Лето. Она лежит в кровати и смотрит на балкон. Оттуда доносится веселое чириканье. Сегодня дочка дала им крошки. Обычно она сама старалась кормить воробьев, как и вообще любого, кто был голоден.
Как болит в груди! И дышать тяжело. Вчера вызывали врача, но начался ливень, доктор позвонила, сказала, что промочила ноги. Попросилась прийти сегодня. Ждем с утра. И без нее понятно, что дело серьезное. Скорее всего, воспаление легких. А в 88 лет это может быть смертельным приговором… Не то чтобы она так боялась, «там» ее ждет много хороших людей. Говорят, перед смертью вспоминается вся жизнь… Не хочется вспоминать плохое… Как потеряла зятя и любимого внука, как уходила старшая дочь… А что вспомнить?..
Голду сосватали в 17 лет. Дальний родственник из Одессы остановился в их доме в Махновке, когда ехал забирать сына из кишиневской ешивы. Сын учился на казенного раввина, а теперь вот пришла повестка, и надо явиться в присутствие. Голда, как старшая дочь, подавала за столом. Она вообще с шести лет была старшей в доме, потому что мать была болезненной и много лежала. Приученная вставать с петухами, растапливать печку и печь хлеб на всю семью на день, Голда не почувствовала, что гость добавляет хлопот. Она не без интереса слушала его рассказы об Одессе – все-таки большой портовый город. Евреи там модные – женщины ходят в париках из конского волоса, уложенных в прическу. А у них в Махновке – в двух платках на голове. Зато их махновский Ребе известен своей праведностью, и люди приезжают издалека за советом. А некоторые остаются на несколько дней, чтобы наблюдать, как Ребе молится, и учиться молитвенному настрою.
Приезжему приглянулась остроглазая шустрая девушка. И он решил: если удастся избавить сына от армии, он сосватает эту девушку за него.
Гость из Одессы уехал. Потом отписал, что забрал сына, и они едут в Одессу. Потом пришло еще одно письмо, сообщавшее, что, несмотря на все средства, даже дорогостоящий и ужасно болезненный массаж живота, вызвавший грыжу, Ицхака признали годным. Семья снарядила его, и он уехал. Следующее письмо сообщало, что во время длительного и тяжелого перехода с полной экипировкой у Ицхака произошло защемление грыжи, давшее сильное кровотечение. Теперь он комиссован, но лежит в больнице. Лечение заняло некоторое время, но так и не вылечило его полностью.
И так через полтора года Голда и Ицхак стояли под хупой. Затем пара переехала к семье мужа в Одессу. Свекор очень уважал Голду за трудолюбие, но, к сожалению, свекровь сразу дала ей понять, для чего она взята в дом. С приходом Голды были уволены две служанки, и она одна обстирывала, убирала, шила и штопала на семью из 13 человек.
Семья мужа кормилась тем, что держала галантерейный магазин. Муж Голды работал там приказчиком. Однако, несмотря на кажущееся благополучие, денег едва хватало, даже приданое Голды ушло в первый год замужества. А через год в Одессе настал голод.
Ицхака выловили на улице, и, как «лицо без определенных занятий», отправили на принудительные работы. Он что-то, кажется, рыл для «повышения обороноспособности» города. Домой он почти не приходил. Их новорожденная дочка, Любочка, требовала много внимания, а за столом Голду все чаще обносили, она доедала то, что оставалось. Молока у Голды становилось все меньше, но девочка начала переходить на общий стол, будто понимая, что жизнь стала тяжелее. Наконец, пришел день, когда свекровь зашла в их с мужем комнату и сказала:
– Голда, я думаю, ты меня поймешь. Мне нечем кормить тебя с дочкой. Если бы Ицхак был с нами… Но он неизвестно где – вот уже три месяца, как он не появлялся, и непонятно, когда вернется. И вернется ли вообще… Так что мы решили, что ты без нас проживешь лучше.
– То есть… Вы… меня… выгоняете?
– Мы не сможем выжить все.
– А как же Любочка? Оставьте ее здесь! У вас же есть няня – она за ней присмотрит! Я найду работу! Какую угодно! Прошу вас!
– Голда, не устраивай трагедию. Мы не изверги какие-нибудь. Моя семья тоже хочет кушать, и я не хочу глядеть тебе в рот и считать крохи.
Повернулась и вышла.
Сумка с документами, несколькими вещами – для себя и для дочки – была собрана в считанные минуты. Она не хотела ни мгновения оставаться под этой крышей. Бежать! Куда глаза глядят.
Голда схватила девочку на руки и выбежала на улицу. Сильный морской ветер подхватил ее и погнал по улице, словно сухой лист. Она и чувствовала себя сухой, пустой, несчастной. Она не знала, куда бежит, ноги сами несли ее куда-то. Внезапно она осознала, что впереди блестит море, такое спокойное, такое умиротворенное. Безотчетно Голда побежала прямо туда, в сторону сине-зеленой глади, к покою…
– Голда! Голда Файвелс? (дочка Файвела)
Кто-то окликнул ее на пирсе. Обернувшись, она сначала не увидела никого знакомого, но потом узнала в приближающемся человеке земляка. Он тоже был из Махновки, кажется, с их улицы, ровесник ее отца.
– Голда! Куда ты так торопишься? Кажется, на пирсе нет ни лодки, ни корабля…
Он критически оглядел ее. Заметил полную сумку, плачущего ребенка на руках, слезы и отрешенность в глазах. Голда молчала. Ей не о чем было говорить с этим человеком. Он не согласовывался с ее мыслями. Его вообще не должно здесь быть – между ней и ее целью.
– Голда, пожалуйста, не молчи. Не стой с таким лицом. Я же знаю тебя, ты всегда такая веселая! Голда, расскажи мне, что случилось. Как… как своему отцу!
– Мне некуда идти, – почему-то с конца начала Голда, – Я увидела море…
Даже в этот момент она как-то удержалась и не рассказала лашон а-ра о семье мужа. Возможно, этот человек все и так понял.
– Голда, послушай. Я недавно овдовел, мне очень тяжело оставаться здесь – в доме, где мы жили с женой, – и я уезжаю в другой город. Скоро посадка на мой пароход. Возьми ключи от моей квартиры. Все, что там есть – твое. Что хочешь – сожги, что хочешь – продай. Только живи! Голделе! Живи, и никогда не отчаивайся!
Она закрыла глаза и заплакала навзрыд, как маленькая девочка, от этой неожиданной заботы появившегося из ниоткуда человека, от этой удивительной улыбки Всевышнего.
Голда поселилась в этой квартире. Там было много газет и светских книг, которыми можно было топить печь (оказалось, что тот человек был коммунистом и читал соответствующие книги). Она придумала, как зарабатывать на жизнь. Будучи дочкой портного, Голда хорошо умела шить, поэтому находила старые рваные мужские рубашки, и из двух-трех кроила женские ночные сорочки и продавала на рынке. Как-то она встретила на улице няню из семьи мужа и узнала от нее, что дела у них плохи, что няня уволилась, так как даже еды стало не хватать. Голда сразу позвала няню к себе, и та оставалась с маленькой Любочкой, пока Голда ходила по делам. Няня поддерживала связь с бывшими работодателями, и время от времени Голда передавала с ней что-то в помощь им, а потом взяла к себе самого младшего брата своего мужа, чтобы не умер с голоду, как, к сожалению, произошло с его родителями. Голда выжила, ее дочь, няня и младший деверь – тоже. Муж вернулся через год, его тоже нужно было выходить, но самое страшное было уже позади. Пережив голод, Голда очень хорошо понимала людей, которые в беде, и всегда старалась помочь любыми средствами…
Шум из прихожей вызвал ее из полудремы воспоминаний.
– Кто там, дочка?
– Это врач пришла, мама. Проходите, пожалуйста.
Врач – высокая красивая женщина с низким голосом – появилась в проеме.
– Ну, что тут у нас? Послушаем… Дышите глубже. Так… Теперь спину. Теперь я Вас простучу. Да, это определенно воспаление легких, и без рентгена ясно. Я выпишу вам рецепт на лекарства: антибиотик, ингаляции, кстати, это относительно новое средство, только недавно утверждено Минздравом. Все очень серьезно – болезнь усугубляется Вашим возрастом. Сопротивляемость организма крайне низкая.
– Хорошо. Большое спасибо, доктор. Дочка, куда ты?
– Я сразу в аптеку, мама. Скоро вернусь.
Голда подумала: наверное, дочь испугалась такого диагноза. Доктор тоже: «положение серьезное, усугубляется возрастом…»
Прошел почти час, дочка вернулась. Принесла коробку с ампулами, коробочку с лекарством для ингаляции. Про антибиотики Голда знала, из чего их делают. Второе лекарство звучало как-то незнакомо, может, действительно новое.
– Дочка, прочти, пожалуйста, что там в бумажке на новое лекарство написано.
– Хорошо. Так. Эластолитин. Состав: ферментный препарат, получаемый из поджелудочных желез свиней. Форма выпуска лекарства. Лиофилизированный порошок по 0,02—0,03 г во флаконах. Применение и дозы препарата. Для ингаляций по…
– Что? Из чего получаемый? Сразу в урну.
– Но мама! Доктор сказала… Положение серьезное.
– Доченька, я эту гадость в рот не брала в самые тяжелые годы, Б-г миловал, от голода не умерли и без этого. Тем более, сейчас – не буду!
– Но, мама! Тебе 88 лет! Сопротивляемость организма понижена! Это опасно для жизни! Я не хочу тебя потерять!
– Доченька, все в руках Всевышнего. Будет Его воля дать мне жизнь – останусь в живых и без лекарства. Не будет на то Его воли – и лекарство не поможет. Разговор окончен. Отнеси в мусор.
Дочка послушалась. Потянулись изнуряющие дни лечения. Долго не наступало улучшения. Дочь мазала Голду мазями, выискивала народные средства. Наконец болезнь отступила. После описанных событий, Голда прожила еще 6 лет.
(В случае опасности для жизни, как в этой истории, лекарственные препараты, сделанные из органов некашерных животных, безусловно разрешены к применению. Однако есть уровни битахона – уверенности во Всевышнем – когда человек может вести себя подобно героине рассказа. Но в целом это не для нас, а для больших праведников, которые действительно в совершенстве обрели мидат а-битахон – качество уверенности во Всевышнем – прим. ред)
