Недельная глава Ваера
«Обе дочери Лота забеременели от своего отца. Старшая родила сына и дала ему имя Моав… Младшая тоже родила сына и дала ему имя Бен-Ами» (Берешит, 19:36-38).
Как-то я зашел к одному богачу в Боро-Парке (район Нью-Йорка, крупнейшее поселение харедимных евреев за пределами Израиля) попросить пожертвование на учреждения Торы. Тот воспользовался ситуацией и решил выразить свою критику в отношении одного из великих глав поколения. Я, мол, с ним нередко встречаюсь, так вот, я должен ему передать, что…
«Это будет стоить денег!» – сразу сказал я. Обычно это помогает прекратить споры.
«Почему это будет стоить денег?!» – возмутился он.
«Я вам объясню. Только давайте вначале завершим то дело, ради которого я пришел». Он согласился, выслушал меня с интересом и дал очень приличную сумму. А потом откинулся в кресле: «Ну, а теперь вернемся к тому вопросу…»
«Да-да, — ответил я, — только сначала окажите мне услугу: скажите, есть здесь в Нью-Йорке лор-врач? Только специалист!»
«Конечно есть! Десятки! Но самый большой специалист – профессор такой-то. Очень его рекомендую. А зачем вы спрашиваете?»
«А сколько он берет?»
«А, дорого. Приготовьте две тысячи, не меньше».
«А если мы пойдем к нему вместе с вами, он даст нам скидку на двоих?»
«Я… не понимаю», — пробормотал богач.
«Я вам объясню. На примере одной истории. Рав Менахем Мендл Закс, зять Хафец Хаима, как-то сказал своему шурину, рав Лейбу (сыну Хафец Хаима), что ночью у него был сильный приступ боли в ушах.
Тот встрепенулся: “Боль в ушах? Срочно поезжайте к профессору Шевету в Вильнюс!”
Кто не слышал о профессоре Шевете, лучшем из лор-врачей в то время! Визит к нему стоил тогда чрезвычайно дорого, и лишь большие богачи позволяли себе лечиться у него. Рав Мендл засмеялся: “Да ладно, что тут делать слона из мухи? Закапаю теплого оливкового масла, и все пройдет!”
Но рав Лейб был невероятно серьезен. Он сунул раву Мендлу десять рублей и заставил его отправиться в путь. А это было очень непросто: ехать на повозке до ближайшего вокзала, ждать поезда, потом несколько часов до Вильнюса, потом добраться до клиники… В конце концов он оказался в приемной у профессора.
“На что жалуетесь?” – спросил тот.
“У меня болят уши”.
Профессор расхохотался: “Если болят уши – идут к профессору?” На всякий случай посмотрел, проверил, и сказал: “Ерунда, пройдет через пару дней”. Даже денег не захотел брать.
“Вы откуда?” – спросил он рава Мендла.
“Из Радуни”. Профессор даже не слышал об этой захолустной деревеньке.
“Ну, рядом с Лядами”.
“И вы оттуда приехали в Вильнюс, из-за какой-то мелкой ушной боли?”
Рав Мендл почувствовал себя очень неловко: действительно, выставил себя на смех… Он вернулся в Радунь с намерением как следует отругать шурина. К его удивлению, увидел, что рав Лейб спешит ему навстречу и со страхом спрашивает: “Ну, что сказал профессор?”
“Что сказал профессор? – возмутился рав Мендл, — То же, что и я! Что это ерунда, и не было никакого смысла приходить к нему! Что вы так боялись, почему заставили меня ехать?”
“Слава Б-гу, что это был лишь напрасный страх, — успокоился рав Лейб, — я вам расскажу. Вы наверняка помните историю из Гемары про раби Элиезера, сына раби Шимона (бар Йохая), чье тело после смерти жена положила в его комнате, и оно лежало там в течение двадцати двух лет, не разлагаясь и оставаясь абсолютно целым. Однажды она увидела, как из его уха выползает крошечный червячок, и там сверкает капля крови. Она испугалась, и раби Элиезер явился к ней ночью во сне и успокоил: этот червячок был наказанием за то, что один-единственный раз в жизни он услышал, как пренебрегают мудрецом Торы, не проявляют к нему уважения, и не протестовал против этого как следует.
Так вот, вчера я увидел, что один человек осуждал одного из глав ешивы, а вы стояли там и не протестовали. Когда утром вы рассказали мне, что у вас заболели уши, не нужно было быть большим мудрецом, чтобы понять, как все связано. Поэтому-то я и испугался и послал вас к профессору Шевету. Теперь, когда он сказал, что это несерьезно, я успокоился…”»
«Вы понимаете, — сказал я тому богачу, — если вы желаете критиковать главу ешивы –пожалуйста. Но добавьте мне две тысячи на случай, если у меня уши заболят…»
Тот рассмеялся: «Ну, добавлю. А почему мне придется идти с вами?»
«А, ведь лор-врач лечит и горло, так что, может быть, вам понадобится. Но это связано уже с другой историей.
Я был в Нью-Йорке на похоронах великого рава Моше Файнштейна. Десятки тысяч евреев стояли и плакали посреди праздника Пурим…
После похорон, в узком кругу, его внук рассказал одну историю, которую слышал от своего великого деда. В молодости рав Моше был главным раввином города Любань в России. Коммунисты преследовали его как только могли, и делали все, чтобы отдалить его от общины. Намекнули, что каждому, кто будет с ним на связи, “пришьют дело” и отправят в Сибирь. Страх перед властями был таким, что люди боялись сказать раву “Шаббат шалом!”
Однако был в Любани один еврей, мудрец Торы, который попал в аварию и остался без обеих ног. Он не боялся, что его отправят в Сибирь, поскольку был непригоден для работы. Каждый вечер в Шаббат рав заходил к нему пожелать “Шаббат шалом” и поинтересоваться, как его дела. К нему заходили и другие евреи, особенно длинными зимними вечерами, и он давал им урок на тему недельной главы.
Однажды в Шаббат недельной главы Ваера рав, как обычно, зашел к нему узнать, как дела, и тот сказал: “Сегодня я умру!”
Рав Моше вздрогнул: “Ты что такое говоришь, не открывай рот сатану!”
Тот рассказал, что вчера вечером, как обычно, пришли люди послушать урок, и речь зашла о дочерях Лота: они ведь решили, что весь мир разрушен, и остались в живых только они и их отец. И тогда они забеременели от него. Гемара говорит, что они имели в виду выполнить заповедь: продолжить человеческий род, спасти весь мир. Ну хорошо, но они вышли из пещеры и увидели, что ошиблись. Мир продолжает жить. Почему же тогда они назвали своих сыновей по имени своего поступка: Моав (ме-ав – “от отца”) и Аммон (“сын моего народа”)? И он (преподаватель) выразил свою критику, осудил их за этот безнравственный, бесстыдный поступок.
Ночью (продолжил он рассказывать) ему явились во сне две величественные пожилые женщины, одетые предельно скромно: закутанные во все черное с головы до ног. Они представились дочерями Лота и сообщили ему, что вызвали его на суд Торы на Небесах за то, что он осудил их и злословил о них.
“Мы спасли человечество от лжемессий! – сказали они, — Ведь все вокруг знали, что мы – праведницы, не зря же ангелы спасли нас из Содома. И если бы люди увидели, что мы беременны, сказали бы, что наверняка мы забеременели от святого духа, и приписали бы нашим детям божественные качества, стали бы поклоняться им, как богам – точно так же, как это сделали две тысячи лет спустя! Поэтому-то мы и согласились на стыд и позор, и объявили о своем поступке, дав сыновьям такие имена, чтобы, не дай Б-г, люди не совершили этой страшной ошибки! А поскольку наши намерения были чисты, ради Небес – чтобы не допустить возникновения лжемессий, мы удостоились того, что истинный Машиах – Машиах сын Давида, будет нашим потомком, ведь моавитянка Рут стала бабушкой царя Давида, матерью царства, а аммонитянка Наама стала женой царя Шломо, матерью царя Реховама!
А тебя, который осудил нас, вызывают на суд Торы на Небесах!”
И действительно, на исходе Шаббата он умер. Его язык распух, и он умер от удушья, что считается самой тяжелой смертью.
Так что вы понимаете, возможно, нам придется идти вместе: мне – с ушной болью, а вам – с распухшим горлом. Но вы не волнуйтесь, в наше время в трахею вставляют трубку, медицина не стоит на месте…»
«Ладно, – сказал он, – оставьте. Будем считать, что я не собирался ничего говорить…»
Так я потерял две тысячи, но спас ему жизнь. А если мы будем помнить это, спасем и свои жизни!
Перевод: г-жа Лея Шухман
