— Расскажите, пожалуйста, как родители рассказывали вам о Торе, о Всевышнем?
— Для моих родителей это было настолько понятно, ясно и однозначно, что не было вообще вопросов. Знание о Творце и его Торе как бы «витало в воздухе». Когда я пошла в школу, там, конечно, говорили другое, но на меня это не влияло: я была уверена, что папа и мама знают все лучше остальных. Каждый раз я убеждалась заново, что папа знает больше, чем учительница.
Папа очень старался объяснять нам, детям, все на нашем уровне; как я понимаю, точно так же поступали и его родители. Я родилась в относительно спокойное время, а папа родился в 1917-ом году, его детство пришлось на самый расцвет коммунистической идеологии, и они к тому же жили в коммунальной квартире. Так что если дедушка смог передать папе твердую уверенность в том, что Тора – это истина, то все папины убеждения уже складывались на этой основе.
Для наших родителей воспитание детей было важнейшим делом. Они понимали, что дети не могут сидеть взаперти в тесной квартире, и всегда искали квартиру с двориком, хоть самым маленьким, и чтобы не было в нем проблем с переносом вещей в Шаббат. В результате они снимали достаточно неудобные квартиры.
Для родителей важнее всего было дать нам возможность играть свободно, иметь свое пространство; о нашем психологическом здоровье они заботились не меньше, чем о физическом. Папе было важнее всего наше моральное самочувствие. Родители шли ради этого на большие жертвы – но я уверена, что они этого даже не чувствовали.
— Как родители объясняли вам смысл заповедей?
— Они старались объяснять смысл заповедей прежде их исполнения. Скажем, папа научил меня говорить Шма Исраэль, когда мне было два или три года, и я помню, как он сел со мной и объяснил, первым делом, перевод каждого слова отдельно, чтобы я понимала, что я говорю, а потом – общий смысл этого стиха Торы. Мы часто объясняем детям каждое слово отдельно – и они понимают его, но общий смысл остается для них абсолютно непостижимым. И папа объяснял мне, что в этом предложении имеется в виду, так, чтобы я в мои три года могла понять. И каждый раз, когда я добавляла новые части к моей молитве, он заранее все объяснял. При этом ему было очень важно не перегружать нас. Ведь как обычно бывает? Ребенок спрашивает (а иногда и без того, чтобы он спросил) – и мы начинаем рассказывать ему как можно больше, сколько он вытерпит. У нас в доме было совершенно иначе. Мы приходили сами; папа всегда ждал, что мы придем. Он никогда не был инициатором, хотя, думаю, что ему, быстрому во всем, что касается Торы и заповедей, было очень нелегко сдерживаться. Мы приходили и просили: «Папочка, пожалуйста, научи меня тому-то и тому-то!», и он все объяснял, все переводил с иврита на русский. Я говорила:
«Папочка, ну еще, еще…», а он говорил: «Все, пока тебе хватит! Иди поиграй!» Он все время поддерживал в нас стремление узнать еще и еще. Другой важный момент: мы всегда ощущали себя хорошими детьми! У нас в доме детям никогда не давали почувствовать, что они не дотягивают до того, чего родители ждут от них. Напротив, папа всегда старался дать нам почувствовать, что мы выше ожиданий, и особенно – во всем связанном с еврейской верой. До сегодняшнего дня у меня есть места в молитве, которые я невольно перевожу на русский…
