Недельная глава Толдот
«И дал Яаков Эсаву хлеба и похлебку из чечевицы; и он ел и пил, и встал, и пошел; и пренебрег Эсав первородством» (Берешит, 25:34).
Казалось бы, достаточно сказать: «И дал Яаков Эсаву хлеба и похлебку из чечевицы». Например, как при покупке Авраамом пещеры Махпела написано (там, 23:16): «И отвесил Авраам Эфрону серебро, о котором он говорил в услышание сынам Хета, – четыреста шекелей серебра». Не написано, что делал Эфрон с этим серебром. Сделка состоялась, а далее сказано: «И стало поле Эфроново… за Авраамом». Но об Эсаве зачем-то сказано далее: «…и он ел и пил». Мало этого, сказано тут же: «…и встал, и пошел». Что он еще должен был делать, как не есть и пить то, что ему дали, а затем – встать и уйти? Тем более, что он требовал, чтобы Яаков вливал ему похлебку прямо в глотку, как пишет там Раши. Яаков, конечно же, это исполнил, так что «дал» и «ел» – это было одно совместное действие! И уж тем более – «и пренебрег»: разве только сейчас пренебрег, а не с самого начала?
Дело в том, что это действие («дал» и «ел») стало совместным, одновременно исполняемым двумя сторонами киньяном – процессом приобретения – в сделке купли-продажи первородства.
С чего все началось? Эсав предстает перед Яаковом «усталый» и просит «влить в него похлебку». Что за странная просьба: здоровый взрослый человек не может донести ложку до рта? Усталость Эсава необычная: он оставил все свои силы на поле, с которого сейчас вернулся… Ибо посвятил всего себя целиком, всю жизнь свою тем делам, которые он делает в поле, и ничему другому… Ничему, что связано с первородством, и потому оно ему подобно смерти…
Нечто подобное, но с совершенно иными целями, находим в словах наших мудрецов об Исахаре и Звулуне: последний буквально вкладывает пищу в рот первого. (Хотя там нет необходимости понимать это буквально; там это означает, что Звулун освободил Исахара от всех забот о пропитании.) Ведь Исахар посвящает свои силы, без всякого остатка, Торе. Таким образом осуществляется киньян – приобретение удела в Торе Звулуном. Так же это первоначально задумано было, кстати, и с Яаковом и Эсавом…
Еще вопрос: почему такая простая и дешевая еда – чечевичная похлебка? Был ли в этом еще какой-то смысл, кроме причины, указанной Раши, что это была скорбная трапеза после смерти их деда Авраама? А если бы эта сделка не совпала со смертью Авраама, Яаков, может быть, дал бы Эсаву другую еду, достойную такой великой и важной вещи, служившей здесь предметом купли-продажи, как первородство? Возможно, что и не дал бы: здесь нет ведь рынка и нет рыночной цены, и цену устанавливает продавец – соответственно тому, как он сам оценивает предмет продажи. И еще: нет сомнения, что намекает нам здесь Тора, что все блага земного мира, к которым стремится Эсав взамен действительно ценного, духовного, взамен первородства, – в действительности не более чем чечевичная похлебка.
Ишмаэль тоже претендует на духовное наследие своего великого отца, но он первородства не продавал. По какому же праву возмущается Эсав (Берешит, 27:36): «Не потому ли дано имя ему Яаков, что он обошел меня уже дважды? Первородство мое он взял, и вот теперь взял он благословение мое!» Причем о первородстве он вспоминает и возмущается только сейчас, а до сих пор – ни много ни мало 48 лет – все было замечательно между братьями! (При продаже первородства им было по 15 лет, а при благословении Ицхака – по 63.) 48 лет – огромный срок, это у человека большая часть активной и сознательной жизни…
Четыре причины (как минимум) были у Эсава сказать: ани олех ламут – «я иду на смерть»:
а) общая, мировоззренческая – он не верит в будущий мир и оживление мертвых;
б) он охотник, и кроме этого стал в тот день на путь греха, и его может убить либо зверь, либо жертва разбоя;
в) в момент продажи он – смертельно уставший и голодный;
г) быть первенцем – это обязывает к служению, а это опасно (приказ Всевышнего об изготовлении киора – сосуда для омовения коэнами рук и ног – сопровождается словами: «будут омывать… и не умрут», – а значит, без омовения – умрут, и подобно этому – во многих других местах; и погибли Надав и Авиу, старшие сыновья Аарона, и многие из первосвященников, входивших в Святая святых во времена Второго Храма). Согласно этому последнему объяснению, решение Эсава было зрелым и осознанным, и оно не зависело от его голода и усталости…
Но через сорок восемь лет все выглядит для него иначе. Претензия Эсава – «дважды обошел», двойная, и здесь первая претензия – по поводу первородства – оправдывает вторую. Без первой не было бы места для второй. Суть первой – «Яаков поймал меня в минуту слабости, когда я был голодный и усталый». Но если бы дело было только в голоде, – насытившись, он мог бы еще немного задержаться, прийти в себя – и сообразить, понять, что сделал что-то не то, отказаться от меках таут – ошибочной сделки – и сказать: «Я оплачу тебе еду и питье!» Но нет – «…и встал, и ушел…» «Встал» – написано не зря; значит, было там место для обратного – посидеть еще, задержаться. После важной трапезы никогда не уходят сразу, – но Эсав не видел важности в том «товаре», который он продал, – для него это была «сделка мимоходом». «Ушел» – захотел поскорее отдалиться от Яакова вместе с его новообретенным первородством – после того, как сам пренебрег им. Более того, он полагал в тот момент, что совершил удачную сделку, и это он «обошел» Яакова: избавился от обузы первородства, да еще и еду в придачу получил. И пренебрежение его в конце – совсем не то, что было вначале, ведь теперь он уже сыт и у него есть силы.
Так почему же потом, через много лет, он вдруг передумал – осознал великую важность и первородства, и благословений?
Есть известная история о торговце, который получил на ярмарке хорошую прибыль, а потом, празднуя в кабаке свой успех, в пьяном угаре продал кому-то свой будущий мир за один рубль. Вернувшись домой, он хвастает жене: мол, я заработал благодаря моему трудолюбию, удачливости и ловкости многие тысячи, а потом, в кабаке, уже совершенно ни за что, добавил к этому еще рубль! Жена спрашивает: что значит «ни за что»? Отвечает: я продал мой будущий мир! Говорит ему жена: иди, найди того, кому продал, упади ему в ноги, заплати ему любые деньги и отмени эту сделку! Я не хочу и не могу жить с мужем, у которого нет будущего мира!
У того торговца прозрение произошло сразу после продажи, а Эсав был доволен и счастлив сорок восемь лет…
В действительности у Эсава все очень просто. Яаков хочет и добивается первородства, служения. Он принимает на себя наасе – «исполним», то есть бремя многих заповедей и опасностей, и не желает оставлять этого в недостойных руках, – и действует единственно возможным путем, по своей инициативе, не ожидая защиты и помощи от матери. Эсава же служение, связанное с обязанностями и даже риском для жизни, совершенно не привлекает и не соблазняет. Но когда он слышит от отца о благословениях… В благословениях он видит права, одни лишь права и блага! Причем среди прочих благ – также нишма без наасе – «постигнем» без «исполним», то есть высочайшие духовные вершины без великих трудов и жертв! Прав ему хотелось бы побольше, а обязанностей – поменьше. Принять то и другое органично, как «единый пакет», одно целое, – Эсав не может. (Хотя ради больших прав может потерпеть некие обязанности, трактуемые им как связанные с первородством, по своему выбору и произволу.) В этом коренное различие между братьями, а в дальнейшем – между народами, которые от них произошли. У духовных и физических потомков Эсава отношения с Всевышним строятся, в лучшем случае, как «брак по расчету», или как «трудовой договор» наемного работника, в котором оговорены работа и зарплата. И потому сказали мудрецы: еврей, сказавший: «Даю цдаку – пожертвование, чтобы выжил мой [больной] сын», – полный праведник. А потомок Эсава, не имеющий основанного на Торе взгляда и отношения к миру и к жизни и делающий, казалось бы, то же самое, – нет. Почему? Различие между ними проявится, если сын не выживет. Еврей, при всей его скорби по сыну, будет доволен, что исполнил заповедь цдаки, а потомок Эсава сочтет себя обманутым. И то же самое – в известной агаде о том, как в конце времен все народы попросят для себя одну заповедь, получат ее и построят сукку: если в ней будет жарко, то не просто покинут ее, но и «хлопнут дверью».
Но у евреев другие отношения с Всевышним. Мы – Его рабы и сыновья. Мы представляем миру иную модель отношений между Творцом и сотворенными.
И потому еврей непонятен для окружающего мира. Мы иррациональны, ибо мотивы наши зачастую непостижимы для окружающих. А если даже постижимы умом, то неприемлемы сердцу.
«Бремена тяжелые, неудобоносимые» – таким, словами одного русского писателя, окружающие видят бремя нашего служения. Людям же нужно что-то легкое, «удобоносимое». На что-то они соглашаются, но при этом хотят быть и считать себя стоящими на высочайших духовных вершинах. Но еврейская концепция взаимоотношений с Творцом — для них только помеха.
