Глава 2. Доброе сердце
«Я достиг хороших качеств путем многолетних усилий»
Жизненные пути, обычаи и поступки нашего учителя были общеизвестны и поучительны. Даже в моменты большого напряжения и в ситуациях, провоцирующих гнев и раздражение, он не выказывал признаков этих чувств. Однажды он заметил: «Вы думаете, что я всегда вел себя так? По природе моей я вспыльчив, но стараюсь справляться со своими побуждениями».
Как известно, рав Моше был символом простоты и скромности – настолько, что казалось, будто он таким родился… В беседе с учеником на тему скромности он однажды сказал: «Я уже много лет работаю над исправлением у себя этого качества». Оказывается, и это качество не было даровано ему природой, как мы думали, а было им приобретено – трудами по исправлению душевных качеств.
Скромность
О скромности рава Моше написано и сказано много. Почти невозможно поверить, что такой большой человек, как он, может стать таким простым; однако в действительности в этом нет ничего удивительного. Скромность не означает, что человек не признает своих достоинств. Он должен понимать, каков он и каковы его достоинства, – но знать, что ему нельзя ими гордиться, как это хорошо разъясняется в книге р. Х. М. Луццато «Месилат Йешарим» в объяснении качества скромности (гл. 22).
Однажды, идя по улице, наш учитель услышал голос: «Моше, Моше!» Оглядевшись, он увидел, что кричал его знакомый, сидевший за рулем машины, и подошел к нему, чтобы узнать, в чем дело… Тот человек извинился перед ним и сказал: «Я звал своего сына, которого увидел из машины. Конечно, мне никак не пришло бы в голову окликать главу ешивы по имени… Если бы я хотел поговорить с равом, я бы вышел из машины, чтобы подойти к нему».
Нашему учителю, в его великой скромности, не пришла в голову мысль, что такое обращение, будь оно действительно адресовано ему, не подобало бы ему по его достоинству…
Верный переводчик
Однажды перед дверью нашего учителя предстала женщина, сказавшая, что хочет с ним поговорить. Услышав, что он занят, она настойчиво заявила, что просит рава, чтобы он перевел ей письмо от сестры, живущей в России. Открывший ей дверь был потрясен: «Как Вы осмеливаетесь тревожить главу ешивы такими вещами?» Она ответила: «Как видно, Вы здесь служите недавно. Рав делает это для меня вот уже двадцать лет!»
Стулья возвращаются на место
В последние годы жизни нашего учителя его дочь выставляла ряд стульев, чтобы отец мог опираться на них по дороге от своей кровати до комнаты, в которой он обычно занимался, – но после того каждое утро члены семьи видели, что стулья расставлены в должном порядке вокруг стола. Каждый был уверен, что это сделал кто-то из них, – но впоследствии выяснилось, что это был не кто иной, как сам рав Моше, не желавший утруждать окружающих…
Однажды к нему пришла правнучка, чтобы закапать ему капли в глаза. Пока она готовилась, вошла рабанит и напомнила раву Моше, что ему уже это только что сделали.
– Да, – откликнулся он. – Но пусть она лучше еще раз закапает и не огорчается из-за того, что пришла напрасно…
Его понимание того, что называется «причинением стыда»
Рассказывает гаон рав Реувен Файнштейн: «Во время выступления отца в шаббат а-гадоль [субботу, предшествующую празднику Песах] у него случился сердечный приступ. Ощущения его при этом были страшными и мучительными, как он сам позднее рассказывал: “Я чувствовал, будто мое сердце схватили клещами и сорвали с места…” Но, несмотря на боль, он продолжил выступление до конца».
Наш учитель был госпитализирован. Было решено вживить ему кардиостимулятор. Через неделю выяснилось, что эта процедура прошла неудачно и ее нужно повторить.
Рав Реувен продолжал: «Отец стал исследовать все свои дела в поисках причины, по которой его постигли все эти мучения. Почему вынесен ему приговор этот, подобный смертному?
Он углубился в прошлые дела свои, пока не пришел к выводу, что причиной было причинение стыда…
Он был еще мальчиком в хедере, когда ребе задал однажды трудный вопрос. Товарищ его предложил свой ответ, он сам – свой, и ребе предпочел его ответ. Отец подумал, что этот момент, возможно, доставил ему удовольствие, – и если это так, то в этом было нечто подобное причинению стыда!»
Единственный грех, который нашел за собой наш учитель за весь период — более восьмидесяти лет — состоял в том, что он, будучи еще мальчиком в хедере, почувствовал какую-то тень гордости и заносчивости…
Прощение – самым совершенным образом
Однажды рав Моше получил письмо с просьбой о прощении от человека, которого совершенно не знал. Пишущий сообщал, что он участвовал в остром споре по вопросам закона. Его товарищ цитировал нашего учителя в доказательство своей правоты, а тот прореагировал замечанием, в котором было нечто такое, что задевало честь рава Моше, – и вот, в своем письме он теперь просит у рава прощения.
Наш учитель был готов простить его, но не ограничился этим: если человек волнуется, то нужно его успокоить. Если на просьбу о прощении ответить письмом, то пройдут еще два-три дня, пока оно дойдет. И наш учитель решил сделать то, что казалось ему самым естественным: по обратному адресу на конверте он разыскал телефон писавшего и позвонил ему, чтобы успокоить его.
Тот человек попросил прощения за то, что выразился о раве Моше неподобающим образом. А рав Моше сказал ему: «Вы поступаете правильно, прося прощения, но Вы должны знать, что за все дни моей жизни я ни разу не обиделся на сказанное обо мне!»
И вот что пишет наш учитель в своих ответах («Игрот Моше», «Йоре Дэа», ч. 2, 45): «Когда извиняющийся, уважаемый знаток Торы, имеет мнение, отличное от моего, – я не знаю, почему он должен за это извиняться. Ведь нет сомнения, что каждый должен выяснять истину соответственно своему разумению, будь то к облегчению или устрожению… А если он намерен извиниться за то, что, возможно, он сказал задевающие меня слова, – так ведь известно всем, кто меня знает, что я, слава Б-гу, далек от того, чтобы обижаться на кого-то, не дай Б-г, и тем более – на мудреца Торы…»
«Но ведь прошел Йом Кипур, и я простил ему!»
Рассказывает гаон рав Мордехай Гифтер, глава ешивы Тельз.
Однажды двое евреев, между которыми было какое-то спорное дело, попросили нашего учителя, чтобы он вынес для них. Рав согласился и вместе с двумя другими раввинами составил бейт дин – суд Торы, который вынес решение в пользу одной из сторон. Но беда была в том, что деньги были доверены до разрешения спора в руки третьего, который теперь отказался отдать из выигравшему в суде.
Спросил его наш учитель: «Почему Вы не подчиняетесь решению суда и не отдаете деньги?»
Тот ответил, что один аврех, бен Тора, сказал ему, чтобы он не отдавал. Рав попросил его, чтобы этот аврех ему позвонил, и когда тот позвонил, рав спросил его: «Почему Вы велели не отдавать деньги?»
Аврех нагло ответил, что, по его мнению, решение суда недействительно. Рав спокойно спросил его: «Почему Вы так считаете?» Аврех обосновал свое мнение тем, что судебное разбирательство происходило ночью, тогда как в мишне ясно сказано, что судебное дело не обсуждают ночью. Наш учитель ответил, что он не ошибся, не дай Б-г, сделав что-то вопреки сказанному в мишне, поскольку, если судебное заседание началось днем, то решение, вынесенное ночью, имеет силу. Но авреха это не убедило, и он нагло ответил: «Я не знаю тонкостей дискуссии; я знаю, что Вы преступили ясно сказанное в мишне».
Прошли дни; подошли Рош а-Шана и Йом Кипур, и тот аврех не пришел просить у рава прощения. И вот, не прошло еще несколько месяцев – и он появился в доме нашего рава Моше и без стыда попросил его дать ему ктав кабала [письмо, удостоверяющее, что он может быть резником и т. п.]. Наш учитель тут же согласился, написал ктав кабала и дал ему.
Когда история о том, как был дан ктав кабала тому наглому авреху, стала известной, гаон рав Яаков Ицхак Рудерман, который знал обо всем этом деле, обратился к нашему учителю и выразил свое удивление: «Как можно было оказать такое благодеяние подобному наглецу?»
Ответил рав Файнштейн: «Я не понимаю высокочтимого рава. В чем здесь вопрос? Разве не прошел уже Йом Кипур? Я простил его полным прощением – и как я могу после этого помнить о том, что он сделал?»
Платит добром за зло
Кто-то написал книгу, в которой было много противоречащего ответам нашего учителя в его книге «Игрот Моше». Автор, однако, не ограничился одной только попыткой опровергнуть ответы рава, но и наполнил свою книгу словами, выражавшими пренебрежение и осуждение в его адрес. Он принес свою книгу в типографию, в которой печатались книги рава Файнштейна. Увидев все это в книге, печатник поторопился связаться с нашим учителем; он сделал общий обзор ее и спросил, как с ней поступить.
Ответил ему наш учитель: «Тот, кто пишет книгу, нуждается, в большинстве случаев, в доходах от нее и в рекламе. Еврей должен действовать во благо каждому другому еврею, и потому – продолжайте печатать книгу».
Слег в постель из-за того, что огорчил
Один из глав ешив, придя к нашему учителю обсудить какой-то вопрос, застал его в постели больным. В ходе беседы рав рассказал гостю о причинах своей болезни: «Я был вынужден сказать одному еврею нечто такое, что причинило ему огорчение».
Посетитель удивился: о каком же таком «страшном огорчении» идет речь, – таком, что наш учитель слег из-за него в постель? Рав сам это объяснил: будучи арбитром, он решил спор в пользу одного из спорящих, но второй не принял это решение и упрямо продолжал настаивать на своем. В конце концов наш учитель вынужден был сделать ему такое замечание: «Вы должны понять, что, когда у человека есть личный интерес в каком-то деле, ему трудно видеть вещи объективно». Но после этого рав стал опасаться, что задел этого человека своим замечанием, – настолько, что от горя слег в постель.
Когда нашего учителя спросили, в заслугу чего он удостоился того всеобщего почитания, которым пользовался, он ответил: «Во все дни моей жизни я не задел сознательно ни одного человека».
Однажды, когда рав Моше приехал в ешиву на частном автомобиле. Когда рав выходил из него, водитель неосторожно захлопнул дверцу так, что попал ему по пальцам. Наш учитель сжал пострадавшие пальцы, стерпел и продолжил свой путь, не проронив ни звука.
Ученики, присутствовавшие при этом эпизоде, спросили его, почему он сдержался и не прореагировал, и он тихо ответил: «Этот молодой водитель был столь любезен! Он подвез меня в ешиву! Как я могу задевать его своими жалобами?»
Чем занимался рав Моше в канун Йом Кипура?
Однажды в канун Йом Кипура, после молитвы Минха, когда наш учитель возвращался домой вместе с равом Лунцером, он вдруг сказал: «Давайте навестим такого-то старого рава, прикованного из-за болезни к постели. Сегодня канун Йом Кипура, и, надо думать, ни у кого нет времени его проведать».
И действительно, войдя к нему, они увидели, что он лежит в своей постели один, и никого нет рядом. Наш учитель сел и стал беседовать с ним так, будто у него есть на это неограниченное время. Встав, чтобы пожелать полного выздоровления, он увидел, что лицо старца стало другим, на нем появилась улыбка, – и он пожелал ему хорошего года и попрощался.
Был период, когда наш учитель по дороге с утренней молитвы в субботу заходил домой к хроническому больному, чтобы исполнить заповедь проведывать больных. Он заметил, что эта заповедь в отношении таких больных имеет особую важность: ведь по естественным причинам люди, болеющие долгое время, оказываются забытыми, и потому великое благодеяние – проведывать их и показывать им, что до сих пор есть еще люди, помнящие их и сохранившие к ним привязанность.
Один человек, лежавший в больнице «Бейт Исраэль» в Нью Йорке, был потрясен, когда наш учитель зашел проведать его, хотя они никогда не были лично знакомы. И вот как рав Моше объяснил этот свой визит: ему стало известно, что одного старого еврея, лежащего в числе других в «Бейт Исраэль», некому навещать, – и заодно проведал там также и других больных.
Обивает пороги ради «а-Хинух а-Ацмаи»
Когда на повестке дня стояли темы, связанные с общественными нуждами, наш учитель совершенно отрешался от всего личного. В 5713 или 5714 (1953 или 1954) году была сформирована делегация великих мудрецов Израиля, взявшая на себя задачу организовать проведение магбита [сбора средств] в пользу «а-Хинух а-Ацмаи» в течение целой зимы. Делегация включала в себя гаонов рава Аарона Котлера, нашего учителя, рава Яакова Каменецкого, адмора из Копичениц и адмора из Новоминска.
Мне выпала честь сопровождать их в качестве представителя «а-Хинух а-Ацмаи». Члены делегации выходили из дома каждый вечер, – как правило, в промежутке от восьми вечера до одиннадцати часов ночи, – чтобы посещать нужных людей на дому с целью сбора средств. Задача их была исключительно трудной: в тот период Америка представляла собой духовную пустыню, и мудрецы Торы не имели уважения и веса в обществе. Пожертвования в большинстве своем были ничтожны, и нам приходилось тратить много времени, посещая множество людей, чтобы из мелких пожертвований составить значительную сумму.
Супруга нашего учителя не соглашалась с тем, чтобы он присоединялся к делегации каждый вечер; она говорила, что такая активность будет ему не по силам. Но сам рав Моше стоял на том, что для него будет заслугой участие в магбите в пользу «а-Хинух а-Ацмаи», и рабанит дала свое согласие, только попросила меня позаботиться о том, чтобы наш учитель возвращался домой самое позднее в десять – половину одиннадцатого ночи и не нарушал свой обычный порядок отдыха.
Когда приближалось это время, я напоминал раву Моше о просьбе его жены, но он, видя складывающуюся ситуацию, не соглашался сокращать свое участие и, как правило, возвращался домой около двенадцати.
Как он ценил и благословлял поддерживающих Тору
В 5743 (1983) году я использовал свое влияние на моего друга г-на Ашера Оверта из Англии, чтобы он согласился быть почетным гостем на динере [благотворительном ужине] в пользу «а-Хинух а-Ацмаи» в Нью Йорке. Подобная почетная роль обязывала сделать пожертвование по меньшей мере в сто тысяч долларов (что считалось тогда огромной суммой). Г-н Оверт согласился, но поставил одно условие: «Я хочу видеть рава Моше Файнштейна и получить у него благословение». Я согласился с это просьбой, и мы отправились в Нью Йорк.
Когда мы прибыли, я немедленно попросил устроить встречу, но домочадцы нашего учителя передали, что он очень слаб, не в состоянии встать с постели, и потому не принимает никаких посетителей. Я попросил передать ему, что г-н Оверт будет почетным гостем «а-Хинух а-Ацмаи» и обещал пожертвование в сто тысяч долларов, но только за это он желает увидеть нашего учителя и получить от него благословение. И поскольку рав не может принять его лично, я попросил, чтобы он дал свое благословение заочно.
Когда наш учитель услышал об этом, он приказал домочадцам вызвать меня с г-ном Овертом, чтобы дать ему благословение. – «Хоть я и слаб», – сказал он, – «но человек, специально прибывший из Англии, чтобы укрепить “а-Хинух а-Ацмаи”, достоин получить благословение личным образом».
«Я болен только тогда, когда речь идет о моих личных нуждах»
Когда однажды в Нью-Йорке было созвано чрезвычайное заседание для обсуждения постановления о призыве в армию девушек в Израиле, гаон рав Моше Штернбух посетил нашего учителя, который был тогда болен, и попросил его написать письмо, которое будет зачитано на заседании. Сказал ему наш учитель: «Я болен только тогда, когда речь идет о моих личных нуждах, но не тогда, когда затрагиваются интересы общества». И он лично участвовал в том заседании.
Личный учитель
Однажды к нашему учителю пришел ученик ешивы и попросил проэкзаменовать его и дать ему смиху [документ, свидетельствующий о пригодности к занятию раввинской должности]. Через несколько минут выяснилось, что познания этого авреха недостаточны, и он нуждается в знатоке Торы, знающем толк в учебе, который будет обучать его законам. Наш учитель вызвался сам обучать его, – и вот, через некоторое время тот ученик вновь прошел экзамен и оказался достойным получить смиху.
«Пошли свой хлеб по водам» (Коэлет, 11:1)
Тесть нашего учителя, рав Яаков Моше Кастанович, был великим в благотворительности; любой бедняк или больной находил у него утешение и спасение. Случилось однажды, что молодой парень, сбросивший с себя бремя Торы и заповедей, заболел туберкулезом. Эту болезнь лечили тогда особыми снадобьями, лечение могло быть получено только в особых местах, было чрезвычайно дорогим, и когда такое случалось в еврейской общине, жители местечка мобилизовывались для изыскания очень крупной денежной суммы. Но в данном случае члены общины проявили равнодушие; они не видели надобности собирать такие большие деньги в пользу еврея, ставшего на дурной путь. Но рав Яаков Моше не давал себе покоя и отдыха; он утверждал, что надо спасать каждого человека из народа Израиля, невзирая на его взгляды и дела, и, проявляя настоящую самоотверженность, собрал требуемую сумму.
Спустя много лет после этого, в 5623 (1923) году, в годы коммунистической власти в России, там было решено конфисковать у населения все золотые рубли и доллары для финансирования планов властей. Также и в местечко нашего учителя, Любань, прибыли их представители и арестовали восемьдесят человек, чтобы выпытать у них, где спрятаны деньги. Наш учитель в качестве раввина общины был вызван на допрос к комиссару.
Когда он пришел, у него потребовали назвать свое имя. Услышав имя, комиссар с гневом спросил у своих помощников: «Почему раввин вызван на допрос?»
Когда ему ответили, что это – раввин местечка Любань, он сказал так: «Этот человек – не буржуй! Он – зять единственного настоящего коммуниста во всей России; его тесть спас моего брата от верной смерти, когда тот заболел туберкулезом. И потому все, что скажет вам этот человек, – правда, и вы должны делать то, что он скажет».
Наш учитель тут же попросил освободить членов общины, – и они были освобождены. С тех пор и до того, как рав Моше оставил местечко в 5696 (1936) году, не был арестован ни один житель местечка (я слышал об этом от нашего учителя рава Э. М. Шаха; его рассказ приводится в книге «Шимуша шель Тора»).
Перевод – рав Пинхас Перлов
