Из воспоминаний об адморе из Цанз – Клойзенбурга раве Йекутиэле Йеуде Альберштаме, находившемся в годы Второй мировой войны в нацистском концлагере
В день суда
Когда приблизились Грозные Дни 5705 года (осень 1944 г.), адмор начал доверительно говорить с близкими ему людьми о том, что нужно, несмотря на опасность, организовать общественную молитву в Рош а-Шана и Йом Кипур.
Выжившие рассказывали, что обычно приближение Дня Суда ясно и зримо отражалось на лице нашего учителя… То же самое видели и в лагере: серьезность и священный трепет были разлиты по нему… как будто созерцал он какие-то бесконечные дали… Губы его были в непрестанном движении… И весь облик его был – обликом человека, готовящегося вот-вот предстать перед великим и страшным судом… (К. Хермец, «Кашмарен», стр. 225).
Рассказывал рав Давид Гринцвайг, что в канун Рош а-Шана распространился слух, что этой ночью адмор будет молиться в круглом бараке, одном их первых в этом лагере, большом и вместительном; он уже долго не использовался для жилья и стоял заброшенный.
«На исходе дня, когда мы уже вернулись с работ на аэродроме, усталые и разбитые, сотни узников-евреев почти из всех блоков лагеря собрались в этом блоке, заполнив его до тесноты. Адмор вышел вести молитву; она потрясала души и пронзала небеса, хотя он и старался не повышать сильно голос, чтобы не быть услышанными нацистскими палачами. Мы почти не слышали слов, исходивших из его уст; они будто задыхались в его горле, и только рвущие сердце рыдания и стоны отзывались в пространстве барака в сопровождении приглушенного плача молящихся:
“Излей гнев Свой на говорящих: “Разрушайте!”, и на ворвавшихся в виноградник (народ Израиля) – насаждение десницы Твоей – и обобравших его, одиночных ягод не оставляя…” (Из пиюта Ахот ктана).
После молитвы, взаимных пожеланий: “Хорошей записи (в Книге жизни) и печати вам!” и поздравлений с Новым годом, когда все разошлись по своим блокам, мой брат рав Мойше-Тувия (да удостоится он долгих лет жизни) последовал за адмором, с которым жил в одном блоке, узнать, будет ли он делать праздничный кидуш. И оказалось, что тот действительно сделал кидуш на хлеб и сказал с глубоким чувством благословение: “…Который избрал нас и всех народов и вознес из всех языков…”, а затем, с пламенным воодушевлением, благословение Шеэхеяну: “…Который дал нам дожить, и существовать, и достичь этого времени”, – так, будто он стоит сейчас у стола со своими хасидами в Клойзенбурге, а не находится в садистских лапах нацистских извергов…»
«…Который дал нам дожить и существовать…»
На следующую, вторую ночь Рош а-Шана все повторилось: многолюдная молитва, плач и стоны, а также и кидуш в бараке. К всеобщему удивлению, раби также и в эту ночь произнес благословение: «…Который дал нам дожить и существовать…», с тем же пламенным воодушевлением.
Почему и в связи с чем он произнес его (ведь оно говорят на что-то важное и вновь наступившее)? И тут потрясенный рав Мойше-Тувия увидел, что раби держит в руке яблоко, сочное и свежее, какое каждый в святой общине Израиля всегда старается достать накануне Рош а-Шана, – «чтобы не было недостатка (в такой день) ни в чем сладостном».
Откуда же у раби такое яблоко?
Об этом рассказывает один из уцелевших в лагере:
«Я работал там шорником (изготовителем конской упряжи). Это моя исконная профессия, и благодаря ей я имел в лагере немало привилегий; также и паек мой был значительно лучше обычного. И вот, в канун Рош а-Шана обращается ко мне раби из Клойзенбурга: не могу ли я достать для него яблоко для благословения Шеэхеяну? И я исполнил его просьбу. Впоследствии я узнал, что раби не съел все это яблоко, а передал его для больных в бараке-лазарете».
«Подобно шофару возвысь голос свой»
Назавтра, во второй день Рош а-Шана, вновь собралось множество евреев, чтобы быть возле адмора в этот грозный день. Человек из «ночной стражи» рав Айнгорен стал на посту, чтобы предупреждать о всякой опасности. Был только один молитвенник, но раби говорил все молитвы наизусть, а общество повторяло вслед за ним – малхуёт, зихронот, шофарот (особые, произносимые только в Рош а-Шана части центральной молитвы «Восемнадцать благословений»).
Не было шофара (рога для трубления), но раби буквально исполнил сказанное в стихе: «Подобно шофару возвысь голос твой» (Йешаяу, 58:1). И стали вокруг него, как под кроной ветвистого дерева, вдали от глаз лагерной охраны, множество евреев, чтобы выслушать его слово о празднике. Сказано: «Счастлив народ, умеющий трубить» (умеющий добиться благоволения Творца своего трублением в Рош а-Шана; Теилим, 89:16 и Раши там), – достаточно того, что этот народ «умеет»; даже если нет никакой возможности услышать звук шофара, главное – «Г-споди, в свете лица Твоего пойдут они» (продолжение стиха), – даже когда идут они «долиной смерти» (см Теилим, 23:4).
Он говорил с огнем, призывая всех укрепляться в вере в то, что «сыны вы Г-споду, Б-гу вашему» (Дварим, 14:1), и как отец жалеет сыновей, так и Всевышний, несомненно, пожалеет нас, и спасение близко: мгновение – и вот оно! «Нужно уповать на Всевышнего, на то, что без всякого сомнения, сгинут все ненавистники Израиля!» – говорил он.
Чудесное известие: Йом Кипур приходит – на благо нам!
О молитве нашего учителя, которую он читал с наступлением ночи Йом Кипура, ночи, перед наступлением которой (до захода солнца) читают Коль нидрей, рассказывает К. Хермец в своих воспоминаниях.
«На молитву Коль нидрей собрались евреи со всех концов лагеря… все, кто как-то прознал секрет… Я уверен, что все присутствовавшие на ней там, в “лесном лагере”, никогда ее не забудут. Раби из Клойзенбурга начал ее глухим голосом. Тяжкий стон вырвался из его сердца, словно гул, изошедший из недр земных: Кол-л-л-ль нидрей… Община молящихся вобрала в себя этот рвущий душу стон и ответила на него громким гудением, глубоким и устрашающим, перешедшим в одно мгновение в пугающий вопль и вой, как будто излили все сердца, в один момент, все, что переполняло их! И из всего этого гула и стона рыданий прорвался, набирая силу, громовой голос раби: “И запреты мои… И клятвы мои… И отлучения мои… (да будут отменены)”. И вот – прорвались наружу все источники, фонтаны слез, глаза исторгли потоки вод; люди больше не в состоянии были сдерживаться…
Каждый вспомнил в эту ночь свой дом, свой город, круг домочадцев, свою синагогу… И при мысли: “Кто знает, какая судьба постигла семью мою, что с моей синагогой, и что готовит предстоящий день нам самим? Удостоимся ли мы когда-нибудь выйти из этого ада?” – зарыдали еще сильней, безутешней, и слезы текли из всех глаз рекой…
Единственным, чей дух не был разбит, был раби. Голос его креп, нарастал и возвышался по мере того, как он повторял – второй и третий раз – Коль нидрей. И когда он огласил, уверенно и непреклонно, как глашатай: “От Йом Кипура этого – до Йом Кипура следующего, грядущего на благо нам”, то всем показалось, что в этот момент раби воспрянул и обновился дух его, будто добрая весть взыграла на устах его! Ведь он как будто обещает, что мы удостоимся Йом Кипура, который наступит на благо нам! Как будто ему удалось разорвать в клочья наш тяжкий приговор… и он завершает голосом утешения, чистым, традиционно сладостным: “… (да будут наши обеты) прощенными и недействительными, пустыми и отмененными, не имеющими силы и несуществующими…”
Люди в бараке погрузились в размышления, каждый – о своем, до такой степени, что даже человек, стоявший снаружи на часах, тоже был охвачен своими думами и не заметил, как к нам приблизился староста лагеря. Он спросил: что такое здесь происходит? Когда ему все объяснили, он понял нас, ведь он и сам был узником… Но вместе с тем попросил всех разойтись, поскольку эсэсовский патруль может заметить скопление народа и расценить это, как демонстрацию против лагерной администрации; последствия могут быть самыми серьезными и печальными!
Людям пришлось разойтись, с глубокой болью в сердце от вновь открывшихся незаживающих ран. Сон бежал в ту ночь от нас на наших нарах. Молитва раби из Клойзенбурга не переставала звучать в наших ушах: “до Йом Кипура, грядущего на благо нам!”»
«Перед Г-сподом очиститесь»
В действительности не все разошлись и легли спать. Уже поздней ночью, вновь собрались евреи вокруг раби – голодные и жаждущие. Но не по хлебу изголодались голодные и не воды возжаждали жаждущие, а слова Б-га живого! Раби отозвался на их просьбу и говорил перед ними с великим воодушевлением – на тему Йом Кипура.
Вот что рассказал мне один из выживших в этом лагере, рав Яаков Элиэзер Диренфельд:
«За прошедшие годы ушли из моей памяти многие детали того, о чем говорил раби, но сильнейшее впечатление от его слов до сих пор еще живо во мне… Его беседа была совершенством новизны и чудесной ясности мысли. В тяжкой лагерной атмосфере люди давно уже лишились способности к ясному мышлению и разумению, а то даже и просто ума… Все помыслы сосредотачивались лишь на боли и страданиях, на попытках как-то их уменьшить, достать немного еды, сохранить себе жизнь. И вдруг мы слышим нашего раби, который говорит о вещах духовных, о еврее и его Б-ге: “Ибо в этот день искупит вас; перед Г-сподом очиститесь”! Он говорил о вещах и понятиях, о которых мы сами вообще не могли бы и помыслить!»
