Вера и упование — Глава 3

Дата: | Автор материала: Хазон Иш

1937

Вера и упование: ГЛАВА 3

1

Моральные нормы и обязанности иногда представляют собой одно целое с постановлениями по алахе (еврейскому закону), и тогда алаха определяет, что является запретным и что – разрешенным в сфере морали. Пример тому мы находим в Талмуде. Сказали наши мудрецы (Бава батра 21б), что учитель, обучающий Торе маленьких детей, не имеет права выдвигать по отношению к другому учителю, пришедшему искать заработка в том же месте, претензию, что тот лишает его источника существования.

В какой-то город, где есть свои учителя, вдруг пришли новые, из других мест. Горожане, которым свойственно, как и всем людям, тяготиться старым и набрасываться на все новое, стали дружно нанимать новых учителей, и прежние учителя пострадали. Обиженные преисполнились ненависти в сердцах на своих новых гонителей, и ненависть эта побудила их искать поводов для всяких вздорных обвинений, и приучили языки свои злословить на врагов, и так, переходя шаг за шагом от одного злого дела к другому, выступили с ложными обвинениями, пытаясь возбудить жалость горожан к себе из-за жестокости пришельцев, и умножили скандалы и ссоры, мстя своим врагам по мере сил.

Между тем, если бы только в нашей ситуации алаха была бы на стороне “обиженных”, и они имели бы право в соответствии с законом воспрепятствовать пришельцам, то в их действиях не было бы греха. Напротив, в роли грешников, восстающих против закона, полученного нашим учителем Моше на горе Синай, оказались бы новопришедшие, и во всех действиях против них не не было бы запрета на спор, злоязычие, напрасную ненависть, – а была бы только заповеданная война с целью водворить закон и порядок.

Но на самом деле, поскольку алаха постановила, что “соперничество мудрецов (Торы) умножит мудрость”, и этот принцип приоритетней, чем защита источников пропитания частных лиц, то оказывается, что новопришедшие действовали по закону, а те, кто поднялись на борьбу с ними, проливают невинную кровь, и тем, что ненавидят невиновных, преступают запрет ненавидеть брата своего, а когда говорят о них плохое, преступают запрет злоязычия… Когда собирают против них собрание – преступают запрет поступать как Корах, а когда мстят им и воздерживаются от того, чтобы делать им добро, – преступают запрет мщения…

И когда постановили наши мудрецы в Талмуде в соответствии со сказанным (там же): “согласился рав Уна, что учителю, обучающему Торе маленьких детей, нельзя препятствовать (когда он приходит туда, где уже есть учителя)”, – то это постановление включает в себя еще много других законов и правил морали, которые из него вытекают.

2

Требования морали обязывают каждого человека насадить и взрастить в своем сердце привычку следовать важнейшему принципу: всегда, когда сталкивает нас с этим жизнь, взвешивать на точных весах алахи, кто в данном случае преследуемый, и кто – преследователь. Известно, что мораль Торы приучает нас любить и жалеть преследуемого и сурово осуждать преследователя; и если это так, то сколь же велика и страшна опасность – быть среди тех, кто путает и подменяет преследователя преследуемым, а преследуемого преследователем! И найти истину мы можем только в книгах авторитетов по алахе, – наследии наших мудрецов, благословенна их память.

3

Но если кто-то не утвердил в своем сердце этой основы – взвешивать каждую ситуацию на точных весах алахи, то не помогут ему долгие годы учебы и великие усилия по совершенствованию нравственных качеств, ибо при встрече его со всякой сложной, задевающей за живое жизненной ситуацией, при столкновении с ближним, он наверняка рассудит дело в соответствии со своими природными склонностями; и даже если они сами по себе уже совершенны и исправлены, тем не менее во многих случаях они не будут соответствовать установлениям алахи, данным с Небес… И если основы суждений его по этому делу будут искажены, то также и все результаты этих суждений неизбежно будут вредоносными и чуждыми истине. И когда упомянутый выше учитель, пострадавший от нашествия пришельцев, возвысит свой голос в горькой жалобе перед Всевышним: “спаси меня от гонителей моих, обо сильны они!”, то ответит ему голос с Небес: “ты подобен тому, кто делает дела Зимри, а просит награду Пинхаса! (О поступке Пинхаса см. Бемидбар 25:6 – 15). Разве не ты сам – преследователь? Это ты трактуешь Тору произвольно! Разве не установлено уже в (устной) Торе, что, когда приходит новый учитель, ему нельзя препятствовать?”

4

Побуждение к злу – ецер а-ра – наиболее усиливается в человеке, когда грех не является явным и открытым, и дело нуждается в обсуждении и прояснении. В сердце человека заложена определенная сила, побуждающая его чувствовать отвращение ко злу и всяческой порче, – сила, всегда приходящая на помощь тому, кто ищет добра, ведя войну со своими телесными вожделениями. Однако сила эта темна и неясна, когда речь идет о неясном законе, и нет у нее должной мощи и напора, необходимых, чтобы представить перед человеком результаты извращенного суда во всей их неприглядности. Ибо упомянутая сила “не ощущает” алаху и не заронит в сердце человека сомнение: “а вдруг я неправильно сужу все это дело?” И потому не столь уж удивительно, что даже среди людей, душевные качества которых исправлены в известной мере, видим мы иногда, хотя и не столь часто, как важный человек вступает в конфликт с ближним, и не желает прислушиваться к наставляющим его, и не пытается расследовать свой спор с точки зрения алахи, и берется со всей энергией за эту войну и связанные с ней ссоры и скандалы, и вся интеллигентность его и утонченность исчезают, будто их и не было…

5

Подчинение себя закону Торы – это великое и возвышенное духовное приобретение, и оно включает в себя две части: приучение и изучение. Как известно, одна только вера в узком смысле этого слова не может воспрепятствовать человеку делать зло, ибо он преследуем своими естественными стремлениями, затопляющими его своим бурным потоком, и чтобы достичь совершенства, при котором дела человека и его вера уже не будут противоречить друг другу, он должен терпеливо приучать себя и постоянно учиться, и в помощь всему этому написано много книг и высказано много мнений и идей многими мудрыми людьми. И все согласны с тем, что исправление душевных качеств человека состоит, с одной стороны, в том, чтобы сурово осуждать следование за своими естественными наклонностями, а с другой стороны – побуждать к исполнению великой обязанности подчиняться законам Торы и к осуждению за великий грех, совершаемый попирающими волю Г-спода, выраженную в Его святой Торе. И когда обучается человек распознавать зло и ощущать отвратительность его, а с другой стороны – осознает свою обязанность хранить добро, то все это вместе ставит человека на верный путь, которым он может следовать во все дни своей жизни.

6

И так, для исправления человеческого сердца существует только один путь и одно средство: это добрые и правильные дела, которые совершаются вначале с принуждением (по отношению к самому себе), хотя и с предварительным согласием (на это принуждение). Затем, с умножением добрых дел, совершаемых в подлинной войне и с большим усилием, направленным на подавление стихийных самопроизвольных желаний, происходит переворот: желания сердца отвращаются от зла и устремляются к добру. Таким путем свершается приобретение добра – посредством приобретаемого навыка преодолевать раз за разом свои вожделения, относящиеся к сфере материального, и наклонности своей души, и поступать в соответствии с указаниями разума и обязанностями, налагаемыми Торой; и мало-помалу склонность к добру закрепляется у человека уже в его свободных, стихийных порывах и импульсах… Все это – прямой и верный путь приобретения добра силой привычки. Но также и приобретение добра на путях учебы свершается вначале на путях войны, чтобы смирить и обуздать вольную стихию вожделений, ибо немного найдется таких людей, что сразу готовы штудировать книги, осуждающие стремление к удовольствиям и проповедующие скромность и отрешенность, и обуздывающие юношеское легкомыслие и шалость… И поневоле придется для изучения такой книги прибегнуть к принуждению, основанному на предварительном согласии, – чтобы покорить природу с ее наклонностью к иллюзорному.

7

Писали ученые наши, мудрые в Б-го-боязненности, о влиянии, которое оказывают на человека два различных вида учебы. Первый вид – это изучение обязанности исполнять закон, идти путями Торы и пробуждать свою душу ко всему, что достойно этого, осознавая, кто повелевает нам все это – Г-сподь Б-г наш, будь Он благословен, Господин всей земли, Создатель всех творений; осознавать тяжесть греха того, кто закрывает глаза на бытие Творца, и строгость наказания за это. Второй вид учебы – это изучение правил и законов алахи во всех их деталях. Изучение Торы очищает душу, делает человека утонченным и возвышенным, взращивает в душе ни с чем не сравнимое ощущение чистоты и святости, и в то же время насаждает глубоко в сердце отвращение к глупому легкомысленному веселью и пустым развлечениям. И кроме всего этого, благодаря усердному изучению Торы человек удостаивается того, что исполняет заповеди во всех их деталях с величайшей любовью и преданностью, после того, как тяжело трудился над их изучением, и внутренний голос, исходящий из тайников чистой души, подсказывает, что для этого он и был сотворен (как говорил об этом раби Йоханан бен Закай, см. Пиркей авот 2:8. Прим. перев).

8

В действительности, хотя интенсивная учеба в сфере алахи воспитывает любовь к закону прежде всего именно в той области, которая была предметом изучения, она также прививает любовь к исследованию закона вообще, во всех областях алахи, ибо вера в истинность закона во всех его деталях в аспекте чувств и эмоций, пробуждаемых при встрече с законом в душе человека, приобретается лишь ценой определенных усилий. Причина состоит в том, что эта вера не является для человека чем-то естественным; напротив, первоначальное поверхностное ознакомление с законом только отдаляет ее. Трудно принять, к примеру, что вытряхивание одежды в субботу – это действие, за которое нужно приносить жертву хатат (при неумышленном нарушении; другими словами, это действие при определенных условиях является прямым нарушением запрета Торы, см. подробнее в соответствующей литературе млехет мелабен. Прим. перев), в то время как колка дров – это швут (нарушает только запрет мудрецов), и т. д.; или же поверить и принять, что посуда, проданная нееврею накануне праздника Песах, после праздника нуждается в окунании в микве… Но еще труднее принять истинность законов в имущественной сфере в ситуации, когда человек втянут в конфликт с ближним по поводу имущества, и все его душевные силы и качества мобилизованы в такой ситуации против соперника, и он нигде и ни в чем не видит своей неправоты, и ецер а-ра (дурное побуждение) разрастается в нем и может склонить его в любую сторону, чтобы ослепить его глаза, заткнуть уши и смести все препятствия с его пути… И тогда должно смириться его сердце, чтобы признать суд и закон и увидеть, где и в чем он неправ в этом споре, – после того, как он сам провел многие дни и ночи в изучении и исследовании закона над книгами комментаторов и авторитетов по алахе, проложивших нам верные пути в широком море Устной Торы. И все тяжкие труды его должны стать ему щитом против естественной склонности к конфликтам и к присвоению чужого, и привить вместо того любовь к закону и тягу к справедливости, которая будет ему дороже всех богатств в мире.

9

И сколь же важны для нас драгоценные слова истины, которые мы находим в послании на эту тему раби Исраэля Салантера, будь благословенна память этого праведника! Вот что он писал: “Даже если в таких законах Торы, как запрет некашерного мяса или смешивания мясного с молочным, человека берегут его обычные привычки, он сам отстраняется от нарушения закона и ецер а-ра не может победить его, то в противоположность этому во взаимоотношениях между человеком и его ближним человек с легкостью преступает закон, сердце его не испытывает страха, и даже когда товарищ потребует его к суду, он испробует все возможные приемы и средства, чтобы уклониться… Но разве запрет присвоения чужого имущества не строже и не тяжелее, чем запрет некашерного мяса, так, что даже Йом кипур (День Искупления) не искупает этот грех? И хотя всегда, когда человек владеет чем-то, что не принадлежит ему строго по закону, он преступает запрет присвоения чужого, – тем не менее, из-за отсутствия у человека твердой привычки остерегаться нарушения, душа его лишается важного приобретения – любви к закону и страха перед ним”. И говорит далее раби Исраэль, что даже люди, которых из долга уважения к их добрым делам принято называть Б-гобоязненными, случалось, спотыкались в этом, уклоняясь от пунктуального исполнения закона в сфере отношений между человеком и его ближним.

И главное средство лечения подобных “болезней души” – это глубокое изучение алахи, входящее в тончайшие детали всех разделов закона, способное навсегда укоренить в душе любовь к нему.

Важный вывод, который мы делаем из слов раби Исраэля, состоит в том, что во всех своих усилиях обрести страх перед Всевышним человек так и не сделает главного, и оно так и останется недостающим в его душе, если он не потрудится хорошо над детальным и глубоким изучением Хошен мишпат (раздел Шульхан аруха, посвященный имущественным законам); быстрое же и поверхностное изучение не приводит к желаемому – любви к закону и преданности ему.

Глубокое изучение законов до полного их прояснения во всех их разветвлениях – это многолетний труд, требующий величайшего усердия, и исключительность его связана с исключительностью и уникальностью поставленной цели – знания всей Торы, и благословенной памяти наши мудрецы не жалели слов на эту тему, поясняя, что указанной великой цели не достичь усилиями непостоянными и незначительными, и говорили, что приобретение Торы включает в себя 48 отдельных приобретений (см. Пиркей авот 6:6), и каждое из них – это выход за рамки естественного, за рамки всех привычек обычной человеческой личности. Чтобы достичь этого, необходимо вступить на путь совершенства, так, чтобы природа и естество человека уже не были помехой его усилиям в учебе и преданности ей; и ради этого не даст он сна глазам своим и дремы – векам.

10

Благословенной памяти наши мудрецы превозносили важность правосудия Торы. Так, в Талмуде сказано: когда судья творит истинный и справедливый суд (между человеком и его ближним), то, даже если он занимается этим короткое время, ставит это ему Тора в заслугу так, как будто он был соучастником Всевышнего в деле Творения мира (Шабат 10а). Ибо справедливый суд является условием существования всего мира, как сказано в Пиркей авот (1:18): “Рабан Шимон бен Гамлиэль говорил: на трех вещах держится мир: на правосудии, истине и мире”. Писал Тур (Хошен мишпат 1): “Когда благословенной памяти наши мудрецы сказали, что судье, творящему истинный и справедливый суд, Тора ставит в заслугу и т. д., они имели в виду, что Святой, будь Он благословен, сотворил мир для того, чтобы он существовал, а злодеи, грабя и присваивая чужое, своими делами разрушают его, – как это было в поколении потопа, приговор которому был подписан в конечном счете не за что иное, как за грабеж (хотя были и другие грехи); из этого следует, что судья, хватающий грабителя за руку и возвращающий награбленное законным хозяевам, поддерживает этим существование всего мира и способствует исполнению желания Творца, который сотворил мир для того, чтобы он существовал, и этим судья как бы делается соучастником Святого, будь Он благословен, в творении мира. И с Авраамом, нашим отцом, да пребудет мир с ним, сблизился Г-сподь и назвал его любимым своим только за то, что тот шел дорогой правосудия и наставлял тому своих сыновей. И наш учитель Моше, мир ему, отец всех пророков, принял совет Итро о назначении судей, чтобы они предостерегали еврейский народ и наставляли его в правосудии, и Всевышний согласился с этим. И Йеошуа, заключив союз с Израилем, завершил свои слова наставлением в правосудии, как сказано: «И заключил Йеошуа союз с народом в тот день, и учил его закону и правосудию в Шхеме» (Йеошуа 24:25). И все это потому, что закон и правосудие – важнейшая основа в служении Г-споду”. (И далее продолжает там Тур на ту же тему).

Все это написал Тур, да будет благословенна память об этом нашем великом мудреце и учителе, в начале свода имущественных законов Хошен мишпат, с целью научить нас, что законы, определяющие, что такое грабеж и отнятие чужого имущества, не устанавливаются и не трактуются по суждению и мнению людей, но только по законам Торы, и все, что делается не по закону, – это грабеж, даже если с эмоциональной стороны люди не понимают этих законов и не соглашаются с ними. А с другой стороны, все, что делается по закону, – это осуществление правосудия, даже если это противоречит человеческим взглядам и суждениям, и, как писал в своем послании благословенной памяти раби Исраэль Салантер, все, чем владеет человек не в соответствии с законом, – это награбленное, и от этого предостерегает Тора.

11

Люди, которые достигли совершенства душевных качеств, ибо над этим они трудились с юности, изучая посвященные тому книги, однако не изучавшие законов имущественных отношений, по которым надлежит вершить правосудие, и потому сердце их еще не удостоилось обрести любовь к суду и правосудию, более склонны стать жертвой болезни искривления суда, чем простые люди, не изучавшие книг о Б-го-боязненности и исправлении душевных качеств. Так происходит, ибо обычай ецер а-ра – вносить гордыню в сердце человека, движущегося к совершенству, сообщать ему уверенность в своих взглядах и напористость. Такой человек начинает смотреть на простых людей сверху, как будто он сам вознесся над ними высоко-высоко, и все, что он делает, в его глазах – образец совершенства. И если будут подозревать его, что он грабит и вершит неправый суд, то это покажется ему смешным в его глазах. Он скажет самому себе: “Ведь во всех моих делах я всегда делаю больше требуемого по букве закона, и все они честны, прямы и исполнены стремления ко благу ближнего! Не обо мне сказано: “остерегайтесь в строгом исполнении закона”! Это предостережение относится к людям, которые любят себя, и дела их далеки от совершенства, и устремления их корыстны, однако никак не относится к людям Б-гобоязненным, достигшим совершенства!” Более того, – всякого, кто его подозревает, он будет считать человеком, позорящим мудреца Торы и оскверняющим имя Всевышнего, не дай Б-г.

12

Открыл нам в своем послании благословенной памяти раби Исраэль Салантер, что, хотя намерения подобных людей чисты и желанны Всевышнему, дела их испорчены от начала до конца, ибо тот, кто не трудился тяжело над изучением алахи, во всей ее глубине и деталях, тот не знает цены ей, и ускользают от него пути ее, и во всем его служении Г-споду, будь Он благословен, отсутствует главное, Им заповеданное, – строго соблюдать все разделы алахи и любить ее, и если законы, по которым судят в сфере имущественных отношений – это то, чего человеку недостает, – то что же он приобрел? И так же, как невозможно соблюдать субботу, не зная ее законов, и так же, как невозможно устеречь себя от запрещенной еды, не зная, что можно и чего нельзя, – точно так же нельзя предохранить себя от нарушения запрета грабежа и присвоения чужого без изучения законов, регулирующих отношения между человеком и его ближним, и нет ни малейшего сомнения, что тот, кто не учил закон и не исследовал его, грабит и присваивает чужое на каждом шагу, даже не ведая того! И чем поможет ему совершенство душевных качеств, которым он так гордится, когда руки его полны награбленного…

13

Кчислу главных приобретений, цель которых – обрести любовь к суду и правосудию, принадлежит изучение Талмуда с комментариями Раши и Тосафот, – того, что относится ко всем законам Торы в целом, и к законам, регулирующим отношения между человеком и его ближним, – в частности, как писал об этом благословенной памяти раби Исраэль Салантер. Это более всего поможет пустить глубокие корни в учебе, и даже тот, кто не является еще знатоком и специалистом во всех законах, удостаивается уже важных духовных приобретений. Он склоняет и смиряет себя перед судом, осознает, что алаха – это основа служения Всевышнему, и что необходимо спрашивать совета у мудреца во всем, что касается отношений с ближним.

И тому, кто ревностно изучает Тору, Гемару с комментариями Раши и Тосафот, алаху, книги о Б-гобоязненности и о совершенствовании душевных качеств, духовное совершенство гарантировано, а честность и прямота его путей надежно охраняемы. С другой стороны, тот, кто забрасывает алаху и не трудится во имя того, чтобы знать ее, – он, несомненно, чужд любви к правосудию и страху перед ним, и нет никакой уверенности, что своими делами не нанесет он ущерба ближнему, даже не замечая того сам.

14

В комментарии Питхей тшува, п. 17 на Хошен мишпат 156 приводится выдержка из книги Яд Шауль (Йоре деа 245), где описывается случай, когда в один город пришли преподаватели из других мест, и местные преподаватели хотели заставить их уйти, обратившись за помощью к правителю города, и ссылались при этом на сказанное у Рамо. Автор Яд Шауль написал об этом пламенные слова: “То, что говорят, что к мудрецам Торы и преподавателям (Мишны и Талмуда) не относится все это… и что слова «ревность книжников умножит мудрость» относятся только к учителям маленьких детей, но не к преподавателям Мишны и Талмуда, – все это неверно… И то, что рассказывают, что благословенной памяти гаон хасид (Моаро, глава суда Торы Амстердама, в период пребывания его в общине города Брод), дал подобное указание – изгнать новоприбывших преподавателей, – я настаиваю, что нельзя говорить этого, и не дай Б-г гаону давать подобное указание!”

Из этой истории мы видим, как распространялось установление закона в Израиле. Если закон Торы – не на стороне новых преподавателей, то разрешается изгнать их при помощи правителя, и подобное изгнание – это исполнение заповеди Торы, и даже если это делается руками нееврея. И нет в этом доноса властям, нет никакой низости и предательства (выдачи еврея в руки неевреев), – но, напротив, исполнение заповеди воцарения закона Торы. Но если закон – на стороне новоприбывших и разрешает им преподавать, то изгоняющий их (при помощи властей) – доносчик, и он исключает себя из еврейского народа… И глаза всего еврейского народа устремлены на Шульхан Aрух и на руководителей поколения в ожидании их решения. Благословенной памяти гаон раби Йосеф-Шауль а-Леви Натанзон (автор книги Шоэль умешив), известный своей преданностью закону и правосудию, обличал местных преподавателей суровыми словами, говоря, что нет здесь места претензии “вы лишаете нас средств к существованию”, и все имеют право распространять знания Торы! И все подчинились его словам, и воцарились любовь к закону и мир. И чем же удостоился этот праведник того, что любовь и ревность к закону и правосудию так прочно вошли в его сердце? Тем лишь, что ограничивал свой сон и не относящиеся к Торе беседы, чтобы проводить ночи в углубленных занятиях законом.

15

В действительности ремесленник из числа жителей города, который имеет право воспрепятствовать новоприбывшему (ремесленнику той же специальности) и заявляющий, что тот лишает его средств к существованию, наделен этим правом по закону Торы не потому, что действительно такова реальность и его лишают чего-то, а только потому, что удаление новоприбывшего – это часть его обязанностей прикладывать усилия, добывая себе пропитание. В действительности же все, что он получит для своего пропитания (в будущем году), устанавливается и предопределяется для него в период со дня Новолетия до дня Искупления, и от установленного не убудет, если здесь появится ремесленник из другого города, и не прибавится, если его здесь не будет, а только, поскольку у него есть право удалить чужого, это становится частью его обязанности трудиться ради своего пропитания, и обязанности предотвращать вред, который может быть ему нанесен другим человеком. Но если он не имеет права удалить чужого, то тогда это уже не является частью его обязанности трудиться ради пропитания, и новоприбывший уже не является “вредителем”, – ведь Всевышний, дающий пропитание всем Своим созданиям, безусловно даст и ему столько, сколько необходимо, а вся его погоня за ложными причинами, выдумками его сердца и блудливых глаз – в действительности грех и бессмыслица.

И, действительно, когда кто-либо делает ближнего мишенью для стрел своего гнева и разочарования, и связывает с ним все свои неудачи, в то время как ближний чист перед ним по суду Торы, он тем самым грешит слабостью веры в непрерывное прямое участие Всевышнего в жизни каждого сотворенного, ибо одна из основ Б-гобоязненности – это вера, что нет никого в мире, в чьих силах было бы причинить какой-либо вред или пользу без того, чтобы было на это постановление Всевышнего, будь Он благословен. И хотя, если один человек причиняет зло другому противоправно, в нарушение законов Торы, то это может быть тот случай, о котором сказано: “долг взыскивается посредством того, кто сам виновен”, и нарушитель закона делается как бы посыльным с Небес для наказания потерпевшего по приговору Небес, – однако, если тот, кто якобы причиняет ущерб, действует в согласии с законами Торы, то нет в этом никакого “посланничества с целью причинения зла”, и никто не покушается на то, что приуготовлено ближнему, и нет никакого реального ущерба со стороны того, кто действует по закону.

16

По целому ряду причин принятие решения суда – дело нелегкое для судящихся сторон. Прежде всего, окончательное решение принимается не по первому взгляду и не является простым; напротив, оно появляется лишь как плод больших усилий судей по углубленному изучению предмета судебного разбирательства… И дело суда предано сердцам судей, живущих в наше время, а книги по вопросам правосудия, имеющиеся в нашем распоряжении, не в состоянии научить нас всему и разъяснить каждому, каким должно быть решение по каждому конкретному делу, и представить его настолько наглядно, чтобы никакой упрямец не смог уклониться и решить это дело иначе. И только судьи, всецело предающие душу свою и сердце поиску истины, – найдут ее, ценой больших усилий и предельного углубления, так что судья и суд сливаются как бы в одно целое… Все сказанное объясняет, почему сатана получает здесь такой простор для своих маневров в попытке свернуть сердца судящихся с правильного пути, поддержать их в претензиях против судебного решения и судей, которые его вынесли, побудить проигравшего в суде искренне считать себя обиженным, заявляя, что “судьи, вынося свое решение, были настроены в пользу соперника и не поняли до конца сути дела… Хотя правота, вне всякого сомнения, была на моей стороне, судьи в своем расследовании не добрались до нее, не поняли в должной мере моего состояния и моих побуждений, и весь их суд – плод фантазии и прочих человеческих побуждений и слабостей… Мыслимо ли, чтобы я счел себя обязанным подчиняться решениям столь искривленного и извращенного суда?”

17

И более всего сатан подстрекает к бунту против суда и правосудия людей больших, активно занимающихся воспитанием в себе Б-гобоязненности и исправлением душевных качеств. Он подстрекает таких людей поставить себя выше судей, пробуждая в памяти картины всей их праведной жизни – от юности и доныне, напоминая о величии их Б-гобоязненности, об изобилии свершенных ими добрых дел, и выстраивая перед ними, словно войско, с честью выдержанные ими испытания… И они чувствуют себя ущемленными и обиженными тем, что должны подчиняться решению обыкновенного судьи, лишенного каких-либо исключительных достоинств.

При этом, однако, временная, случайная ошибка не похожа на постоянную, сопровождающую человека с юности, и, как сказано выше, тот, кто не трудился упорно над алахой, не имеет удела в мудрости. Сказано в Авот дераби Натан разд. 29, что тот, кто учил мидраш, но не учил алаху, не познал вкус мудрости, а тот, кто учил алаху, но не учил мидраш, не познал вкус страха перед грехом. Он говорил: тот, кто учил мидраш, но не учил алаху, – это богатырь без оружия, а тот, кто учил алаху, но не учил мидраш, – это слабый, но с оружием в руках; тот же, кто учил и то, и другое, – это богатырь с оружием. И наш Талмуд полон как алахой, так и рассказами и мидрашами, а в Тосафот Кидушин 30а (начальные слова Ло, цриха) сказано, что Вавилонский Талмуд составлен из всего, что есть в Торе. И тот, кто в юности своей оставил упорное и настойчивое изучение алахи, остался без оружия, и вкуса мудрости так и не познал, – чем же ему гордиться и из-за чего возноситься его сердцу? Ибо, если не приобрел он мудрости, то что же он приобрел?

18

Наш долг – не жалеть слов, говоря об обязанности изучать алаху, – особенно велик и важен сегодня из-за уменьшения числа учащихся в нашем поколении. Остались немногие, в то время как остальных разметали во все стороны ветры сумасбродной нашей эпохи, и прилепились они к делам пустым и никчемным. И тем более заслуживают любви и бережного отношения немногие, что еще остались… Вкладывать в них труд и заботу, чтобы не потерять ни одного из них… Однако вдобавок ко всем естественным трудностям, что стоят на пути приобретения Торы, приходит теперь новое препятствие, изнутри самого Дома учения, побуждающее к ослаблению глубокого изучения алахи во всех ее деталях, чтобы проводить вместо этого время в обсуждении разного рода идей и фантазий, и делать открытия, в которых нет ничего общего с тем, что было передано Моше на горе Синай. И даже если темой рассуждений является страх перед Всевышним и исправление качеств души, или же поверхностный разбор алахи, – все это далеко от того, что является истинной целью человека в этом мире, а таковым может быть только учение, сопровождаемое точным знанием закона, как говорилось об этом выше. Но те, кто основывают свою мудрость в Торе на нравственных беседах и поверхностном обсуждении алахи, терпят неудачу, веря, что именно в этом и состоит истинная цель человека в мире. Они считают, что соответственно этому вели себя танаим (мудрецы эпохи Мишны) и амораим (мудрецы эпохи Гемары), и углубленное изучение алахи составляло непостоянную, второстепенную часть их учебы… Очень тяжело устранить это застарелое и глубоко укоренившееся заблуждение, которое представляет собой, между тем, совершеннейшую ложь. И если один из упомянутых любителей “нравственных бесед” отзывается о ком-то, что тот – “большой человек”, то нет никакого сомнения, что на него произвели впечатление красивые речи того человека и его рассуждения, способные притягивать сердца. Но эту ли черту имел в виду Рава, отзываясь перед раби Нахманом о раби Аха бар Яаков, говоря, что он – “большой человек”? (Бава кама 40а) Будь это так, раби Нахману, который хотел проверить, насколько тот соответствует подобному отзыву, следовало бы спросить у него при встрече что-нибудь из мидраша или агады, но, когда р. Аха бар Яаков предстал перед раби Нахманом, тот спросил его алаху! Из этого мы учим, что “большой человек” производит впечатление на других прежде всего своими познаниями в алахе! Другой пример из Талмуда связан с обычаем того времени “закрывать рынок” ради мудреца Торы: когда тот появлялся на рынке со своим товаром, другие продавцы, у которых был такой же товар, прекращали его продавать, пока мудрец Торы не распродаст свой. Когда потребовалось проверить однажды одного человека, имеет ли он право на эту льготу, ему задали вопрос по алахе, и когда он не смог ответить, решили, что он – не мудрец Торы (Бава батра 22а). А когда умирал раби Элиэзер а-гадоль, (Авот де-раби Натан 25), его спрашивали перед смертью о законах ритуальной чистоты, нечистоты и миквы, и еще он говорил тогда много о наказании, постигающем за нерадивость и недостаточное рвение в изучении алахи.

И когда во времена Храма существовал Сангедрин – важнейшее собрание мудрецов, заседавший в лишкат а-газит (особом помещении, примыкавшем к Храму), и он был центром Торы по слову самой Торы, и мудрец, который оспаривал его решения, подлежал смерти, и по слову его выходили на войну и ставили царя, – что же требовалось от мудрецов, входивших в это собрание? Быть знатоками алахи: законов о запрещенном и разрешенном, имущественных и всех остальных законов (Рамбам Илхот сангедрин 4:8).

19

Талмуд рассказывает, что когда Уна, сын раби Нахмана, ответил на вопрос рава Папа, разрешив при этом трудную алахическую проблему – вправе ли первосвященник, который не может совершать свое служение из-за нега цараат, взять в жены вдову (которая обычно запрещена первосвященнику; нега цараат – особого вида язва, см. Ваикра гл. 13-14, поражавшая людей, одежду и дома за злоязычие и другие прегрешения. Прим. перев), то рав Папа был так взволнован и растроган, что он встал, поцеловал Уну и пообещал ему в жены свою дочь (Орайот 12б). Постановили в Талмуде мудрецы, что все пути нашей учебы являются составной частью той Торы, что получил Моше на горе Синай, и рассказали нам о святости души рава Папы, которая составляла одно целое с Торой. Любовь к Торе привела его в величайшее волнение даже из-за одной-единственной алахи и выплеснулась наружу в такой форме, что он поцеловал Уну и пообещал дать ему в жены свою дочь… Нет никакого сомнения, что такое не могло бы произойти, если бы рав Папа был знатоком в сфере Б-гобоязненности, а не алахи, ибо тогда зачем он стал бы отдавать Уне свою дочь? Ведь он полагал бы тогда, что величие всякого мудреца – в умении вести нравственные беседы и влиять тем на других людей, и какую ценность имели бы тогда в его глазах способности и напористость в алахе? Все сказанное, все, чему научил нас здесь рав Папа, находится в явном противоречии с делами тех, кто лишил душу свою важнейшего приобретения – любви к алахе, и не завершил своего духовного строительства как раз в этом месте, хотя именно здесь оно – самое важное и наиболее любимо Всевышним. Об этой основе духовного строительства много говорил раби Хаим из Воложина, будь благословенна память этого праведника. И он сказал: все молитвы, сказанные мною в течение всей моей жизни, я отдал бы за одно-единственное открытие в законе из Талмуда. И хотя на самом деле наши добрые дела и поступки не являются “товаром”, пригодным для торговли и обмена, тем не менее подобное высказывание может научить нас той преданности и самоотдаче, которые требуются от нас для углубленного изучения алахи и прояснения приводимых в Талмуде законов, ибо именно это – самое любимое служение, которого ждет от нас Всевышний, и оно выше молитвы (см. об этом также Шабат 10а).

20

Рассказывается в Талмуде (Менахот 18а) от имени Раби (р. Йеуда а-наси), как он пришел однажды навестить р. Элазара бен Шамуа, чтобы проверить результаты своей учебы и задать нужные вопросы. Он застал у него Йосефа-вавилонянина, которого тот очень любил. Они обсуждали разные алахические вопросы, пока не дошли до одного. Спросил Йосеф раби Элазара: раби, когда режут жертвенное животное, намереваясь при этом оставить часть его крови назавтра (то есть позже дозволенного для этого времени), что будет с жертвой? Ответил тот: кашерна (пригодна); это было вечером. Йосеф повторил свой вопрос утром и получил тот же ответ, и то же самое – в полдень. Под вечер (когда было время молитвы минха) раби Элазар ответил на тот же вопрос чуть иначе: жертва кашерна, но раби Элиэзер сказал – негодна. Лицо Йосефа-вавилонянина засияло от радости… Он сказал: “раби Йеуда (не Раби, а другой, из старшего поколения мудрецов Мишны) учил меня, что жертва негодна! Я спрашивал после этого всех его учеников, но ни один не сказал, что он слышал от р. Йеуды то же, что и я! Теперь… (когда ты разрешил мое сомнение, ибо я боялся, что забыл алаху), ты вернул мне мою потерю!” Глаза раби Элазара бен Шамуа наполнились слезами, и он сказал: “Счастливы мудрецы Торы, что слова ее для них дороже всего на свете! О таких людях сказало Писание: “Сколь сильно Твою Тору я люблю, весь день она – предмет моей беседы!”” (Теилим 119:97). Слова благословенной памяти наших мудрецов – словно доброе масло; проникают они до самых костей, воспламеняя сердца, побуждая их возлюбить Тору и найти отраду в сиянии ее красы… И душа Йосефа-вавилонянина истаяла в тоске из-за одной алахи, забытой им, и засияло радостью его лицо, когда вновь обрел он потерянное… А раби Элазар был потрясен и растроган любовью своего ученика к Торе, и полились из его глаз слезы счастья при виде красоты души его. Тот же, кто лишает свою душу глубокого и кропотливого изучения алахи, и этим отнимает у нее возможность отведать вкуса мудрости, – тем он лишает себя не чего-то одного, – но всего себя теряет, все бытие свое сведя к нулю… И в чем же преимущество глупца под этим солнцем? Бредет во тьме, и нет ему сиянья света; как ребенок неразумный, проводит в шалостях все дни свои, не ведая болезни и беды, и боль не ощущая… Уста изрекают высокие слова, а сердце, пораженное гордыней, подобно монете, громко звенящей в пустом кувшине; возвеличиваются в его глазах младенческие качества его, и сыт он внешним блеском; и уснет он в гордыне своей великой, скромности не познав и по мудрости голода не изведав, как сказано нашими мудрецами: “безумный не ведает стыда”.

21

Сказано в Талмуде (о том, кто обручается с невестой): “Если сказал он ей: “ты посвящена мне при условии, что я – ученик (изучающий Тору)”, то не говорят о нем, что он (для того, чтобы было выполнено это условие) должен быть по своим достоинствам подобен Шимону бен Азай… а если сказал ей: “…при условии, что я – мудрец (Торы)”, – то не говорят, что он должен быть подобен мудрецам Явне (город, бывший в свое время местом средоточия лучших мудрецов Торы), или раби Акиве и его товарищам…” (Кидушин 49б). Мы видим из этого, что в памяти наших мудрецов запечатлелись рядом в славе и великолепии своем два имени: бен Азая и раби Акивы. (В комментарии Раши на это место в Талмуде сказано, что бен Азай и Шимон бен Зома были молодыми учениками и не получили еще смиху [смиха – “возложение рук”, которого удостаивались от выдающихся мудрецов достойнейшие из их учеников, см. Бемидбар 28:23 и Раши там], но не было в их дни равных им в Торе, как сказано: когда умер бен Азай, не стало усердствующих в Торе (Сота 49а). Прим. перев). В трех местах в Талмуде мы видим, как величайшие мудрецы Торы провозглашают: “вот я, как бен Азай” (Эрувин 29а; Сота 45а; Кидушин 20а), и всякий раз ученики используют этот момент, когда их учитель пребывает в состоянии особого духовного подъема и просветления, чтобы задать ему вопросы из алахи. Учим мы из этого, что всюду, где говорится о величии бен Азая, не раскрывая, в чем оно, речь идет о его величии в алахе. В первом из трех указанных мест в Талмуде Рава, сравнивая себя с Бен Азаем, заявляет о себе как о специалисте по законам эрува (“смешения владений” – из постановлений мудрецов, обеспечивающих возможность переноса вещей между владениями в субботу), и его спросили о яблоках (сколько их нужно взять в качестве еды для трапезы, хранящейся в одном из владений в соответствии с этими законами); а во втором из указанных мест Абайе заявляет о себе как о специалисте по законам эгла аруфа (“телица с переломленным затылком”, см. Дварим гл. 21), и его спросили о случае, когда найдены двое убитых, лежащих один поверх другого. Наконец, в трактате Бхорот 58а в связи со спором в Мишне о дате Нового года для отделения десятины скота, когда бен Азай предлагает практическое решение вопроса, удовлетворяющее мнению обеих сторон в споре, Гемара спрашивает: почему же бен Азай не присоединяется ни к одной из этих сторон? Невозможно допустить, что он не был в состоянии постичь доводы каждой из спорящих сторон, чтобы установить алаху согласно одной из них, ведь он сам заявил о себе: “все мудрецы Израиля против меня подобны чесночной шелухе, кроме того лысого” (Раши доказывает, что бен Азай имел в виду раби Акиву; Тосафот оспаривают это мнение). Из самого вопроса Гемары следует, что бен Азай понимал под мудростью Торы знание алахи, и это обязывало его самого знать законы отделения десятины скота.

(Надо иметь в виду также, что в атмосфере любви и братства, царившей между мудрецами Торы, подобные высказывания не являлись, не дай Б-г, выражением гордости или намерения кого-либо обидеть. Так, Шира а-кадош в комментарии на трактат Швуот объясняет, что бен Азай сравнивает себя с чесноком, а не с каким-либо другим плодом, из-за своего качества харифут – “остроты”; кожуре, с которой он сравнивает остальных мудрецов, острота не свойственна, зато она защищает и сохраняет плод, и без нее он ничего не стоит. Рама (р. Менахем-Азария) из Пано пишет, что бен Азай намекает этим сравнением, что так же, как кожура защищает плод от вредителей, мудрецы защищают Тору от цдуким и других отступников; что же касается р. Акивы (Рама из Пано считает, как и Раши, что именно его имел в виду бен Азай), то он назван “лысым”, ибо сила его Торы столь велика, что не нуждается в “кожуре” для своей защиты. Прим. перев)

Талмуд рассказывает о величии и мудрости раби Акивы. Когда наш учитель Моше поднялся на гору Синай получать Тору, он увидел, что Святой, будь Он благословен, добавляет коронки к буквам Торы. И в ответ на вопрос Моше, для чего нужны эти коронки, он ответил: “Есть у Меня один человек, который будет жить через много поколений, по имени Акива бен Йосеф, и он будет выводить из каждой детали, из каждой черточки множество алахот” (Менахот 29б). А в другом месте Талмуда наши мудрецы связали величие и мудрость раби Акивы с его обширными познаниями в области строгих и важных законов негаим (см. выше) и оалот (нечистоты в шатре). Когда раби Акива вмешался в дискуссию по агаде, ему сказали: ступай и толкуй законы негаим и оалот, и объясняет там Раши: в этих важных и строгих законах ты – большой специалист, но в агаде ты не столь велик (Сангедрин 67б).

22

Духовные высоты и добрые дела, когда они соединяются в одном человеке, то они взамен прежнего имени (или прозвища), говорящего о его занятиях, наделяют его особым званием, – цадик, хасид (праведник), хахам (мудрец), и это звание свидетельствует о великом его постоянстве в добрых делах. Оно свидетельствует, что всю свою энергию, все устремления этот человек сосредотачивает на том, чтобы беречь и охранять добро и бежать от зла, и делает свое служение Всевышнему целью жизни и высшим своим желанием на все свои дни.

И известно нам из Торы, Пророков, Писаний, а также из того, что говорили наши мудрецы, благословенна их память, что звания цадик, хасид, хахам удостаивается человек высочайших достоинств, любимый своим Творцом, избранный представитель рода человеческого; и если мы сумеем вглядеться и понять, за какие именно из своих достоинств удостоился он своего высокого звания, доставляющего радость Творцу, то тогда мы узнаем, какие пути любимы перед Всевышним, чтобы идти ими всем нам.

И вот мы находим в Талмуде рассказ о том, как Шимон Амсуни (в другой версии – Нехемия Амсуни) трактовал все слова эт, какие есть в Торе (эт – на языке Торы служебное слово, без которого также можно вполне понять текст, а согласно традиции все, что выходит в Торе за рамки строго необходимого для понимания, сообщает нам что-то новое и потому нуждается в толковании). Когда он дошел до стиха: “Г-спода, Б-га твоего бойся…” (Дварим 6:13), начинающегося со слова эт, и не знал, как трактовать его в этом случае, то он отказался от всего, что учил раньше (поскольку даже одно исключение отвергает правило) (Бава кама 41б). После него пришел раби Акива и объяснил: в данном стихе “лишнее” слово эт “прибавляет” мудрецов Торы, которых тоже следует бояться, как и самого Г-спода.

Таким образом, учит нас Тора, что наиболее возвышен и любим Всевышним из всех людей тот, кто достоин звания мудреца Торы; он – возвышен и драгоценен настолько, что раби Акива позволил себе приравнять почтение и страх, которые надлежит испытывать перед ним, с почтением и страхом перед самим Всевышним, будь Он благословен, и вывести это указанным путем из стиха Торы. И если это так, то мы можем, познав пути, которыми приобретается звание мудреца Торы, понять из этого, какие из дел наших особо любимы Им, чтобы делать их на этой земле во все дни нашей жизни.

23

Перед нами возникает вопрос: каким должен быть мудрец Торы, и к чему обязывает это высокое звание? В чем его суть, и в чем его сила? Рамо, будь благословенна память о нем, сумел в немногих словах дать нам живое и яркое, сияющее светом Торы описание (Йоре дэа 243:2): мудрец Торы умеет углубленно изучать и обсуждать законы Торы, самостоятельно разбираться в большинстве мест Талмуда, в комментариях на них и в связанных с ними постановлениях гаонов. Ясно из этого, что мудрец Торы – это большой знаток алахи, умеющий углубленно изучать и обсуждать ее по правилам, получаемым по традиции из поколения в поколение, и изучивший уже большую часть Талмуда. Если же он не таков, то, даже если он изучал агаду и книги о нравственности и страхе перед Всевышним, он не достоин звания мудреца Торы, и не пользуется льготами, установленными алахой для мудрецов Торы (хотя Тора и является главным его занятием и специальностью), пока не будет способен к упомянутому глубокому изучению алахи в большинстве мест Талмуда в согласии с алахическими авторитетами, как пишет об этом Рамо.

И также царя Шломо назвал Всевышний мудрецом, когда тот учредил эрув (см. выше) и постановил делать нетилат ядаим (омовение рук), и тем добавил к мудрости Торы ту мудрость, что содержится в законах этих двух заповедей. И сказали наши мудрецы, что в тот час, когда учредил царь Шломо эрув и нетилат ядаим, вышел голос с Неба и провозгласил: “Сын мой, если мудро твое сердце, то радо этому и мое” (Эрувин 21б).

И еще сказали наши мудрецы: “Что означают слова “…ибо ласки твои лучше вина” (Шир а-ширим 1:2)? …Сказал рав Дими: “Сказал еврейский народ перед Всевышним: Владыка Мира! Слаще для меня любовные беседы с Тобой, чем вино Торы!” (Авода зара 35а). Объясняет там Раши: “любовные беседы” – это слова мудрецов, а “вино Торы” – это Тора письменная. Наши мудрецы ввели множество постановлений, исполнение которых базируется на многих тонких и глубоких законах, требующих для своего понимания острого, изощренного ума, и еврейский народ гордится тем, что сладостны ему слова мудрецов.

24

Совершенно справедливо, что все похвалы в адрес того, кто обладает мудростью, оправданны только при условии, что мудрости его предшествует Б-гобояз-ненность, и не воцарится мудрость в глухом и бесчувственном сердце. Ибо ощутить вкус ее способна лишь утонченная душа, вознесшаяся высоко над обыкновенными желаниями и устремлениями простого смертного и странствующая в высших мирах, где познает она вкус тоски по источнику мудрости и вожделение к нему; душа, возжаждавшая понимания бесконечного, нашедшая усладу в лоне мудрости, ибо больна любовью к ней…

И не приходит мудрость Торы, пока не сольются вместе мощь глубокого ума и страх перед грехом; чаша, где смешаны эти две вещи, станет уделом мудреца на все его дни, и это – вино возлияния его навеки. Действительно, Тора и трепет перед Всевышним – это как материя и форма, которые образуют совместно всякую вещь в этом мире, и тот, кто не обрел этого трепета в должной мере, даже если одарен он от природы острым и отточенным умом, не удостоится Торы в полноте ее и совершенстве, и весь путь его будет извилист, обилен препятствиями, отступлениями от истины и ситуациями, о которых сказано на языке Талмуда: “не смог понять предмет (обсуждения) должным образом” (как это требуется, чтобы правильно вывести закон). И тот внутренний свет, который должен сопутствовать свету разума, чтобы устранять все препятствия с дороги и, проникая внутрь, дойти до самой точки истины, столь утонченной и неуловимой, – это страх перед Б-гом, чистый и возвышенный, и у кого нет его, у того нет чувствительности, которой наделяет человека утонченная душа, и недоступно ему сияние мудрости – дочери Небес. Разум его лишен силы различать между истиной и ложью, и мудрость его изменяет ему на каждом шагу.

И об этом сказано: “Начало мудрости – трепет перед Б-гом…” (Теилим 111:10), ибо страх этот наделяет сердце глубиной, способной ощутить сладость сияния мудрости и наслаждение, которое приносит понимание, и во всяком углубленном изучении и исследовании алахи участвует и этот страх, сливаясь с рассудком и пониманием, чтобы проверить, “прощупать” и “очистить” их, увидеть все вещи в правильном свете, полюбить справедливость, истину и их неповторимый свет, преодолеть трудности и избежать ошибок.

Сказали наши мудрецы (Евамот 109б): если кто-то говорит: есть у меня только Тора… (Раши: изучает Тору, чтобы получить за это награду, но не соблюдает заповедей), то даже Торы нет у него (Раши: не получает награды даже за изучение). Почему? Сказал рав Папа: “Говорит Писание: “…слушай, Израиль, уставы и законы… изучите их и старайтесь исполнять их” (Дварим 5:1). В тех заповедях, которые человек соблюдает, он получает награду также и за их изучение, а в тех, что не соблюдает, – за изучение их тоже не получает награды.” А вот что говорит об этом Шульхан арух (Йоре дэа 243:3): “Знаток Торы, пренебрегающий заповедями, и нет у него страха перед Б-гом, подобен самым малым и презренным в общине”. Речь идет здесь о человеке, лишь внешне похожем на мудреца Торы; и хотя он много учился и общался с настоящими мудрецами, нет сомнения, что выученное им в Торе лишено ясного и четкого понимания, и в полученных им выводах нет истины, ибо недостает ему главного приобретения – страха перед Всевышним.

Написано в Талмуде (Шабат 31а): «Сказал Рава: когда предстает человек перед Высшим Судом (после своей смерти), его спрашивают: вел ли ты все свои дела честно (заслуживающим доверия образом)? Устанавливал ли себе время для изучения Торы? Занимался ли исполнением заповеди “плодитесь и размножайтесь”? Ждал ли окончательного избавления? Участвовал ли в мудрых спорах (но не в спорах о пустом)? Способен ли понять одну вещь из другой? И если даже своими ответами он засвидетельствовал успех во всем этом в своей земной жизни, тем не менее, – если “трепет перед Б-гом – сокровище его” (Йешаяу 33:6), то все вышеназванное будет ему в заслугу, а если нет, – то нет».

И еще сказали (там же): “Тот, у кого есть Тора, но нет страха перед Всевышним, похож на казначея, которому вручили ключ от внутренней двери, но ключей от внешней двери не дали: как же он войдет?”

И рассказывается еще в Талмуде (Шабат: 31б) о том, как р. Симон и р. Элазар сидели однажды в Доме учения. Когда проходил мимо них р. Яаков бар Аха, сказал один из них: “Освободите место для человека, боящегося греха!” Другой сказал: “Освободите место для мудреца Торы!” Ответил ему первый: “После того, как я уже сказал, что он – человек, боящийся греха, ты говоришь, что он – мудрец Торы?” (Раши: твое восхваление меньше, чем то, которого он достоин). Талмуд приходит к выводу, что тот, кто говорил, что р. Яаков – человек, боящийся греха, – это р. Элазар, ибо сказал р. Йоханан от имени р. Элазара: нет для Святого, будь Он благословен, ничего важнее в Его мире, чем страх перед Ним, как сказано: “А теперь, Израиль, чего Г-сподь, Б-г твой, требует от тебя? Только того, чтобы ты боялся Г-спода, Б-га твоего…” (Дварим 10:12), и еще находим: “И сказал Он человеку: Вот, страх перед Г-сподом – он и есть мудрость” (Йов 28:28).

И еще находим мы в Талмуде (Таанит 7а) слова Равы о сказанном в Торе: “Польется (яароф) как дождь учение мое…”, и далее в том же стихе – “…закаплет (тизаль) как роса речение мое…” (Дварим 32:2). Сказал Рава: если мудрец Торы таков, как подобает ему быть, то к нему относится “закаплет как роса” (из второй части стиха), а если он не таков – то к нему относятся слова “убьет его дождь” (из первой части стиха, в соответствии с другим значением слова яароф, как объясняет Раши в Талмуде). И далее продолжает Талмуд: раби Бана говорил: для всякого, кто занимается Торой во имя ее самой (объясняет Раши: потому, что ее заповедал Г-сподь, мой Б-г, а не для того, чтобы называться “раби”), делается она эликсиром жизни, как сказано: “древо жизни она для всех, кто держится за нее…” (Мишлей 3:18), но для всякого, кто занимается ею не во имя ее самой, делается она смертельным ядом, как сказано: “польется (яароф) как дождь учение мое”, и яароф – значит “убьет”, как сказано: “…и переломят (веарфу) там шею телице…” (Дварим 21:4). И далее приводит Талмуд слова раби Йоханана, спросившего, о чем говорят слова Писания: “…разве дерево полевое – это человек, чтобы уйти от тебя в крепость?” (Дварим 20:19). Разве подобны друг другу дерево и человек? Однако сказано (в том же стихе): “Если осаждать будешь город… то не порти деревьев его… потому что от него ты ешь, и его не руби…”, а далее сказано (о неплодовом дереве): “…его можешь портить и рубить” (Дварим 20:20). Так и мудрец Торы: если он достоин своего звания, то о нем сказано: “…от него ты ешь (Раши: учи у него Тору), и его не руби”; а если недостоин – то о нем сказано: “его можешь портить и рубить” (Раши: отстранись от него).

25

И точно так же, как не жалели наши мудрецы слов, объясняя нам, что значит Тора без страха перед Всевышним, не пожалели они слов, объясняя, что значит Б-гобоязненность без Торы. Говорит Мишна: “Сказал Илель: невежда не боится греха, а несведущий в Торе (ам а-арец, буквально – “народ земли”), не может быть праведен…” (Пиркей авот 2:6). И находим в Талмуде (Шабат 63а): “Сказал рав Аба от имени раби Шимона бен Лакиша: если мудрец Торы мстит и помнит зло, подобно змее, препояшись им, словно поясом” (Раши: прилепись к нему, ибо в свой час ты многому у него научишься).

[И подобно этому находим в трактате Йома 22б: “Сказал р. Йоханан от имени р. Шимона бен Йеоцедек: мудрец Торы, который не мстит и не помнит зла, как змея, – это не мудрец Торы”. Спрашивают там: разве не сказано в Торе: “не мсти и не злопамятствуй…” (Ваикра 19:18)? После обсуждения Талмуд приходит к выводу, что вся “месть” мудреца Торы сводится тому, что он помнит причиненную обиду и ждет, пока обидчик попросит у него прощения, чтобы сразу же простить его. Добавляет к этому благословенной памяти рав гаон Цви Гирш Хают в своих примечаниях на указанное выше место в трактате Шабат: мудрец помнит обиду (пока обидчик не попросит у него прощения) только во имя чести Торы, а не ради себя самого, и этим он подобен змее, о которой сказано (Таанит 8а): “Спросили змею: почему ты жалишь людей, ты ведь не получаешь от этого удовольствия?” (ибо всякая еда имеет для нее вкус земли, см. Йома 75а). Прим. перев.]

И далее сказал рав Аба от имени р. Шимона бен Лакиша (там же): с праведником-ам а-арец не живи по соседству (Раши: ибо он не знает деталей заповедей, и праведность его неполна; ты же в конце концов начнешь у него учиться). По поводу того, кого следует считать ам а-арец, Талмуд приводит спор танаим (мудрецов Мишны), и приходит к следующему выводу: даже если человек изучал и письменную Тору, и Мишну, но не учился должным образом у мудрецов Торы (такую учебу называют в Талмуде шимуш талмидей хахамим), он остался ам а-арец (Брахот 47б). [Раши объясняет там, что шимуш талмидей хахамим – это учеба, опирающаяся на логику Гемары, которая зиждется на сварот (объяснениях) амораим – авторов Гемары, собиравшихся для совместных обсуждений и толкования слов Мишны. Прим. перев].

Благословенной памяти рав гаон Исраэль Салантер писал в одном из своих посланий, что в нашу эпоху шимуш талмидей хахамим – это глубокое изучение алахических дискуссий наших величайших мудрецов, – учеба, приемы и принципы которой получены нами по традиции от мужей Великого собрания, а теми – от старейшин и пророков, и таким путем доходит до нас все, что получил наш учитель Моше на горе Синай.

А тот, кто не трудился над Талмудом, и не вкладывал сил в изучение методов ришоним (“первые”; так называют мудрецов эпохи с 11-го века по 16-й, начиная с Раши и Тосафот, труды которых стали основополагающими для дальнейшего изучения Талмуда) в свои молодые годы достаточно, чтобы обрести высшее постижение, позволяющее понять пути исследования и анализа, примером которых являются в Талмуде многочисленные дискуссии Абайе и Рава, – тот лишил себя права именоваться почетным именем хавер (на языке Талмуда – мудрец Торы), и благословенной памяти наши мудрецы, желая побудить человека к усердию в Торе, не пощадили подобного лентяя, нарекли его малопочтенным званием ам а-арец и лишили его всех привилегий, положенных мудрецу. И вполне возможно, что именно подобного человека имели в виду, говоря: “ам а-арец не может быть праведен” (Пиркей авот 2:6).

26

Привычно для всех почитать важнейшим делом основание ешив, в которых наши сыновья будут воспитываться и готовиться к вступлению на путь Торы, и считать “производство мудрецов Торы” первейшей ценностью, чем-то стоящим у основ мироздания, и от чего зависит судьба всего поколения. Однако, когда дело доходит до поиска “душ”, способных стать исходным материалом для этого “производства”, подобный подход диктует по отношению к ученику известные возрастные границы. Нужны только молодые… Ну, а тот, кто уже повзрослел, вступил в зрелый возраст и не учился в детстве, – такой, в глазах многих, уже не годится в ученики. Кажется им, что мудрость уже недоступна ему, да и сам он не чувствует на себе обязанности войти в Дом учения, чтобы обрести свою долю в Торе… Он признает обязанность установить себе постоянные часы учебы, – но только чтобы учиться, оставаясь в сфере уже известного и знакомого ему, однако он далек от осознания обязанности духовно расти и подниматься, и пребывает в спячке, отчаявшись от самого себя. Подобный подход к себе, однако, противоречит Торе, ибо обязанность человека в этом мире все время, пока он жив и дышит, – стремиться к тому, чтобы продвигаться вперед и расти. Верно, что когда ученик стар, его учение похоже на писание чернилами на стертом пергаменте (см. Пиркей авот 4:20), однако мудрость столь драгоценна, что чернилам ее даже на стертом листе нет цены.

И сколь же велика потеря тех, что находятся в середине своего жизненного пути, и не удостоились в детстве этого переживания – постижения того, что сказали в Гемаре Абайе и Рава, однако дано им было понять, что пребывание в Доме учения во все дни жизни – это единственная настоящая жизнь, какая есть под солнцем, и они со всей энергией и настойчивостью сумели добиться для себя места в Доме учения, – но уже там, внутри Дома учения, проводят свое время впустую и растрачивают силы зря, не понимают обязанности человека идти дорогой истины, и оставляют тяжкий труд изучения алахи, и не обязывают себя к нему… И так, перешагивая с одной ступени зла на другую, выказывают пренебрежение изучением закона, иной раз только в сердце, а иной раз – и устами; а после, защищая собственную честь, чтобы не чувствовать стыда за то, что нет у них удела в алахе, начнут выискивать изъяны у мудрецов Торы, и по малости разумения кажется им, что и действительно мудрецы эти – у подножия, в то время как сами они – на вершине… Ибо природа гордыни – почивать в лоне глупости, и покой ее там сладок, – да и чего можно требовать от человека, за всю свою жизнь не изведавшего вкуса мудрости? И потому обязан человек собраться со всеми своими силами, чтобы превозмочь врага, укрепить себя в изучении алахи и не впустить в свое сердце отчаяние – жестокий наш враг и губитель.

27

Нельзя исключать, однако, что в какой-то момент порыв свежего ветра вдруг обвеет его сердце, и пробудит его от глубокого сна, и коснется его своими крылами мысль, витающая в просторах нашего мира, – “может быть, еще не поздно? Может быть, возможно еще обрести мудрость? Ведь немало великих людей из мира Торы посвятили себя учению уже в зрелые годы! Я тоже – при большом усердии и постоянной упорной работе – смогу удостоиться знания Торы и высшего разумения…” Но, увы, чувство стыда утяжелит для него благословенный шаг от размышлений к действию, и поспешит он отрешиться от добрых мыслей и намерений и вернуться к вещам, покуда более приятным для него, – и остается он там, где был, и это о нем сказано: “стыдливый не может учиться” (Пиркей авот 2:5).

Стыдливость – это одно из драгоценнейших качеств души, которое мусар (учение о морали и нравственности) стремится воспитать у всех изучающих его, и наши мудрецы не жалели слов, описывая уродство тех, в ком нет стыда, чтобы отдалить нас от таких людей, ибо качество, обратное стыду, – это наглость, нечто отвратительное, свойственное злодеям… И вдруг такое замечательное и драгоценное качество, как стыдливость, оказывается “сводником греха” (отвращая человека от настоящей серьезной учебы), – и только потому, что проявляется не там, где нужно.

И если дурное качество в человеке – это беда, то хорошее качество не на своем месте – двойная беда. О дурных качествах написано много, и авторы книг по мусару не жалели слов, клеймя и осуждая их; искали пути исправления и предлагали средства к излечению болезни… Но насколько же больнее, когда источником неудачи оказывается качество прекрасное и драгоценное, только сбившееся с пути и оказавшееся не там, где нужно; когда скромность и стыдливость парализуют волю и закрывают дорогу к мудрости… И сколь был бы счастлив такой человек, если бы в этот решающий час он вооружился упорством и дерзостью, – в час угрызений совести за неудачу в жизни, за оставление Торы – источника живой воды, когда он чувствует: еще чуть-чуть – и пролетели лучшие годы жизни, еще чуть-чуть – и все пропало навеки… И порожденные его воображением удивленные взгляды, которые якобы бросили на него господин такой-то и господин такой-то из числа его знакомых, ввергают его в стыд, – и не собрал он сил, чтоб совладать с пустой игрой воображения… Чуть-чуть дерзости и упорства – и он увидел бы реальность, понял бы, что фантазии смертного – как сон пустой, развеивающийся без следа… Зачем же поддаваться обману зрения, и почему вместо того не содрогнуться от страха вечного позора, грозящего тому, кто так и остался пустым? Пришедшему в ничто, рожденному для тщеты… Укрепись, человек, собери силы и облекись мужеством, вооружись энергией, упорством и примись с усердием за изучение алахи!

(Главы 28 и 29 в оригинале отсутствуют. Прим. перев.)

30

Есть еще одна злая болезнь – средство, к которому прибегает ецер а-ра, чтобы подорвать в сердце человека доверие к нашим мудрецам, и это – претензия, что мудрецами Торы может руководить личный интерес, подобный неверной гире. Тот, кто учит Тору, должен верить, что никакой интерес в мире не властен над мудрецом Торы и не может склонить его сердце и заставить исказить суд, ибо мудрец стремится очистить свою душу, и выпачкать ее в каком-нибудь грехе ему больнее всякой раны! И возможно ли, чтобы ради денежной выгоды или желания кому-либо угодить он изранил свою душу извращением суда? И кроме того, истина для мудреца Торы – это свойство души его и корень бытия, и малейшая частица лжи чужда ему совершенно. И то же самое становится уделом и верой многих честных людей – учеников и последователей мудрецов Торы, впитывающих мудрость у их ног.

Однако ецер а-ра прорыл подкоп под фундаментом здания этой веры, чтобы улавливать души, склонные к ложному мудрствованию, и развертывает перед ними целую теорию, выведенную якобы из Талмуда, будто личный интерес – это необоримая сила, способная одолеть больших и малых в равной мере, и покоряются ей даже самые разумные, праведники и те, кто известен добрыми делами… И нет якобы в этом ничего предосудительного для мудрецов, ибо таков закон, запечатленный в человеческой природе… И не понимают те, кто это проповедуют, что таким образом они оставляют свое поколение сиротой, лишая его наставников… И нет на земле судьи, и можно распустить все суды… Ибо, даже если и согласится человек признать великую мудрость мудреца или судьи, он не будет считать себя обязанным выполнять его решения всякий раз, когда сможет связать это решение с тем или иным личным интересом мудреца, и это сумеет сделать всякий, кто недоволен тем или иным его решением. И так встанет поколение, которое судит своих судей, и всякий человек то, что хорошо и прямо в его глазах, творить будет… И вот, при всяком важном решении мудреца Торы перешептываются мудрствующие сплетники, что такой-то и такой-то личный интерес склонил его сердце, и даже если речь идет о величайшем человеке поколения… И вот уже весь город, а то и вся страна наполняется сплетнями, спором и раздорами, и нет на них управы, когда нет веры в мудрецов…

В качестве основы для подобных неверных взглядов приводят то, что сказано в Талмуде (Сангедрин 18б): не назначают царя и первосвященника (коэн гадоль) в состав суда, решающего вопрос об объявлении високосного года (то есть о добавлении дополнительного тринадцатого месяца в истекающем году): царя – из-за того, что от этого решения зависит выплата денежного вознаграждения его войску, а первосвященника – из-за того, что добавление дополнительного месяца отодвигает Йом кипур (День искупления) следующего года на более позднее осеннее время, когда становится холоднее (а первосвященник, как напоминает здесь Раши, совершает в Йом кипур пять погружений в микве и десять омовений рук и ног). Закон этот имеет в виду даже праведнейшего из царей и первосвященника такого, как Шимон а-цадик… И еще мы находим в Талмуде (Ктубот 105б) рассказ о том, что у р. Ишмаэля бар раби Йосе был арендатор, который был обязан доставлять ему перед субботой корзину фруктов. Однажды он привез ее в четверг и объяснил, что у него есть дело в том суде, где р. Ишмаэль бар раби Йосе был судьей (суды заседали в те времена по понедельникам и четвергам – рыночным дням, когда также читали Тору в синагогах, и в города съезжалось много людей), и раз уж пришлось ехать в город, он решил заодно доставить арендную плату, хотя это и было немного раньше установленного срока. Р. Ишмаэль бар раби Йосе не принял у него фруктов и сказал, что теперь он не сможет быть судьей в этом деле. И по его признанию, после этого он, наблюдая за разбором дела в суде, действительно ощущал внутреннее побуждение изыскивать доводы в пользу своего арендатора (и если бы был там судьей, то не мог бы судить беспристрастно). И он сказал (см. Раши там): “да испустят дух те, кто берет взятки! Я не взял ничего, а если бы даже и взял, то свое (то, что так или иначе полагалось мне получить позднее); и если я не мог судить беспристрастно, то тем более они!” И подобный этому рассказ приводится там далее о раби Ишмаэле бар Элиша.

И действительно, взятка представляет собой особое явление, чрезвычайно предосудительное и отвратительное с точки зрения Торы, и такова тайна устройства человеческой души, что взятка ослепляет глаза мудрых и искривляет суд. И поскольку, как говорят, Святой, будь Он благословен, смотрел в Тору и творил мир, сама Тора вызвала к жизни эту реальность, – что будет взятка иметь силу ослеплять и искривлять, ибо так написано в Торе: “И мзды не принимай, ибо мзда ослепляет зрячих и извращает слова правых” (Шмот 23:8), и потому приказала Тора остерегаться взятки и бежать от нее. И вот оказывается, что вдобавок к такой силе, как личный интерес, естественно присутствующей в нашем мире в соответствии с человеческой природой, вызвана к жизни дополнительная сила из числа сил нечистоты, способная делать сердце бесчувственным, погружать в дремоту разум и услащать судье оправдание подкупившего его. И, поскольку Тора сделала такого судью негодным для судейства в деле между давшим взятку и его противником, – с судьи снимается в данном случае защитный покров мудрости, обещанный ему Торой, чтобы уберечь его от греха (неверного судейства), если он пренебрежет предупреждением Торы и сядет в судейское кресло вопреки заповеди Торы.

Предупреждение о взятке относится к категории хуким – непостижимых человеческим разумом законов Торы, а не мишпатим – тех, которые в той или иной мере доступны нашему разумению. Тора не запрещает человеку принимать алахические решения для самого себя, например, по поводу трефного или кашерного мяса, даже если он очень беден и от этого мяса зависит многое в его жизни, или по поводу квасного, находившегося в его владении в дни праздника песах, и даже на очень большую сумму; и если он разрешает то или другое к употреблению, и какой-то интриган станет вдруг подвергать сомнению его решение, говоря, что оно было продиктовано материальными соображениями, то этим он преступает запрет оспаривать решения своего рава (если речь идет о раве). Мы уверены в наших мудрецах и верим, что они выше подобных слабостей, и подозревать их могут только люди неумные, неспособные понять возвышенную, озаренную разумом душу.

Также и в том, что касается суда между человеком и его ближним, Тора отстранила от судейства только судью, получившего взятку в период суда. Что же касается людей, с которыми судью связывают отношения любви или ненависти, то из любящих запрещены только шушвин (человек, с которым возникли близкие отношения на свадьбе) в дни свадебного пира, а из ненавидящих – только тот, с кем не разговаривал из-за вражды три дня (последнее – по мнению некоторых алахических авторитетов, приводимому Рамо в Хошен мишпат 7:7). И хотя существует у человека совершенно очевидная естественная склонность действовать в пользу тех, кого он любит, и в ущерб тем, кого ненавидит, – нет здесь особых сил нечистоты, связанных со взяткой, и в таких случаях Тора оказывает полное доверие судье – мудрецу Торы и ждет от него, что он сумеет свершить справедливый суд, и не склонится его сердце вслед за его естественными побуждениями, ибо стремление к истине стало уже его второй природой, а истина – путеводной звездой, и праведность его будет залогом справедливого суда.

Более того; сказали наши мудрецы, что в случаях, когда промедление грозит материальным ущербом, человек может взять исполнение закона в свои руки, и не опасались в этой ситуации “искривления суда” с его стороны. И еще сказали в Талмуде (Бава батра 58б): судья, которого самого вызывают в суд по имущественной тяжбе и судебным решением изымают у него спорное имущество, – это не судья (считая, по-видимому, что он сам должен был принять верное решение и уступить не свое без суда; Раши даже называет его там “грабителем”, который из-за своей любви к имуществу, возможно, однажды возьмет взятку. Прим. перев), и этого судью не оправдывают тем, что им двигала естественная личная заинтересованность…

Правда, выше мы отмечали, что царь и первосвященник отстранены от принятия решения о добавлении месяца к истекающему году, и процесс обсуждения и принятия такого решения тоже называется судом, как это мы находим в Талмуде (Рош а-шана 25б) (хотя в Торе говорится только об освящении месяца судом, когда решается вопрос о добавлении к истекающему месяцу одного дня, но те же законы относятся и к удлинению года). Эти предосторожности – часть того, что мы делаем во имя исполнения заповеди остерегаться взятки; сюда же относятся запреты мудрецов и запреты со стороны мидат хасидут (дополнительные ограничения для хасидим, как называют на языке Мишны и Талмуда людей, ведущих себя по особо строгим законам высшей праведности). А то, что говорили р. Ишмаэль бар раби Йосе и р. Ишмаэль бар Элиша, что они ощущали внутреннее сближение с “дарителем”, то это – естественное чувство сближения, проистекающее из личного интереса. И у людей, великих в Торе, природные их черты тоже выражены сильнее, чем у других, соответственно их могучему интеллекту, чтобы утяжелить для них испытания и восстановить равновесие на весах свободы выбора, ибо в постоянном и неизменном сохранении этой свободы состоит тайна сотворения человека. И возможно, что сама мидат хасидут тоже подвластна этой тайне творения, и если дана обыкновенной взятке сила ослеплять, то такая же сила дана и взятке, получаемой в нарушение ограничений из области мидат хасидут, – сила ослеплять хасида.

Однако самая большая беда, самая густая тьма – это когда дается разрешение выражать подозрение в адрес людей, которым доверяет Тора, в ситуациях, когда она позволяет им судить и давать указания в сфере алахи; сказанное относится ко многим вещам, с которыми мы сталкиваемся повседневно. Учение об этике относится с величайшей строгостью ко всякой порче в сфере нравственности и душевных качеств, и призывает оберегаться как от огня, чтобы не впасть в грех опорочивания ближнего, – даже в мыслях, и тем более на словах, и даже, если речь идет об истинных вещах, не говоря уже о лжи… И если жертвой опорочивания становится мудрец Торы, то тот, кто его позорит, именуется апикойрес (человек, оставивший веру и позорящий Тору). А причиной всему этому – ошибка в алахе, когда человек рассуждает: “поскольку, мол, установлен закон, что никакой мудрец Торы не может устоять перед искушением, связанным с личным интересом, – в чем же будет грех, если я скажу, что такой-то мудрец может исказить суд из-за своего личного интереса? Ведь это – закон природы, и в чем здесь может быть ущерб для чести мудреца?” Однако сказавший так похож на того, кто вылил вино и сохранил сосуд из-под него…

Для большей наглядности приведем в качестве примера ту борьбу, которой сопровождается избрание рава и руководителя общины, когда каждый предлагает свою кандидатуру и отвергает кандидатов, предлагаемых другими. Было бы разумным в такой ситуации, чтобы все согласились передать решение вопроса самым большим мудрецам поколения. И если оказывается, что решение мудреца не имеет силы, достаточной, чтобы поставить вещи на свои места, из-за упрямства людей, несведущих в Торе, то о них можно сказать, что их грех, хоть и осознанный, вытекает из ошибки. И даже если они осознают этот грех, они не приучены подчинять свои желания велениям разума. И в чем еще являет себя миру это великое разрушение? В изощренности тех людей, что видят себя образцом честности и добродетели, и считают себя теми, кем движет лишь побуждение к добру, и суд их несет на себе печать высшего разумения, как будто бы судили и рядили в нем без спешки и с величайшей серьезностью, и вынесли в конце его категорическое решение, – что не следует считаться в данном деле с мнением упомянутого выше мудреца, ибо он не больший мудрец, чем были р. Ишмаэль бар раби Йосе или р. Ишмаэль бар Элиша, – а рассматриваемое дело касается его лично; он заинтересован в данной кандидатуре по такой-то и такой-то причине… И это – пример того, как посредством шутовского мудрствования невежда отметает и отвергает сотню суровых поучений и предупреждений, и так “служат идолам, оставаясь праведными в собственных глазах”, и делают из Торы посмешище…

И все это – потому, что упомянутые выше “мудрецы” не поставили свою мораль на прочное основание алахи… И алахические авторитеты усмотрели некоторую проблему в том, что, как сказано в Талмуде, р. Ишмаэль бар раби Йосе и р. Ишмаэль бар Элиша в приведенных выше историях назначили вместо себя другого судью, хотя, казалось бы, им не следовало этого делать по той самой причине, по которой они не могли быть судьями сами, ибо очень часто судящимся небезразлично, кто будет судьей, и возможно, что выбор будет в пользу одного из них и не в пользу другого, и тому, у кого есть какой-то интерес в деле, казалось бы, лучше устраниться от назначения судей. Но из всего того, что произошло в действительности, нашими мудрецами был сделан вывод, что наличие личного интереса не является препятствием для назначения судей, и так мы видим у Рамо (Хошен мишпат 7:7), и тем более мудрец поколения не может быть отстранен от избрания рава и главы общины по причине личного интереса, и это – часть его обязанностей как руководителя поколения… Те же, что ему перечат, впадают в тяжкий грех, отрицая свою вину и говоря: “мы не согрешили!” И тем разрушают они основы Торы, и естественным образом выдумывают и такой “личные интерес”, которого не было никогда в сердце того, кого они оклеветали… И хоть и говорили мы выше, что причина их греха – ошибка в алахе, – тем не менее, согласно известному правилу, неумышленный грех, проистекающий из плохой учебы Торы, приравнивается к умышленному.


http://www.beerot.ru/?p=9718