О великой праведнице — Памяти рабанит Гиты Леи Зильбер

рабанит Гита Лея Зильбер

Дорогие читатели! 2 сивана – йорцайт рабанит Гиты Леи, жены нашего учителя, великого мудреца Торы рава Ицхака Зильбера. Предлагаем вашему вниманию воспоминания ее дочери, рабанит Хавы Куперман.

Папа и мама поженились практически сразу после войны – в элуле (сентябре) 1945 года. Выйдя замуж, мама должна была переехать из Куйбышева в Казань. Но поскольку она работала на военном заводе, ее не отпускали. Даже замужество для советской власти не являлось достаточной причиной. И тогда рав Мордехай Дубин, который и устроил брак моих родителей, задействовал свои связи (мама даже помнит, что он спрашивал у нее, знает ли она человека по фамилии Вовси, и можно ли на него полагаться. А Вовси – это была настоящая фамилия знаменитого Михоэлса), и с помощью Михоэлса он добился для мамы разрешения переехать в Казань.

Мама рассказывала, как она ехала в Казань. Ехала одна, потому что ее родители в это время находились в ссылке, сначала в Омске, а потом в Казахстане.

Это поездка была для нее просто жуткой пыткой: в то время все военные возвращались по домам, и она была единственной женщиной в вагоне, полном опьяненных победой фронтовиков, которые уже несколько лет женщин в глаза не видели… Слава Всевышнему, Он охранял ее, и ей удалось добраться к папе целой и невредимой.

Бабушка всегда сама вела домашнее хозяйство, и не желала никакой помощи. Всем трем дочерям она говорила: «Вы только сидите и учитесь!» Поэтому, когда моя мама вышла замуж, она не знала даже, как сварить яйцо. Когда она думала, как сварить суп, она совершенно не понимала, нужно ли налить в кастрюлю стакан воды, или ведро. Она, конечно, потом научилась. В основном, ее учила папина мама, и у нас сохранилось много рецептов из ее кухни. А вот от маминой мамы ничего нет. Позже, когда родители переехали в Ташкент, там были женщины, которые организовывали еврейские свадьбы и сами все готовили. Моя мама приходила и помогала им. От них она тоже научилась многому в плане готовки. В итоге она прекрасно готовила.

Мама рассказывала, как она в первый раз окуналась в микву – еще в Куйбышеве. Законам чистоты семейной жизни ее обучала бабушка и еще одна женщина. Эта женщина была необыкновенной – она всю жизнь все строго соблюдала, живя при этом с совершенно светскими (советскими!) детьми. Она все переживала, что несмотря на то, что старается есть только кошерное, но не может уследить за тем, чтобы дети не путали посуду и т.п., и наверняка, что-то трефное и ей в рот попадает.

Мама пошла работать учительницей физики. Вскоре родилась Сара. Когда ей было полтора года, бабушка (папина мама) умерла. Потом родился мой брат (о том, как ему делали обрезание, рассказывается в книге «Чтобы ты остался евреем»). Мама рассказывала, что, когда она выходила из больницы, ей сразу же дали противозачаточные таблетки – двое маленьких детей подряд, это же само собой разумеется! Маме дали эту пачку в руки (отказаться она не могла – на нее бы посмотрели, как на сумасшедшую), и она вышла на улицу, ощущая, что эта коробочка просто горит у нее в руках. Она дошла до ближайшей урны и сразу выбросила туда таблетки. Я всегда думала – откуда у мамы было настолько четкое и правильное мировоззрение? Это, конечно, заслуга ее родителей.

Мама рассказывала, что когда Бенцион родился, Сара довольно сильно ревновала к нему. Ведь ей самой еще не было двух лет. И вдруг приносят какого-то младенца, на которого все любуются и все вокруг него танцуют! И однажды мама застала Сару с вилкой в руках, целящейся в глаза малышу. Мама была в ужасе. И с тех пор в нашей семье, если у кого-то рождается новый ребенок, дают подарки всем предыдущим – от имени малыша. Когда я родилась, Саре было четырнадцать, Бенциону – двенадцать. Мама послала им подарки из роддома и сказала, что это я им дарю. Обычно, когда рождается малыш, все дарят подарки для него. У нас наоборот, всегда дарят подарки старшим детям. И даже если взрослые дети уже понимают, что подарок не совсем от малыша, это все равно работает! Потому что это в любом случае очень приятно.

Когда моему брату было чуть больше двух лет, папу посадили. Мама осталась одна.

Можете себе представить: женщина остается одна с двумя малышами, без всякой поддержки, и чем она занята? Тем, что тайно доставляет мужу в лагерь самые маленькие тфиллин и мацу на Песах… Она доставала и передавала папе и Танах, и Мишну, и молитвенники – все, что ему было нужно. Об этом тоже много есть в его книге.

Как я уже говорила, мама стала учительницей. Хотя ей очень нравилась ее профессия инженера-электрика, она поняла, что работая по профессии, она не сможет соблюдать Шаббат. Поэтому она пошла в школу. Как же она работала в субботу в школе? Она преподавала два раза в неделю, и, как назло, один из них был в Шаббат. Так что на уроке, который был посреди недели, мама давала новый материал – ведь нужно было делать разные опыты и т.д. А в Шаббат она опрашивала учеников. Мама была очень честным и прямым человеком. Папа ставил ученикам оценки в журнале заранее. Мама же так не могла: как можно поставить оценку прежде, чем спрашиваешь?! Это нечестно! Поэтому она просто запоминала оценки, а потом, после Шаббата, записывала себе на листочек, и в дальнейшем переносила в журнал. Однажды классная руководительница посмотрела журнал и увидела, что там нет оценок. Она в негодовании взяла журнал, заперла в шкаф, и сказала завучу, что в понедельник она принесет показать журнал, где Гита Биньяминовна не проставила ни одной оценки! Как она вообще работает?! Но именно в это воскресенье мама (которая была очень ответственной!) сказала себе: «Я уже давно не записывала оценки в журнал. Это неправильно». И она специально поехала в воскресенье в школу, чтобы записать оценки. Совершенно ничего не подозревая, она спросила дежурную: «А где журнал такого-то класса?» И та, так же, без всякой задней мысли, ответила: «А, я видела, как классная руководительница положила его вот в этот шкаф». Мама взяла ключ, открыла шкаф, достала журнал, проставила оценки, положила журнал на место, заперла дверцу и пошла домой.

Можете представить себе удивление учительницы, которая пришла к завучу с «уликами», и вдруг… Думаю, она так до сих пор и не знает, как оценки «прыгнули» в журнал.

Какое-то время мама работала классной руководительницей десятого класса. И она должна была присутствовать на выпускном вечере. А там же нужно пить! Вино она, конечно, пить не могла – некошерно, поэтому она говорила, что пьет только водку. Все считали маму очень «крутой». Из еды она тоже искала что-то кошерное, и никто ничего не замечал.

Мама постоянно, как и положено замужней женщине, носила головные уборы, и всегда старалась, чтобы они были красивыми и сочетались с одеждой. Поэтому все считали маму модницей. (Я тоже стараюсь всегда подобрать головной убор в тон одежде, и помню, что когда три года жила в Америке, никто не догадывался, что я – религиозная женщина. Все думали, что это просто мой стиль. Я очень недоумевала. Мне-то казалось, что по мне это сразу видно). И у мамы, и у папы был свой вкус. Например, были цвета, которые мама не любила: черный и зеленый. Она говорила, что это цвета ведьм.

После того, как папа вернулся из лагеря, у родителей по-прежнему не было больше детей. Сначала мама не обратила внимания, что больше не беременеет – списывала это на тяжелые условия, недостаток еды и т.д. Но когда она поняла, что ей уже под сорок и поезд вот-вот уйдет, она пошла к врачу. Оказалось, что у нее была некоторая медицинская проблема. Мама начала лечиться, и в результате родилась я, а потом и Малка.

Мама была очень энергичной и активной женщиной. Но при этом, когда мы с Малкой были маленькими, мама не работала. До того, как Малке исполнилось шесть, она сидела с нами дома. Только сейчас я могу это оценить. Причем я никогда не ощущала, что маме с нами тяжело или скучно. Мама научила меня считать – и я ходила и считала до тысячи, без остановки. Как мама это выдерживала? Она научила меня и читать по-русски. На самом деле, это было интересно: сначала папа, сестра и брат научили меня буквам и огласовкам на иврите. Мне было тогда около четырех. Я их все выучила, но логику чтения не поняла вообще. То есть, если мне нужно было прочитать слово «има», я говорила так: «хирик алеф – и; патах алеф – а, патах бейс – ба, патах гимель – га, патах далет – да…», и так далее, пока не доходила до «патах мем – ма». А если слово начиналось на «тав», то я проговаривала таким образом весь алфавит. Я очень любила буквы, и повторяла это с утра до ночи. А как просто прочитать – не понимала. Мама рассказывала, что я так прожужжала ей уши, что она уже не могла это слышать. И тогда она нашла выход: она научила меня русским буквам, и, поскольку я понимала слова, я очень быстро научилась читать. И тогда я научилась и на иврите. Я до сих пор помню свое удивление: всего-навсего это от меня требуется? Это называется читать? Это же так легко!

Когда мама занималась домашними делами (готовила, мыла посуду), она все время с нами разговаривала. Она пересказывала все книги, которые прочитала, причем, объясняя, почему написано так, а не по-другому, что автор хотел передать, где он говорит неправду, а где он пытается нас запутать и так далее. Она это делала, даже когда мы были еще совсем маленькие – я помню себя года в три, как мама мне рассказывает и все объясняет. Причем именно на моем уровне, так, чтобы я поняла.

Мама и папа ради нас шли на многое. Например, мы жили в квартирах, где бытовые условия были ужасными – например, водопроводного крана в доме не было, и туалет тоже был снаружи. Нам, детям, все это вовсе не мешало, но как маме было тяжело! Для чего они выбирали такие квартиры? В них всегда был отдельный дворик, где мы могли играть, не ощущая необходимости идти гулять на улицу (и общаться там непонятно с кем…) Ради этого мама готова была пожертвовать своим комфортом. И не только комфортом. Мама была для нас готова на все! Иногда мне даже казалось, что это немного слишком. Например, однажды (уже будучи взрослой) я привезла ей красивую посуду из Америки, а она раздала ее моим сестрам, хотя ей самой она тоже была нужна. Так что пришлось еще раз покупать. С другой стороны, когда мы были маленькие, нас очень приучали к тому, что маме и папе тоже что-то нужно. Например, шоколад всегда делили поровну, и папе и маме тоже давали их долю. Мама вообще очень боялась, чтобы мы не выросли жадными. Жадность она терпеть не могла. И она очень старалась избегать того, чтобы у нас возникало ощущение, что чего-то мало, чего-то не хватает. Например, к еде у нее был такой подход: поскольку денег всегда было очень мало, она старалась купить все как можно дешевле и готовила очень много. Она умела из дешевых продуктов сделать что-то очень вкусное. Мама боялась, что мы будем психологически голодными. Есть бедность физическая, а есть бедность психологическая. Мама понимала, что если она купит или приготовит мало (даже если это дорогая еда), и нужно будет делить на маленькие кусочки, то у детей будет ощущение голода. Этого-то она и старалась избежать. Так что мы жили «на широкую ногу».

Мама была довольно строгой, она приучала нас к дисциплине. Особенно важно для мамы было исполнение обещаний. Если ты что-то пообещал – это свято! Это нужно выполнить в любом случае. Сама она, конечно же, тоже была человеком слова, и я не помню ни разу, чтобы она не выполнила своего обещания. Такие вещи вызывают большое уважение к человеку и твердую уверенность, что на него можно положиться. Для детей это особенно важно – чтобы их родители были как скала в море жизни.

Все свои мнения мама высказывала совершенно открыто. Она вообще была очень открытым и прямым человеком. Самым прямым человеком в мире, которого я когда-либо видела. Она вообще не понимала, что такое «дипломатия». Самое большее, что мама могла сделать в определенных случаях – это не сказать, не вмешаться. Для нее это был максимальный героизм. Но идти окольным путями, пользоваться какими-то уловками – для нее это было неприемлемо. Мама считала, что сказать что-то помягче, в другой форме – это просто ложь. Это неправда. А папа как раз был дипломат, и даже удивлялся, как мамина «правда в лицо» никого не обижает. Но никто на самом деле не обижался, потому что все чувствовали, что мама говорит это именно потому, что она переживает за человека, хочет ему помочь. Это исходило не из стремления самоутвердиться, отомстить, не дай Б-г, или чего-то подобного. Это было настоящее желание добра данному человеку.

Еще один интересный момент: мама всегда учила нас анализировать свои поступки, понимать мотивы своих действий. Сейчас это очень популярная вещь, называется «самоанализ». У нас в семье это было всегда. Нас учили понимать и себя, и других людей. Даже когда мы читали, мама всегда говорила: «Не читайте то, что написано. Читайте между строк!» В СССР это было очень важно – мы читали, но видели всю ту ложь, которая заполняла прессу. Вообще, родители жили в том мире, в Союзе, трезво глядя на окружающую действительность, и четко осознавая, что не принадлежат к ней. У них был свой мир. И здесь, в Израиле, это было в какой-то степени так же. Это не было вызовом или каким-то противостоянием. Просто мы – другие.

Шить и вышивать мама не умела – в ее время это все считалось мещанством. И впоследствии она очень жалела, что не умеет. Она учила нас, что женщина должна уметь шить и вышивать, и вообще – женщина должна быть женщиной, не размахивать руками, как солдат, ходить прямо, не сутулясь – у меня эта привычка сохранилась до сих пор. Мама даже научила меня делать реверанс. В самой себе она ощущала что-то мужское, и считала, что это неправильно. В Союзе ведь так воспитывали – девочки должны быть, как мальчики – а мама была очень против этого. Девочки должны быть девочками.

Кроме того, она всегда говорила нам, что самый большой недостаток для женщины – это упрямство. Для семейной жизни нет ничего хуже. Женщина должна быть мягкой. Себя она считала очень упрямой и всегда переживала по этому поводу…

Полную версию воспоминаний рабанит Хавы Куперман вы можете найти в книге «Воспитание в еврейской традиции», изданной Фондом «Беерот Ицхак».


http://www.beerot.ru/?p=53798