Нахум Шварц вышел в холодную октябрьскую ночь. Быстрый взгляд на экран телефона – звук был отключен, пока шла молитва маарив, – не принес хороших новостей: Фрид, шадхан, так и не позвонил, хотя Нахум не забыл присоединить просьбу об этом к своей молитве. «Стоит признать, – подумал он, – что шидух изначально был обречен, еще до того, как начались все выяснения, и похоже на то, что Фрид ждет, пока семья Шварц самостоятельно это поймет.
Господин Шварц медленно пошел по направлению к дому, обдумывая, как преподнести эту нерадостную новость своей жене Хаве. Как ему успокоить ее и вернуть ровное расположение духа после того, как и ей станет понятно, что столь многообещающий вначале шидух присоединился к длинному списку их разочарований?
Нахум оглянулся на звук приближающихся шагов: его догонял сосед с третьего этажа. «Как хорошо, что я вас встретил, господин Шварц! – улыбался господин Шульман, застегивая на ходу пуговицы пальто. – Я как раз собирался к вам зайти поговорить об одном деле, но почему бы не сэкономить ваше и мое время и не поговорить прямо сейчас, раз уж нам по пути?»
Луч надежды осветил душу Нахума: возможно, сейчас последует предложение очень хорошего шидуха! На самом деле, Шварцы и Шульманы уже много лет хорошие соседи, и, уж конечно, Шульманы прекрасно понимают, что все слухи относительно их семьи совершенно безосновательны, и нет никакой связи между семьей Нахума Шварца и той историей, которая приключилась с его братом. Господин Шварц был очень рад этой нежданной встрече и тому, что сейчас ему расскажут об очередной прекрасной девушке для его сына – ему будет что рассказать жене, когда он вернется домой, кроме того, что шадхан так и не перезвонил. В конце концов, какая разница, от кого придет новый шидух – от соседа, которого он случайно встретил по дороге из синагоги, или от шадхана Фрида?
К сожалению, луч надежды потух, так и не успев разгореться по-настоящему. Все, что хотел обсудить сосед сверху – это всего лишь свои планы по достройке квартиры. Чтобы пристроить к своей спальне балкон и еще одну комнату, ему требуются подписи всех жильцов дома.
«Вы же понимаете, на праздники и Шаббат приезжают наши женатые дети, привозят внуков. У нас пока еще, Слава Б-гу, своих детей полон дом, а когда из ешивы приезжают старшие мальчики – вообще не протолкнуться! – объяснял господин Шульман, когда они свернули на дорожку, ведущую к их подъезду. – Нам посоветовали обратиться в одну строительную фирму, и ее директора рекомендовали как очень обязательного, Б-гобоязненного человека и настоящего профессионала, на которого можно во всем положиться. Мы уже подали документы в соответствующие инстанции. Все, что нам осталось до начала строительства – подписи соседей».
Даже хорошо, что Хавы не было дома. Когда Нахум переступил порог, он был слишком расстроен и опустошен несбывшейся надеждой на разговор с соседом и тем фактом, что шадхан так и не перезвонил. Нахум повесил пиджак и шляпу на вешалку и несколько раз глубоко вздохнул, пытаясь переосмыслить разговор с господином Шульманом и понять, что же именно его так расстроило. Дело было точно не в просьбе подписать разрешение на достройку, но именно в безапелляционной манере, в которой его сосед изложил свою просьбу. Пришел бы, как это принято в таких случаях, поговорить, изложить свою просьбу, выслушать возможные за и против, обсудить – неужели он бы отказал хорошему соседу? Но то, как он между прочим обронил, что надо подмахнуть бумажку, сделало процесс достройки не более значимым, чем, например, просьбу оставить ключ для ребенка или одолжить пакет молока. Господин Шульман вел себя так уверенно, как будто его достройка была, в сущности, делом решенным, и от соседа снизу вообще ничего не зависело, а его подпись – чистая формальность, не более того. Можно подумать, что все здание принадлежит только ему, и он волен распоряжаться общественной площадью по своей воле, и вообще…
Хава открыла дверь и вошла в дом, нагруженная пакетами из супермаркета. Она не спеша разобрала покупки: молоко и йогурты – в холодильник, печенье и консервы – в буфет, картошку – в специальный ящик под столом, и только тогда обратила внимание на то, что ее муж чем-то расстроен. Нахум в двух словах рассказал ей о разговоре с соседом, и вместе они вышли на балкон взглянуть на небо в том месте, где уже скоро – это было очевидно – будет красоваться пристроенный Шульманами большой балкон.
«Тебя что, совсем не волнует, что они закроют нам весь солнечный свет своей пристройкой? А тебе не кажется, что теперь наша квартира сильно понизится в цене из-за того, что над ней будет пристроенный балкон?» – недоумевал Нахум. Хава посмотрела вверх на осеннее небо в звездах, попыталась представить, как этот вид будет закрыт новым балконом Шульманов. Насладилась тишиной и представила, сколько шума будут создавать дети и внуки соседей сверху своей беготней и играми в шаббатний полдень, когда они с мужем захотят отдохнуть в тишине. Она тяжело вздохнула и подумала о муже. «Понятно, что Фрид так и не перезвонил, иначе мой муж не стал бы разговаривать о строительных планах Шульманов. Скорее всего, о том шидухе можно забыть. До семьи дошли слухи о нашей истории, и они присоединились ко всем тем, кто уже отказался от мысли породниться с нами».
«Мне кажется, – осторожно начала Хава, когда они вернулись на кухню, – что есть еще кое-что, что беспокоит тебя, точнее, беспокоит нас обоих, кроме положения на рынке недвижимости. Нам с тобой тяжело дается просто смотреть на то, с какой легкостью Шульманы женят своих детей и устраивают торжества для внуков, а потом хотят нашего разрешения на то, чтобы расширить свой дом, чтобы у них стало еще больше места наслаждаться своим безоблачным счастьем. Нам тяжело видеть все это, когда мы находимся в столь стесненном положении».
«Но, Хава, – возразил Нахум. – Так, как ты это представляешь, получается, что дело всего-навсего в банальной человеческой зависти!» Нахум пригладил бороду, и седой волос упал на стол. Он был уже далеко не так молод, как ему бы хотелось, и похоже, что каждый неудавшийся шидух для его сына добавлял ему седых волос. Что ж, с такой тенденцией, когда каждая семья, которой предлагали шидух с их сыном, будет отказываться еще до первой встречи, у него есть шанс стать полностью седым еще до конца года. «Мир не делится на черное и белое, как ты говоришь, но определенно зависть здесь примешана», – сказала Хава, смахивая слезу в уголке глаза.
Говорить было особо не о чем, и Хава занялась приготовлением ужина. Включила газ под сковородой и, пока она нагревалась, расставила тарелки на столе. Разбила яйца в миску, смешала омлет – но мысли ее были далеки от кулинарии. Их Цвика на два года старше Меира Шульмана, который уже приобрел статус отца семейства, – и пока еще одинок. Дини, следующая в очереди на шидух, старше Мими Шульман, которая уже с гордостью выгуливает первенца в коляске. А Нехама уже закончила семинар – и где толпы шадханов, осаждающие их дверь и обрывающие телефон? Ее дети были одними из лучших на рынке шидухов, она в этом абсолютно уверена, но эти ядовитые слухи, которые окружили их семью в связи с историей дяди, держали шадханов так далеко, как только возможно, и это не добавляло радости в их жизни…
Шадхан, господин Фрид, так и не перезвонил – ни в тот вечер, ни в следующий, и господин Шульман больше не появлялся со своим подписным листом. В один из вечеров позднее на неделе случилось так, что господин Шварц стоял на лестничной клетке третьего этажа и звонил в дверь Шульманов. «Я пришел подписать», – сказал он соседу, отгоняя прочь негативные мысли. «Хава права, я не должен дать зависти завладеть моим существом. Если соседям надо построиться, я не должен им мешать, стоит пойти навстречу и подписать разрешение».
Господин Шварц достал из кармана ручку и проставил свое имя на разложенных на столе в кабинете листах. Господин Шульман сразу после этого без лишних разговоров сказал ему «спасибо», и проводил к двери, пожелав спокойной ночи.
Нахум почувствовал что-то сродни обиде – как будто по нему прошлись и плюнули, и даже не заметили. Чем он отличается от червяка?
«Интересно, почему это для господина Шульмана было настолько естественно, что я соглашусь на все и прибегу подписывать его бумаги? Почему он даже не попытался проявить признательность и как-то очевиднее выразить свою благодарность? Я весь извелся, несколько ночей не спал, ходил кругами, пытаясь побороть свое дурное начало, а он такой равнодушный, как будто ничего особенного я для него не сделал. Как будто моя подпись носила чисто технический и вообще необязательный характер, и понятно каждому, что я подпишу все, что он мне скажет?»
Распаляясь подобным образом, Нахум уже готов был бежать обратно на третий этаж, чтобы в клочки разорвать ненавистные листы, но здравый смысл взял верх, и он молча зашел в свою квартиру. Все, что ему оставалось – ждать начала строительства и работать тем временем над собственным характером.
Наконец, дни строительства настали. Господин Шульман провел в квартиру Шварцев директора строительной фирмы, по его словам, «только на минуточку, взглянуть под другим углом на то, как расположена наша квартира и прикинуть, как лучше подобраться к окну в нашей комнате». Минута прошла, и пять минут прошло, и как-то так произошло, что спустя полчаса строитель уведомил господина Шварца, что ему придется запустить рабочих на балкон их квартиры, потому что это единственный вариант проводить строительство, и никак по-другому не получится.
Итак, балкон Шварцев, примыкающий к комнате мальчиков, за один день превратился в строительную площадку, с ходящими туда-сюда строителями, таскающими инструменты и разносящими по всему дому грязь. В очередной раз Нахуму и Хаве Шварц пришлось закусить губу и терпеть снова и снова все возрастающие неудобства.
Даже когда рабочие прекратили наружные работы и окончательно покинули их квартиру, Шварцам не пришлось вздохнуть с облегчением. Шум, тряска, пыль и грязь от строительства, проходящего наверху, были просто невыносимы. К чести Шварцев, они стойко переносили все неудобства и с нетерпением ждали конца строительства.
Стоит ли говорить, что шадхан, господин Фрид, за все это время так и не перезвонил?
День на стройке у Шульманов выдался особенно жарким. Рабочие заполнили всю лестницу мешками с цементом и непрерывно затаскивали эти мешки в квартиру, вынося по пути обратно ведра, наполненные строительным мусором. Стук молотков и визг дрелей были невыносимы. Господин Шварц решил, что это уже чересчур.
«Не представляю, что у них там сегодня происходит, – думал он под грохот строительных молотков. Уставший и нервный, он вышел на балкон и посмотрел наверх. – Не понимаю, что они там де- …»
Трах! Бабах!
Ведро, полное не до конца размешанного цементного раствора, выскользнуло из руки одного из строителей и стремительно полетело на балкон второго этажа. Весь пол и стены покрылись ошметками отвратительного серого липкого раствора, а сам господин Шварц в своем строгом костюме и бывшей еще мгновение назад белоснежно рубашке сейчас ничем не отличался от рабочих в их старой заляпанной краской и цементом униформе.
Все! Конец! Любому терпению наступает конец! Это уже чересчур!
Нахум даже не попытался отряхнуть с костюма комья цемента, и даже не стал рассматривать причиненные разрушения. Соглашение аннулировано. Он собирается прямо сейчас, не откладывая ни на секунду, сообщить Шульману о своем отказе от разрешения и о том, что он обязан свернуть все свое строительство прямо сейчас. Шварцы достаточно страдали и не намерены страдать больше ни капли.
Хава, со своей стороны, была шокирована никак не меньше мужа. «Это ужасно! – возмущалась она. – Но, пожалуйста, давай не будем забывать то, что мы обсуждали перед подписанием разрешения на строительство: мы не позволим зависти завладеть нашими сердцами. Мы же по своей воле разрешили им делать пристройку – со всеми возможными неудобствами».
Муж немного опешил от такого ответа: «Так, а чего же ты хочешь? Ты собираешься позволить им и дальше вредить нам, разрушать наш дом? Ты предлагаешь просто проигнорировать произошедшее и позволить им и дальше делать то, что им вздумается?» Хава не ответила. Да и что она могла ответить? Она просто посмотрела на мужа, и глаза ее умоляли: пожалуйста, собери волю в кулак и не дай дурному началу и гневу возобладать над рассудком! Хава молилась в сердце о том, чтобы мимолетные решения мужа не нанесли никакого вреда ни им, ни соседям сверху, ни их многолетней дружбе.
В тот день Хава могла по праву гордиться мужем. Нахум собрал волю в кулак, глубоко вдыхая, поднимаясь на каждую ступеньку, которая вела на третий этаж. Он негромко постучал в дверь Шульманов и максимально спокойно описал происшествие с разлитым по их балкону цементом и причиненным ущербом. Он спокойно попросил рабочих отчистить то, что они запачкали, и ни слова злобы или упрека не сорвалось с его губ.
Прошла неделя. Цемент отскребли от пола и стен на балконе Шварцев, причиненный ущерб был полностью возмещен, и квартира на третьем этаже вошла в завершающую стадию строительства – никакого сверления и разрушения стен, только внутренняя отделка, которая почти не причиняла беспокойства не только соседям снизу, но и самим хозяевам достроенной квартиры. Шульманы радовались тому, что все почти готово, а Шварцы радовались тому, что ждать неприятностей от соседей сверху больше не придется.
Как вы уже догадались, господин Фрид, шадхан, полностью пропал с горизонта Шварцев, но именно в тот момент, когда они были готовы начать поиски в совсем другом месте, раздался звонок от другого шадхана с неожиданным предложением. Шадхан принялся описывать с жаром исключительные качества девушки и хорошее положение ее семьи, и добавил, что другая сторона настолько заинтересована в шидухе, что уже дала согласие на первую встречу их дочери и Цви Шварца.
Нахум Шварц не мог поверить своим ушам. «А… хм… они собрали о нашей семье полную информацию?» (Возможно ли, что слухи про моего брата не дошли до родителей потенциальной невесты? Тогда это вопрос нескольких дней, если не часов, ведь эта история давно стала достоянием всего города…)
Шадхан усмехнулся: «На самом деле, им почти не пришлось ничего специально о вас узнавать. По правде говоря, вы произвели на них самое лучшее впечатление. Вы, наверное, и не догадываетесь, что ваш будущий (в добрый час!) сват – не кто иной, как директор строительной фирмы, с которой заключил контракт ваш сосед господин Шульман. Он недавно был в вашем доме, и, я думаю, вы не скоро забудете эту историю, – шадхан опять засмеялся. – Так вот, он был настолько впечатлен вашим достойным поведением в ситуации, когда вы понесли ущерб и были вправе негодовать и требовать повышенной компенсации, и в вашей власти было даже прекратить все строительство! Но вы повели себя настолько благородно, настолько в духе того, чему учат наши мудрецы в книгах по мусару… Он был под впечатлением того, что увидел в вашем доме, настолько проникся вашими достоинствами, что сразу понял, что вы – именно тот дом, который он всегда искал для своей дочери. Они считают, что породниться с вами станет особой честью для всей их семьи!»
Но и на этом счастливая история не закончилась. В течение года господин Шварц отпраздновал свадьбы всех трех своих взрослых детей, и звуки радости и семейных торжеств стали неотъемлемым сопровождением жизни еще одного дома – квартиры на втором этаже. Нахум и Хава Шварц даже стали задумываться, не сделать ли им пристройку.
Перевод А. Швальб, по материалам издания «Мишмерет а-Шалом»
