели там у него в богатом доме полчаса или час: птицы летают, золотые рыбки в аквариуме, слуги шныряют… А миллиардер жалуется, что не может давать так много, как раньше. Только половину. Только тысяч сто, сто пятьдесят, максимум — двести.
— В этом году плохо дела пошли. Могу дать только половину.
Ему показывают и фотографии, и фильмы, и счета, а он:
— Нету, нету у меня…
Угощение, пирожные. Величайшие раввины Америки приехали! Весь разговор шел на идиш. Длилось это уже около часа.
Вдруг рав Ицхак обратился к нему и сказал, что хочет задать несколько вопросов.
— Пожалуйста!
Его представили. Сказали, что это рав Зильбер — он только что приехал из России, сидел там в лагере у Сталина. Задает первый вопрос:
— Пять лет назад вы дали какую сумму — 400 тысяч долларов?
— Да.
— А четыре года назад вы дали такую же сумму?
— Да, дал то же самое.
— И три года назад вы дали такую сумму? И два года назад, и год назад?
Так рав Ицхак говорит:
— Что вы хотите от человека? Он хочет дать, он каждый год дает, у него уже хазока, но у него нет. Если у него сейчас нет, так что вы от него хотите? Что он, не хочет? У него нет. Нет у него!
Миллиардер покраснел, как индюк. Кто это говорит ему, что у него нету? Этот?! Открыл чековую книжку и выписал чек — не помню — миллион или полтора!
Это мудрость рава Ицхака! Какой ум! Он точно знал, как подойти к каждому человеку. Даже, если было вокруг него сто человек — к каждому он подходил по-своему, особо.
Бэсэдэр
Рассказывает Моше Айзенштат
Когда рав Ицхак болел, я ночевал у него дома. Так продолжалось на протяжении примерно полутора лет. Была группа людей, все распределились и дежурили раз в две недели. Ночуя у него, я увидел его быт: что он ест, что пьет и так далее. Когда я увидел, что он ест, у меня просто волосы встали дыбом: больной человек, а его еда — яички вареные, селедочка, молоко и консервы! Я говорю:
— Рав Ицхак, вам же это нельзя есть!
Он:
— Да…
— Почему вы не едите овощи, почему вы не едите фрукты?
Он отвечает:
— Не знаю…
Я пошел на рынок, купил огурцов, помидоров, того, сего. Пришел, сделал ему салат из овощей, из фруктов. Еще чего-то и еще чего-то. Поставил на стол:
— Рав Ицхак, попробуйте! Он стал есть.
Я спрашиваю:
— Вкусно, рав Ицхак?
Он говорит:
— Вкусно.
— Почему вы этого не делаете? Можно мне сказать об этом вашей дочери, или, хотите, я вам буду покупать?
— Нет, нет, не беспокойтесь. Всё будет в порядке.
Проходит несколько дней, и я встречаю его дочь:
— Хава, почему вы не покупаете своему папе помидоры, огурцы?
Она отвечает:
— Он это не любит, он это не ест.
— Ну, как же, — говорю, — я ему приготовил, он съел с большим удовольствием.
Она говорит:
— Мойше, когда вы ушли, он не стал есть, отдал нам.
— Как? Он же при мне сидел и ел, и хвалил!
— Мойше! Это же все из уважения к вам, чтобы вас не обидеть. Вы же пошли, и купили, и сделали. Вы же от всего сердца. Но он это не любит. Только из уважения к вам он все это кушал.
И тогда я понял, кто такой рав Ицхак. Мне очень трудно привести примеры, которые бы доказывали то, что я сейчас скажу. Рав Ицхак при всей своей доброте, и при всей своей отзывчивости, и при всём том, что готов был в любой момент прийти людям на помощь, — был тверд и упрям так, что с места его сдвинуть было нельзя. Он никогда не спорил, не пытался никому ничего доказать. Если он видел, что человек не согласен — бэсэдэр, — все в порядке, нет проблем… Он старался промолчать. Но его самого сдвинуть было невозможно. Я помню один случай. Приехали мы домой после занятий из ешивы. Была зима, холодно, он плохо себя чувствовал, едва-едва притащился… И вдруг раздается звонок, и кто-то говорит, что необходимо срочно ехать в другой город: у женщины, у которой завтра хупа, не хватает какого-то документа. Короче, жуткая трагедия! Он мне говорит:
— Миша, мне нужно ехать в Бейтар.
Я говорю:
— Рав Ицхак! Какой Бейтар? Ночь на дворе, холодно. Вы же устали, вы целый день бегали. И я устал, я не могу ехать, я вас не повезу! Он тут же позвонил, вызвал такси и уехал в Бейтар. В любую минуту он был готов прийти людям на помощь. Как-то раз ему нужно было поехать в Хайфу. Тоже это было связано с тем, что у одной женщины не хватало какого-то документа.
— Рав Ицхак, — говорю, — я не могу поехать с вами, мне нужно на работу идти завтра рано утром. Я не могу вас отвезти.
— Ну и что? Какие проблемы?
Короче, так: рав Зильбер за свои деньги взял такси и поехал в Хайфу. Я просто выпал в осадок! В Хайфу — на такси! Он поехал за свои деньги, за свой счёт, и это при том, что пенсию он получал 1400 шекелей в месяц. Вот что такое рав Ицхак.
Еврей в беде
Рассказывает Йосеф Швингер
Я могу свидетельствовать — более двадцати лет, что я был знаком с равом Ицхаком Зильбером, с того самого момента, как я стал его зятем, он никогда не вёл сиха бэтэла — пустых разговоров, которые не касаются Торы. Когда мы с ним встречались, он спрашивал: «Шалом, вос эрцэх?» — «Что слышно?», и сразу же, не дожидаясь ответа, начинал рассказывать какойнибудь интересный комментарий на недельную главу Торы. Он мог бы, как это принято для вежливости, задать общие вопросы, например, как дела у детей — его внуков, но он делал приветствие как можно более кратким и сразу переходил к диврэй Тора. И когда я пытаюсь вспоминать наши с ним разговоры, — вспоминаются только слова Торы. Иногда он обращался ко мне с просьбами, с которыми обращались к нему всякие неустроенные люди, которые плохо знали иврит, или одинокие женщины, у которых были проблемы с государственными учреждениями, чиновниками, с бюрократической системой… Случалось, что не было возможности помочь, но он не принимал такой ответ. Например, были ситуации, когда кто-то пытался записать своего сына в ешиву или школу, а тот не подходил по критериям. Когда я ему пытался объяснить, что невозможно помочь этому человеку, что он не подходит по критериям, согласно которым это учреждение оказывает помощь, он возмущался:
— Как это «не подходит»? Что значит «критерии»?! Мы обязаны помочь человеку!
Иногда я спрашивал:
— Какое вам дело до этого вопроса, какая у вас связь с этим человеком? Почему именно вы ему помогаете?
Он отвечал:
— Еврей в беде, — невозможно это так оставить, мы обязаны действовать!
Вообще, странно, что так много людей обращалось к нему с просьбой о помощи, в том числе в областях, совершенно далёких от того, чем он занимался. Но они видели в нём отца… И я знал, что он никогда не отступит. Уже через час он перезванивал и спрашивал:
— Ну, реб Йосеф? Иногда я ему отвечал: — Я пытался звонить каким-то служащим, но Он торопил: — Мы обязаны уладить это дело. Обязаны! — и продолжал настаивать, и звонил моей жене Малке, своей дочери, и не успокаивался, пока этот вопрос не был решён. И он не оставил ни одну просьбу без ответа. И в большинстве случаев, бэ-сията ди-Шмайа, все устраивалось…
Абсолютный счет
Рассказывает Цви Патлас
Рав говорил: когда передо мной встает тяжелый вопрос, я решаю его так: если бы меня уже не было в этом мире, как бы я ответил на этот вопрос, — если бы я посмотрел на него с какой-то далекой звезды, как будто я умер, меня уже нет, без любого личного интереса, как бы я решил этот вопрос?
Например, что делать: дать какому-то человеку рекомендацию на гиюр или нет? Все счета отбрасываются. Вопрос: этот человек искренне хочет принять еврейство? Да или нет?
Никаких других счетов нет.
И никаких других расчётов, никакой политики, неважно, будут на него обижаться или нет, — все неважно. Есть абсолютный счет.
Это называется «гамбургский» счет — когда в Гамбурге собирались все борцы, которые выступали в цирках мира и раз в году выясняли, кто действительно чемпион, по-настоящему.
Представьте себе: человек убегает от КГБ в Ташкент, а там всем известны доносчики в двух миньянах. Так вот, именно их детей он начинает обучать Торе. Ну, что это? Что это он лезет на рожон? Нет, здесь скрыто что-то другое. Он не пришелец из космоса, он — праведник, тот, кто делает ради Творца все, чего Творец от него хочет.
Конечно, у него был страх, несомненно, он боялся, чтобы КГБ его не схватило. Но в этот момент у него был абсолютный счет: что в этот момент хочет от меня Творец? Именно это я буду делать! А всё остальное — неважно…
Папин талит
Рассказывает Авраам Коэн
В связи с нашей деятельностью приходилось не раз просить Рава подписать какие-либо рекомендации или письма. Он делал это очень осторожно — обязательно откладывал на несколько дней, и, если уж и решал подписаться, говорил:
— Зачем тратить так много бумаги? Давай половину этого листа сэкономим, разорвем его (и он аккуратно разрывал) и здесь, в уголке, напишем…
Он тщательно избегал официозности и не «строил» из себя раввина, ребе. Не приказывал, не властвовал, очень старался у учеников не одалживаться и ничего не просить. Когда его спрашивали, как поступить, то получали ответ в виде мягкого совета. И конечно, он это делал сознательно, — ведь если не послушаются и сделают по-своему, то не нарушат его слова…
Много раз я слышал от него:
— Зачем мне садиться в президиум?
Или: — Я не Раввин. Раввин — это рав Эльяшив.
Или: — Зачем так много денег тратить?
Или: — Зачем статьи в газетах? Зачем этот шум? Не нужна реклама, нужно все тихо делать.
Он говорил:
— Свадьбу надо делать скромно, не надо снимать огромные залы, зачем столько денег выкидывать на курицы? Достаточно десять кошерных евреев, и приходите ко мне, у меня есть дома консервы, и вино, и печенье.
Я возражал:
— Рав Ицхак, но все делают не так! Все! Большой зал снимают, по двести человек приглашают, а то и тысячу — одних родственников сколько? Ведь обидятся, если не пригласят?
— А я говорю, что надо по-другому делать, тихо. Я так получил от своего папы. К нему в Казани (это было во время НЭПа) пришел один очень богатый еврей с просьбой поставить хупу, и папа ему сказал — достаточно десять евреев, и все.
Кстати, и у меня на свадьбе был ровно миньян — десять человек, включая меня самого. То, что он получил от папы, было для него непререкаемым, святым. Одному младенцу надо было делать брит мила в субботу. Родители попросили Рава быть сандаком.
Он предложил:
— Если вам не трудно, приезжайте к нам в район на субботу. Сделаем у меня дома, у меня же есть много вафель. И тратиться не надо! Он радовался, как ребенок, что из-за субботы все прошло неформально — без зала, без фотографа…
Мне он сказал, когда с его колен взяли младенца и он начал снимать с себя талит:
— Ты видел? Ты видел, что здесь была Шхина? Знаешь, чей это талит? Папин…
Такими фразами, как «Ты видел Шхину?» или «Ты заметил, как твои глаза просветлели?», он старался вырвать из привычной действительности, поднять, возвысить человека.
Как-то мы были у рава Эльяшива, и, выходя, он спросил:
— Ты видел, как сияло его лицо? — Лицо как лицо… — Ты не видел?!
Все сто
Рассказывает Мирьям Розенберг
Когда я в первый раз вошла в дом рава Ицхака, меня встретила открытая и приветливая улыбка его дочери Хавы. Это придало мне немного храбрости, и я, представившись, села на краешек стула, напротив него. Не зная, с чего начать, посмотрела в глаза рава Ицхака. Там я обнаружила терпение и желание помочь, еще не известно, чем, но от всего сердца. Помню, я сказала:
— Извините, рав Ицхак, у меня так много проблем, что не знаю, с какой начать…
А он ответил:
— Даже если у вас их сто, то начнем с первой, и так до тех пор, пока не решим все сто.
Это было сказано настолько искренне и просто, что чувство неловкости и неудобства пропало.
Бикур холим
Рассказывает рав Игаль Полищук
Как-то я поехал навещать рава Ицхака в больницу «Адасса», где он лежал. Не успел я подойти к нему, как он говорит:
— Поехали проведать больную — на бикур холим.
И мы поехали на лифте на другой этаж — проведать Шейну Кац…
Сам человек лежит в больнице — но бежит выполнять заповедь бикур холим!
Воспитание детей
Несколько раз я спрашивал рава Ицхака, как надо воспитывать детей. Его линия была — детей надо воспитывать, а не получать благословения. Залог успеха — когда папа заботится об учебе не для того, чтобы похвастаться, какие у него дети, а для них самих. Чтобы дети выросли богобоязненными, бней тора амитим.
Как-то он рассказал, что однажды был вынужден выпороть кого-то из детей:
— Я бил по-настоящему. Удары были очень сильные… Но я подставил вторую руку — чтобы чувствовать боль ребенка.
Всегда
Рассказывает Яков Гекрайтер
Как-то у меня была проблема с цдакой.
Когда была возможность, я всегда старался давать, но не всегда была возможность дать много… Иногда я знал, что человек, которому даешь, берет для того, чтобы купить где-то наркотики, либо чтобы выпить. Я был уверен в этом на все сто процентов и не хотел давать такому человеку.
Я решил спросить у рава Ицхака, как мне быть в таких случаях (например, один раз мне в лицо бросили монету в полшекеля, показывая тем самым, что я мало дал).
Я спросил:
— Если есть человек, которого я знаю — знаю явно, что он не нуждается, и я уверен, что он берет эти деньги для нехорошей цели, скажите, как мне быть в таком случае?
Рав Ицхак сказал так:
— Цдаку надо давать всегда. Всегда. Если ты опасаешься, что человек будет использовать эту цдаку для нехорошей цели, лучше дать мало — монету в десять агорот, в пять агорот.
Но если человек протягивает руку, открывает ее, просит — положи в эту руку! Пусть хоть самую маленькую мелочь положи в эту руку. Если есть возможность дать больше, дай больше. Лучше всего давать габаим, ты знаешь, что эти деньги пойдут всегда по назначению.
Давай, сколько ты можешь, не сверх того. Но если человек открывает руку, — положи в неё, чтобы не обидеть, и чтобы у тебя самого не осталось осадка.
Папа
Рассказывает рав Бенцион Зильбер
Вначале, после нашего приезда в Израиль, у папы не было никакой работы — преподавание в Кирьят Ноар появилось намного позже.
Вдруг ему предложили ставку в министерстве религий по работе с выходцами из России.
Не помню, он отказался сразу или сначала подумал… Но он отказался. Папа хотел приближать людей как частный человек, а не как чиновник министерства.
Не мелочись!
Рассказывает Авраам Коэн
Как-то мы ехали в такси с равом Зильбером, и после поездки таксист заломил цену чуть ли не в два раза больше, чем было необходимо заплатить.
Рав Зильбер, ни слова не говоря, стал платить требуемую сумму.
Я возмутился (по-русски, чтобы таксист нас не понял):
— Рав Ицхак, это же неправильно, он берет с нас в два раза больше, чем нужно!
Он ответил:
— Не мелочись.
— Мне не жалко денег, но мы же поощряем его таким образом, мы приучаем людей к тому, что можно требовать больше денег, чем положено!
Рав сказал:
— Главное не спорить. Я никогда не спорю в таких случаях. И смотри: я не обеднел из-за того, что заплатил на десять шекелей больше.
Это было принципом его жизни: не спорить.
Молчи!
Рассказывает рав Йеуда Гордон
Была одна история, думаю, она может многим помочь. Муж и жена поспорили. Были дома какие-то проблемы, муж начал о них говорить, а она не хотела и слышать:
— Больше твоей ноги дома не будет. Уходи из дому. Все!
Муж учится в колеле, дома полно маленьких детей. Куда идти? Он говорит:
— Я сейчас позвоню раву Ицхаку. Он тебе покажет!
Рав Ицхак взял трубку. Жена ему рассказывает:
— Он такой-сякой. Ничего дома не делает. Пусть уходит!
Рав Ицхак:
— Дай ему трубку.
И говорит:
— Молчи! Я буду через пятнадцать минут. Молчи!
Рав Ицхак выскакивает из такси. Бежит, размахивая руками, кричит — страшно смотреть. Вбегает наверх, стучит в дверь — чуть не вышиб. Вбегает, и сразу кулаком — бах! (сделал вид, что бьет…) Машет кулаками, так что его ученик даже к стене отлетел.
А он его «дубасит» — специально, чтобы жена пожалела…
А та:
— Оставьте его, рав Ицхак, не трогайте! Не убивайте его!
Многие люди рассказывали подобные истории о том, как он приходил, «дрался» и так наводил порядок в семье…
Не беспокойся!
Рассказывает рав Йеуда Гордон
Таксисты, — кажется, это была компания «Цомет», — знали, что рав Ицхак никогда не торгуется, сколько стоит поездка, а платит ту цену, которую называют.
Как-то утром — а он каждое утро в девять ехал из дома в раввинат и, конечно, очень хорошо знал, сколько стоит такая поездка — поспорили таксисты, что рав Ицхак сядет в машину около дома в Санэдрии Мурхевет и вместо двенадцати-пятнадцати шекелей, которые стоит поездка на улицу Кореш, ему объявят двести, — и он заплатит!
Таксисты поспорили на деньги — заплатит рав Зильбер или нет?
Рав Ицхак утром вызывает такси, шофер его привез — сделал лицо невозмутимое, и, не оборачиваясь, смотря прямо вперед, говорит сквозь зубы:
— Двести.
— Двести?
Даже рав Ицхак такого не ожидал. Потом вывернул все карманы, вынул все деньги, часы, чековую книжку и говорит таксисту:
— Подожди, не бойся. Возьми все это в залог. Я тебя не обману. Я сейчас сбегаю в раввинат и возьму там в долг. И то время, что ты ждешь, я тебе тоже оплачу. Не беспокойся, я тебя не обману!
Побежал, одолжил двести шекелей.
Мне таксисты рассказывали, что по внутренней связи объявили:
— Рав Зильбер заплатил за поездку от Санедрия Мурхевет на улицу Кореш двести шекелей! Двести!!
Весь таксопарк — семьдесят-восемьдесят машин (в течении получаса весь район был забит) приехали в раввинат к раву Ицхаку отдавать деньги. Представляете, какой кидуш Ашем был!
Это — рав Ицхак!
В Геулу
Рассказывает Цви Патлас
Я видел этот рассказ в небольшой газете, которую издавала Кармела Райз. История примерно такая:
Однажды зимой рав Ицхак поднимался в Геулу.
Шёл сильный дождь, было грязно. Он поднимался, кажется, по улице Йехезкель — наверх, в Геулу. А навстречу ему быстро спускался молодой такой, крепкий тип. То ли он не увидел рава Ицхака, то ли хотел, чтобы Рав ему уступил дорогу. Короче, он его сильно толкнул плечом и, не оглядываясь, побежал дальше, вниз. Наверное, торопился, чтобы сильно не намокнуть.
А Рав упал…
Поднялся из лужи — грязный, мокрый.
Поднял голову к Небу и прокричал:
— Я сам упал! Он не виноват! Он ни в чем не виноват!
Сандак
Рассказывает Ури Мацкин
Это было в 1991 году. Я был в Израиле, приехал сюда «на разведку». Мой брат и другие религиозники начали меня агитировать сделать обрезание, а я уперся. Ну, как уперся? Не готов я был вообще, я же не религиозный… Жил, правда, здесь в религиозной семье, но меня это мало волновало. В общем, я не решился.
Вернувшись в Москву, на осенние праздники я поехал в Валентиновку.
И приехали на Суккот они втроем: рав Ицхак, зихроно ливраха, Хава и ее муж рав Куперман. Как-то пару раз встречаю его, говорит что-то не очень внятное, ничего особенного… дедушка вроде никакой, но все за ним прямо толпами ходят!
И вдруг этот человек ко мне подходит и говорит:
— Вы уже сделали брит?
Я сказал:
— Нет, и не собираюсь. Это так важно?
На следующий день он подходит:
— Завтра в синагогу в Марьиной роще приезжает американский моэль. Завтра поедем.
Отвечаю:
— Я не собираюсь никуда ехать.
Назавтра подходит, взял за руку:
— Пойдем, пойдем.
Поймали такси. Он сказал:
— В Марьину Рощу.
Приезжаем. Там какой-то вагончик строительный стоит, и очередь из двух человек. А он все время говорит, рассказывает какие-то майсы, это, то.
Чувствую, что я куда-то уже попался. Неудобно как-то. Чего ехал? Подходит наша очередь:
— Да, еврей.
— Кто сандак?
— Я сандак.
Так он и держал мою руку, пока меня резали. Вот таким элементарным способом… просто мне было неудобно вытащить руку из его руки!
Бе ма?
Рассказывает Авраам Коэн
Мы возвращались с равом Зильбером с эйрусина его внучки.
Рав был в очень хорошем настроении. Действительно, женить внуков — большое счастье… И я осмелился спросить:
— Рав Ицхак, бема ээрахта йомим?
(В Талмуде приводятся несколько историй о том, как ученики задавали своему учителю этот вопрос: соблюдение какой заповеди привело к долголетию? Точнее говоря, какая особенность поведения учителя была особенно важна ему всю жизнь, за что он держался строго-строго…)
Рав Зильбер ответил:
— Я всегда старался не делать людям замечания и не говорить ничего неприятного, и не «воспитывать» — это мой принцип. Только раз, когда в лагере один опрокинул бочки с водой, которую я таскал весь день, я спросил: «Зачем?» — и сразу пожалел… Ты бы что сделал? Полез бы драться? А я спросил одно только слово, и сразу пожалел, и имел потом много неприятностей…
И я всем говорю: не задевать, не цепляться, и не делать замечания!
Инструкция
Рассказывает Хава Куперман
Папа не внушал нам, что мы должны стремиться к каким-то высотам. В нашем доме не говорили никаких громких слов, от нас ничего неописуемого не требовалась. Надо вести себя, как все нормальные люди. Нас воспитывали быть простыми людьми — и никогда мы не думали о величии нашего отца или его призвания.
Понятие совести у папы было очень высоким. Он считал, что все, что написано в Торе, — это инструкция, как себя надо вести человеку. В иудаизме есть такое понятие — быть Человеком. Совесть — прежде всего. Совесть подтекст Торы. Папа называл это: «Пятая часть Шулхан Аруха». Книги еврейской этики, — например, Ховот аЛевавот, Хафец Хаим — были для него очень важны. Он знал наизусть Шаарей тшува и Сефер хасидим.
Первая книга Торы Берешит рассказывает, в основном, о жизни праотцев, о том, как себя вели Авраам, Сара, Ицхак, Яаков. А почему Тора не начинается сразу с заповедей, с мицвот? Одно из объяснений этому: она показывает, как нам быть людьми, как нам себя вести, Тора нас воспитывает. Когда мы уже научаемся быть людьми, с середины книги Шмот, нам можно изучать заповеди. Тора — это от слова «ораа» — «орэ» — родитель. Мы же не компьютеры, которым дают команду: можно, нельзя. Тора воспитывает нас.
У папы не было того, что называется на иврите: «рош катан» — нежелания брать на себя ответственность, «узколобости» — как написано, так я и делаю. Папа никогда так себя не вёл — это можно, а это нельзя. «Нит уфтон, нит оптон, нор тон». Он приводил эту пословицу на идиш — не достигать, не поставить галочку, а делать. Не отделаться, а делать. Папа рассматривал всё в глобальной форме: «Что хочет от меня Всевышний? То я и буду делать.»
Скажем, были влиятельные люди, его ученики. Но это не значило для папы, что те ему обязаны, он так не считал. Никто нам ничем не обязан, мы никого не порабощаем. Никто не должен ему ничего возвратить, отплатить. Это был его подход. Такое несовременное понятие — благородство. Папин иудаизм был непрагматичным…
Человек должен быть Человеком.
Иудаизм — не формальный кодекс законов, он прежде всего тебя воспитывает, и каждое действие, каждая заповедь должны тебя изменить…
Наверху
Рассказывает Йеуда Аврех
У меня однажды был сложный вопрос, и я не мог его решить.
Не зная, что делать, я спросил рава Зильбера.
— Почему ты не можешь решить этот вопрос сам? — переспросил он. — Потому что у тебя есть много негиёт, заинтересованности. Ты ведь думаешь, что скажут об этом люди и т.д., — поэтому ты не можешь на него ответить непредвзято.
И сказал, как, по его мнению, надо поступить.
Тогда я его спросил:
— А как мне быть в следующий раз?
— Я могу только сказать тебе, как я принимаю решение сложного вопроса. Есть доводы и в ту, и в другую сторону. И я тоже думаю о том, что скажут люди, что они подумают обо мне, и выгодно ли мне это лично или невыгодно. Когда мне надо решить сложный вопрос, а у меня есть личная заинтересованность, и трудно принять правильное решение, — что я делаю? Ложусь на кровать и представляю себе, что я умер. И вот я уже наверху. И думаю про себя в третьем лице: что вот Ицхак умер, и ему все равно, что скажут о нем люди. Какое бы решение он принял в таком случае, если бы все остальное не мешало ему? Вот так я принимаю решение, — закончил Рав.
Я попробовал однажды применить этот способ, но мне оказалось очень тяжело представить себе, что я умер…
Счетчик
Каким бы усталым ни был Рав, он всегда, когда ехал в такси, рассказывал водителю что-нибудь из недельной главы Торы. Даже когда поездка была на самое короткое расстояние.
Но он не говорил в пустоту, это не было обязанностью — оттараторить, а сначала Рав пытался узнать, кто этот человек, с кем он едет, подстраивался под него, рассказывал именно то, что подходило для этого человека. Иногда даже шел на хитрости.
Как-то мы взяли такси от улицы Шамай до Санэдрия Мурхевет. Это с самыми большими пробками примерно минут двадцать. Водитель оказался тель-авивский и сказал, что не знает дороги:
— Я вас отвезу, но я не знаю дорогу. По счетчику?
Рав согласился:
— Да, включай счетчик.
Несколько минут Рав смотрел на него. Это был вечер бдикат хамец перед праздником Песах. Рав начал тихонечко рассказывать водителю, как кашеруют посуду на Песах.
У таксиста не было никакой реакции, он не принимал участия в разговоре. Рав Ицхак несколько раз менял тему и интонацию, пока не нашёл что-то интересное для водителя. Так мы ехали, рассказ за рассказом, и так как водитель не знал точно, как ехать, дорогу показывал Рав. Он прекрасно знал короткий путь, но стал указывать таксисту дорогу через Геулу по маленьким переулкам, так что мы плутали и делали круги за кругами…
Мы ехали, наверное, около часа. Все это время Рав рассказывал ему про Песах.
Когда мы приехали, счетчик показал круглую сумму. Мы вошли домой:
— Ты видел, какой он был вначале? Совсем-совсем далекий, ничего не хотел слушать. Вначале с ним не о чем было говорить, а потом он потеплел к концу… Я подумал, что это не было гнейва, — я же ему плачу по счетчику, так это не воровство, — сказал рав Ицхак.
Как-то я встретил другого таксиста, который уже был с кипой на голове, и он мне рассказал, как он стал бааль тшува.
Они ехали с равом Зильбером, и тот, как обычно, стал рассказывать ему недельную главу Торы. Водитель слушал и иногда спорил.
Когда они приехали к дому, Рав сказал:
— Пожалуйста, не выключайте счетчик, поднимитесь ко мне домой, я заплачу вам деньги по счетчику — я хочу показать вам одно место в Талмуде.
Водитель не хотел:
— Я выключу счетчик.
— Но это же ваше рабочее время! Не выключайте счетчик!
Они поднялись, Рав открыл Тору и полчаса рассказывал ему про гемору в трактате Хулин, на пятьдесят восьмом листе.
Когда водитель вышел из комнаты Рава, он понял, что стал другим человеком. И не хотел брать у него деньги, но рав Ицхак настоял и заплатил столько, сколько показывал счетчик. Кстати, водитель этот не был русскоязычным, кажется, он выходец из Марокко. Его зовут Хаим.
Урок
Рассказывает р. Хаим Шаул
Насчет уроков Торы — их время, их регулярность были для него святы. Если только что-то невозможное случалось — например, если нужно было спасать агуну, — тогда Рав мог задержаться, но все равно он приходил и обязательно давал урок.
Один раз утром я увидел, что он еле-еле, потихонечку идет на молитву… Я сразу понял, что он плохо себя почувствовал, видимо, сердце. Еле-еле шел, но с молитвы завернуть его домой было невозможно. Довел его до синагоги, вызвал детей, врача. Мне надо было бежать. Посадили кого-то из внучек, чтобы она его охраняла. Я успокоился и уехал.
В этот день в полпервого в «Ор Самеах» должен был начинаться урок Рава. Я заехал около двенадцати его проведать, — дома его уже не было: обманул «охрану» и убежал.
Я рванул в «Ор Самеах». Там был бейт-мидраш на втором этаже — пройти надо было один этаж и подняться на второй.
Я его увидел на лестнице, он лежал и пытался ползти… Он уже на втором этаже находился, так, ползком, держась за перила, поднимался на урок!
Какой-то внутренней силой он сумел дать урок — не все поняли, что он сегодня не такой, как обычно.
Потом уже вызвали амбуланс и повезли его в больницу…
Ведра
Рассказывает рав Игаль Полищук
Мой сын, когда был ребенком, участвовал в программе изучения Мишны в память еврейских детей, погибших во время Катастрофы. Потом всех детей собрали в «Биньяней а-Ума» — Иерусалимском Центре Конгрессов. Там были выступления многих раввинов, и пригласили рава Зильбера тоже.
Cын рассказывал, что рав Ицхак приехал с ведрами, налил в них там воду в туалете и бегал перед детьми, показывая, как он бегал в лагере с ведрами, научившись не расплескивать воду…
Для чего он бегал? Чтобы сэкономить себе время для учебы Мишны — и это то, что он хотел показать детям, — что нужно и можно учиться в любой ситуации…
Воровать!
Рассказывает р. Яков Цацкес
Как он учил Тору? Он всегда говорил, что надо воровать. Если ты можешь своровать минуту на изучение Торы, то ты должен, ты обязан своровать. И он мог учиться и в автобусе, и в трамвае…
Когда он встречал тебя и начинал разговаривать, то все разговоры сводились к тому, что он хотел внедрить в тебя знание Торы. Он этим жил.
У нас дома в Казани по субботам и праздникам собирался миньян. После молитвы устраивался кидуш, все садились есть и немного поговорить, а он тут же брал том Талмуда и, пока все остальные ели, начинал рассказывать какой-нибудь хидуш, или открывал недельную главу, или еще что-нибудь…
Кидуш затягивался, чтобы можно было уже помолиться минха, а он сразу же брал книгу… Времени зря не тратил. Я уже не говорю, что в автобусе или в трамвае он в окошко не смотрел.
По совести
Рассказывает р. Яков Цацкес
Помню: как-то во время войны мой папа пришел и возмущался:
— Я дал ему буханку хлеба на субботу, а он шел с ней и встретил какую-то еврейку, которой тоже нечего было кушать, так она попросила: «Дай мне тоже кусочек», — а он взял и отдал ей весь хлеб! Какое он имеет право так делать! Я ведь дал не только ему, но и для матери и отца, а он?..
Или зимой папа завез Зильберам воз дров. Зная его, папа пошел через пару часов проверить, где дрова. Смотрит: реб Ицхак на саночки нагружает дрова и развозит!
— Я же тебе дал дрова? Тебе!
— Эта после родов, — у нее нечем топить. А у той муж в тюрьме… Ей чем платить за дрова?
Так делал реб Ицхак. Он делился самым дорогим… Для него жить по Торе — значило жить по совести.
Раввин
Рассказывает Цви Нисензон
Мое знакомство с равом Ицхаком Зильбером началось тогда, когда многие правила поведения, принятые у религиозных евреев, были мне не особенно известны. Например, если я знаю, что рав Зильбер — раввин, значит можно звонить ему в любое время, — для этого он и раввин!
Однажды звоню ему в полтретьего ночи. Поднимает трубку его жена — тоже была большая праведница:
— Можно поговорить с равом Зильбером?
— А вы знаете, сколько сейчас времени?
Говорю:
— Да, конечно, полтретьего…
— А что, по-вашему, он не человек, ему не нужно отдыхать?
Я подумал, вроде и вправду нужно:
— Извините.
Что вы думаете? Потом мне рав Зильбер звонил и извинялся за нее:
— Она понервничала. Ничего, ничего, звоните, когда хотите!
