Праздники в дни войны — «Стопы благочестивых Своих Он охраняет»

Дата: | Автор материала: Рав Шимон Йосеф Меллер

2290

Редакция благодарит автора за любезное разрешение печатать фрагменты из его книги в нашем журнале.

Вместо предисловия редактора: Вторая мировая война застала нашего учителя, рава из Бриска, на курорте (он тяжело болел астмой), и оттуда он бежал в Варшаву, еще не занятую немцами.

 

Огонь и разрушение

В отличие от других польских городов, где немецкая армия не встречала существенного сопротивления со стороны обнаруживших в те дни полную беспомощность польских войск, по мере приближения немцев к столице Польши – Варшаве – становилось понятно, что легкой победа не будет. Национальная гордость поляков, разлетевшаяся было на тысячи осколков, возродилась и окрепла, и придала им новые силы для того, чтобы упорно отстаивать столицу на последней линии обороны. Спасая остатки утраченных чести и достоинства, поляки провозгласили, что будут воевать за столицу, не щадя жизни, до последней капли крови последнего солдата. Немцы поняли, что подобное сражение лицом к лицу причинит им огромные потери, и решили бомбить город с воздуха, прокладывая тем самым путь наземным войскам для захвата. Они полагали, что хаос и разрушения от бомбежек не оставят полякам выбора, и сдача города не заставит себя ждать.

Изо дня в день появлялись в небе Варшавы тяжелые бомбардировщики, сбрасывавшие на город свой страшный груз и оставлявшие после себя ужасные разрушения. Многоэтажные густозаселенные жилые дома обрушивались на своих обитателей, как карточные домики, и тысячи мертвых тел извлекались каждый день из-под руин. Масштабы разрушений были таковы, что по прошествии нескольких недель, после капитуляции города, автомобили немецкой армии не могли ездить по улицам, которые были завалены обломками зданий. Горы камня и железа громоздились на дорогах – свидетельство посеянных с небес разрухи и хаоса.

При таком положении дел неудивительно, что многие жители не могли спать из страха быть похороненными во сне грудой развалин. И хотя понятно, что гораздо безопаснее находиться в бомбоубежище, чем в своей квартире, было одно «но» – при прямом попадании в дом, выход из убежища оказывался заваленным огромной массой обломков, из-под которых было невозможно выбраться. А все силы в тот период были брошены на оборону города, в отчаянной попытке отстоять его.

Жителей дома, в котором остановился наш учитель рав Ицхак Зэев Соловейчик из Бриска, не миновал вопрос, где же безопаснее проводить ночь. Подумав, он принял решение, что ни у одной из двух сторон нет преимущества, опасность одна и та же. Каждую ночь он ложился в постель и спокойно засыпал – притом, что с давних пор был хорошо знаком с бессонницей.

Хозяева, принимавшие его, с великим удивлением спрашивали, как можно спать так спокойно, когда дом в любой момент может быть разбит и превратиться в груду камней и досок? Вопрос стал еще острее после прямого попадания в здание, стоявшее в считанных метрах от их дома. От соседского дома не осталось ничего. Страх, казалось, повис в воздухе и был виден невооруженным глазом.

Наш учитель дал на этот вопрос очень простой ответ: «Мы находим ответ в словах царя Давида, когда он бежал от своего сына Авшалома, и каждый миг ему грозила гибель: “Я лег – и засыпаю; пробуждаюсь, ибо Г-сподь поддерживает меня” (Теилим, 3:2)».

Хозяева, однако, не унимались, и продолжали задавать вопросы: «Но ведь рав известен как законоучитель, и общеизвестно, как серьезно он относится к малейшим сомнениям, касающимся опасности для жизни. Так куда же делся этот страх – перед лицом столь несомненной и явной опасности, грозящей нам сегодня?» И наш учитель дал на это нижеследующий подробный и развернутый ответ:

– Я всегда беспокоюсь – но не собственно о жизни моей, а только из-за сомнения: исполняю ли я мой долг хранить свое тело и душу. Принял ли я все меры, требуемые согласно закону Торы, чтобы спастись от опасности? А сейчас – действительно ведь нет никакой возможности отдалиться от опасности, все равно, буду ли я спать в доме или в убежище! Ведь опасность и здесь, и там одна и та же, поскольку весь город считается опасным местом, весь без исключения!

В такой ситуации, как теперь, когда у меня нет сомнения, не упустил ли я чего-нибудь, что мне полагалось сделать по закону Торы, нет места для беспокойства и страха в сердце. Скажите сами: мы в любом случае находимся в опасном месте, и что можно сделать, чтобы избавиться от страха смерти? И потому, как сказал Давид: «Я лег, и засыпаю; пробуждаюсь, ибо Г-сподь поддерживает меня».

И действительно, требовались особая поддержка и помощь с Небес, чтобы спастись от злой участи: со всех сторон слышались стоны многочисленных раненых и страшные крики тех, кто лишился дорогих и близких им людей. После одной из бомбежек жильцы дома, в котором жил наш учитель, с ужасом обнаружили на крыше несколько чудом не разорвавшихся бомб; да, явное чудо спасло им жизнь.

«Тора, которую я изучал в самые страшные дни»

Было известно о его трудолюбии в глубоких исследованиях алахи – еврейского закона, во всякое время и в любом положении. И в дни тьмы и ужаса, когда вокруг сокрушались опоры мира, его постоянство в Торе и преданность ей достигли своей вершины и великолепия. Одна из его алахических концепций, касающаяся стенок сукки, сформировалась у него в разгар самых страшных бомбежек Варшавы; впоследствии она была опубликована в специальном сборнике по законам благословения месяца, Йом Кипура и сукки, выпущенном его сыновьями в 5720 (1960) году.

Когда спустя некоторое время упомянули однажды в беседе об этой его концепции, наш учитель сказал, обратившись к своему сыну, гаону раву Йосефу Дову: «Помнишь ли ты, когда у меня возникла эта идея? В таком-то месте, где мы вынуждены были прятаться от сильнейшей бомбежки!»

Дни голода и осады

Праздник Суккот 5700 (1939) года рав Ицхак Зэев проводил вместе с сыном, равом Йошеа Бером, под бомбежками в Варшаве. О событиях тех дней потом рассказывал рав Йосеф Дов, повторяя из года в год, главным образом в полупраздничные дни Суккота, чтобы исполнить сказанное (Теилим, 105:2): «Повествуйте обо всех чудесах Его». И вот его рассказ.

В первые дни после нашего прибытия в Варшаву, в Элуле 5699 (1939) года, возник жесточайший дефицит предметов первой необходимости, исчезнувших из продажи за считанные дни из-за бушевавшей вокруг войны. Чтобы достать, если это вообще оказывалось возможным, немного хлеба, нужно было выстаивать часами в длинной, медленно ползущей очереди из сотен людей, перед входом в пекарню.

(Хозяева пекарни, из особого уважения к нашему учителю, когда не хватало хлеба на всех, оставляли часть специально для него. В результате появились люди, выдававшие себя за посланцев рава Ицхака Зэева, и когда хозяева пекарни заметили, что в один и тот же день несколько человек получают хлеб «для рава», стали выдавать хлеб только его сыну).

Вдобавок к этому, сам поход в пекарню по улицам города был опасным делом, так как немецкие боевые самолеты беспрестанно поливали город убийственным огнем, и надо было то и дело сворачивать с дороги и искать укрытия в траншеях, которые были выкопаны по краям улиц.

Тем не менее, наш учитель ел каждый день столько, сколько ему было нужно, и не боялся того, что завтра хлеба может не быть. Он был всем сердцем уверен в том, что Всевышний изо дня в день будет обеспечивать его хлебом, и напоминал о высказывании наших мудрецов (Сота, 48б): «Раби Элиэзер а-Гадоль говорил, что каждый, у кого есть кусок хлеба на сегодня, а тот все равно спрашивает: “Что я буду есть завтра?” – маловер».

В отличие от него, рав Йошеа Бер очень старался есть поменьше в те голодные дни, чтобы оставалось достаточно для отца. Он брал для себя от хлеба только твердые края, которые отец все равно не мог есть. Тот, однако, говорил сыну: «Если бы ты ел как обычно, то Всевышний и для тебя готовил бы столько, сколько тебе нужно». Тем не менее, рав Йошеа Бер не позволял себе есть досыта и показывать себя «человеком веры» за счет другого – своего отца, в условиях, когда кусок хлеба был величайшей ценностью.

И все-таки один раз наш учитель оставил хлеб на завтрашний день. Это было в ночь на 9-е Тишрея, то есть накануне Йом Кипура. Существует повелительная заповедь – есть в день 9-го Тишрея, и, поскольку он не желал полагаться на «почти чудо» там, где речь идет о заповеди, ел мало, чтобы оставить кусочек хлеба величиной ке-зайт – «с маслину», то есть минимальное количество для трапезы, чтобы съесть его накануне Святого Дня.

Утром послышался стук в дверь. На пороге стоял еврей, хозяин пекарни в Варшаве. Он сказал, что ночью ему стало известно, что их городе находится раввин города Бриска, и он испек для раввина несколько хал, приготовил рыбу и компот. «Но, увы! – воскликнул он, – По злосчастью моему, по дороге, когда внезапно появились в небе самолеты, от сильного страха я споткнулся, все выпало из моих рук и перемешалось с грязью…»

Наш учитель заявил после этого, что происшедшее было для него знаком с Небес, что он ошибся, не доев ночью хлеб, хотя и сделал это ради исполнения заповеди. «Если бы не это, – сказал он, – не пропала бы столь печальным образом еда, приготовленная пекарем, и сидел бы я сегодня за обильной трапезой, как предписано Торой в этот день…»

Как уже говорилось, в городе царил в эти дни страшный голод. Рав Йошеа Бер рассказывал, что когда он раздобыл как-то пригоршню изюма, то не мог разрешить себе съесть ее разом, и ел по одной изюминке через четверть часа… При этом, из-за сильнейшего голода, он явственно ощущал, как каждая изюминка, положенная в рот, проделывает постепенно свой путь в его утробе…

 

Чудесное спасение

С усилением бомбежек Варшавы, когда походы в пекарню растягивалось на долгие часы из-за необходимости то и дело прятаться по дороге, и наш учитель все это время терзался беспокойством за сына, рава Йошеа Бера, он принял решение, что лучше обходиться овощами и т. п., вместо того, чтобы подвергаться опасности и тратить многие часы, добывая хлеб.

Возможно, что чудо, происшедшее тогда с равом Йошеа Бером, ускорило принятие равом Ицхаком Зэевом этого решения.

В один из тех дней, когда рав Йеошеа Бер был на пути в пекарню, внезапно началась сильная бомбежка. Убежище, в котором он укрылся, было уже переполнено людьми, и ему не оставалось ничего другого, кроме как стоять в плотной толпе у самого входа. Покидать убежище полагалось не раньше, чем прозвучит сирена отбоя, но рава Йошеа Бера почти сразу после того, как он вошел, вдруг охватило сильнейшее, непреодолимое и совершенно необъяснимое стремление немедленно вырваться, уйти оттуда, вопреки опасности, подстерегающей снаружи. «Не знаю, – рассказывал он впоследствии, – откуда взялось это чувство…» Самым странным было то, что то же самое необъяснимое чувство заставило его обратиться к двум стоящим рядом с ним людям; он крепко схватил их за руки и с силой потащил за собой наружу, невзирая на их нежелание, протесты и попытки высвободиться из его хватки. «Мир кумт мит мир» – «Идите со мной!» – говорил он им, и так вышел с ними на улицу – в место, лишенное всякой защиты.

И едва они успели войти в соседнее здание, как услышали страшный взрыв со стороны убежища – прямо в него попала бомба, и никого из прятавшихся в нем не осталось в живых…

«Можно сказать лишь одно, – заканчивает свой рассказ об этом рав Йошеа Бер, – это было особое Небесное покровительство над нами тремя, чтобы спасти нас от страшной участи всех остальных, кто был в том убежище».

Дни праздника приближаются

Несмотря на то, что решено было отказаться от хлеба из-за большой опасности, рав Ицхак Зэев без всяких колебаний отпустил сына, рава Йошеа Бера, на поиски четырех видов растений. Приближался праздник Суккот, и рав скзал: «Соблюдающий заповедь – не познает зла» (Коэлет, 8:5). Ожидая сына, все часы он провел в спокойствии и уверенности, что тот вернется живым и невредимым, полностью доверившись сказанному нашими мудрецами о том, что посланный для исполнения заповеди не потерпит ущерба – ни на пути туда, ни при возвращении (Псахим, 8б).

Все пережитые дни ужаса никак не могли поколебать стремления нашего учителя выполнить заповедь с самыми лучшими и отборными растениями, как это он всегда делал в прежние, спокойные времена. Желая узнать, где можно достать самые лучшие из всех растущих в городе, отвечающие всем требованиям закона аравот – речные вербы, он послал сына, рава Йошеа Бера, к нескольким величайшим мудрецам Торы, которые были тогда в Варшаве.

Когда тот предстал, среди прочих, перед гаоном равом Менахемом Зембой (да отомстит Всевышний за его кровь!), тот выразил крайнее удивление тем, что «даже в эти сумасшедшие дни, когда каждый человек боится за свою жизнь и готов отдать все, чтобы добыть пропитание себе и членам своей семьи, вся забота рава из Бриска – лишь о поисках четырех видов растений, когда до праздника еще достаточно много дней! Тогда как от нашего внимания почти укрылось то, что дни эти проходят, а праздник приближается!»

Странствия этрога

В канун праздника раву Ицхаку Зэеву передали весть о том, что для него доставлен этрог, который ожидает его у адмора рава Йосефа Ицхака Шнеерсона из Любавичей, что живет в дальнем конце города, в нескольких часах ходьбы от рава Ицхака Зэева.

Дорога туда считалась опасной, в небе все время кружили бомбардировщики, сея смерть и разрушение. Один молодой парень из хасидов Гур, с горячим сердцем, преданным Торе и заповедям, взялся пойти к адмору, чтобы принести этрог. Наш учитель поколебался немного и согласился с предложением, решив, что если в такое время, в час бедствий для всего еврейского народа, есть еврей, готовый подвергнуть себя опасности ради исполнения заповеди, то нельзя препятствовать ему в этом.

Было девять часов вечера, когда тот юноша вышел на улицу, и только в четыре часа утра он вернулся, с драгоценным этрогом за пазухой…

Оказалось, что на район, в котором жил адмор рав Йосеф Ицхак, в ту ночь упало много бомб, и юноше приходилось то и дело перебегать с места на место. И при этом всякий раз, придя туда, где, как он думал, находится адмор, оказывалось, что считанные минуты назад сам адмор бежал оттуда в другое место, а когда приходил по новому адресу, находил там только груду развалин после прямого попадания бомбы. И только после изнурительных поисков, с беготней с места на место, он встретил, наконец, адмора Йосефа Ицхака, который носил этрог с собой повсюду, куда бежал, спасаясь от бомб. И с этой драгоценной ношей вернулся тот парень под утро к нашему учителю.

Драгоценна заповедь в час ее

О том, насколько было важно народу Израиля выполнить заповедь в разрушенной Варшаве в том году, рассказал наш учитель.

В канун праздника Суккот Польша представила германскому командованию письмо о согласии на безоговорочную капитуляцию, и, как следствие, было достигнуто соглашение о прекращении огня. Жители разрушенной и истерзанной столицы Польши начали возвращаться из убежищ, пытаясь привыкнуть к благословенной тишине. И в этот час взору всех открылось чудесное, поистине трогательное зрелище.

Сотни и тысячи евреев, только что вышедших из подвалов, завалов, тут же бросились собирать сорванные двери, части оконных рам и все мало-мальски пригодное, найденное в развалинах, для строительства кашерной сукки навстречу приближающемуся празднику. И вот – они строят, а немецкие солдаты, группами, едва увидев такую сукку, свирепо и безжалостно ломают ее и прогоняют евреев. А те вновь строят своими руками, верными Торе. Такими они были, евреи Варшавы! А немцы – торопятся разрушать, при деятельной помощи молодых поляков; и так все время до того, как с заходом солнца дух победил грубую силу, и наступивший праздник встретили сотни суккот, которые, хотя и не были столь уж аккуратны и внешне красивы, были безукоризненно кашерны, как свидетельство могучей любви евреев к заповедям Творца во всякий час и при любых обстоятельствах.

Как только не проявляли евреи Варшавы в те страшные дни самоотверженность и радость от исполнения заповеди!

Задняя часть дома, в котором жил наш учитель вместе с соседом по комнате, была совершенно разрушена бомбой. И вот, увидев этого соседа сидящим на полу в глубоком унынии, он завел с ним беседу, чтобы приободрить его.

– Ребе, – начал он, – изгоните из Вашего сердца печальные мысли! Вспомните, прошу Вас, что сегодня праздник! Начался праздник Суккот, и хотя еврейская община оплакивает свое сиротство и тяжкие потери, все же, когда беда у многих – это уже половина утешения, и теперь мы должны собрать все силы, чтобы подняться над личными чувствами и страданиями…

– Не об этом сейчас моя скорбь, – ответил тот еврей, – а о другом: как я смогу исполнить в этом году заповедь о четырех видах растений? Когда во всей округе нет ни одного этрога?

Услышав это, наш учитель обрадовался, что ему есть чем успокоить и утешить еврея, ведь у него уже есть этрог! И едва тот услышал подобную весть – лицо его осветилось, и он встал с пола, полный радости… И еще долгие минуты предавался он ей, пока не одолела его усталость, и он смог спокойно уснуть.

 

«И кто подобен народу Твоему, Израилю?»

Еще не наступил рассвет, когда нашего учителя разбудил шум голосов. Открыв дверь, он увидел множество людей; стоявших в длинной очереди, «голова» которой упиралась прямо в порог.

Рав с изумлением оглянулся на своего соседа по комнате, надеясь услышать объяснение происходящему. Тот не замедлил сообщить, что по всей Варшаве есть только четыре обладателя четырех видов растений для исполнения заповеди. На дорогах царит хаос, железнодорожные пути, ведущие в город, непрестанно бомбят. Сотням тысяч местных евреев и множеству находящихся в городе беженцев придется обойтись столь мизерным числом этрогов и лулавов

– Само собой разумеется, – сказал сосед, – что когда я услышал от рава, что у него есть этрог, я передал эту новость дальше, и она распространилась по всему городу. Вот почему и стоит здесь эта толпа еще с ночи, вопреки комендантскому часу, объявленному немцами!

У соседа была только одна просьба: хотя очередь огромная, и нехорошо отдавать предпочтение кому-то одному перед другими, он все же очень просит, чтобы рав согласился дать четыре вида растений вначале одному старику, который пришел из дальнего пригорода, иначе ему придется ждать своей очереди до послеполуденного времени.

 – Готов ли рав оказать ему такую милость? – спросил сосед. – Дело в том, что этот старик должен успеть вернуться домой с началом второго дня праздника, чтобы похоронить члена семьи, умершего ночью.

Наш учитель, конечно, исполнил эту просьбу, говоря, что не может поступить иначе, видя самоотверженность дорогих его сердцу евреев и их стремление выполнить заповедь.

С приближением утренней зари неожиданно послышались завывания автомобильных гудков, и появились военные грузовики, полные немецких солдат. Они с яростью набросились на евреев, возмущенно крича о нарушении комендантского часа. Избивая людей налево и направо ружейными прикладами, они разогнали и рассеяли собравшихся во все стороны. Крики избиваемых смешивались со стонами раненых, истекавших кровью людей на земле.

Закончив свое дело, солдаты вернулись на грузовики и уехали. Однако через считанные минуты люди вновь собрались и вновь выстроились в длинную очередь, дожидаясь в тишине пробивавшегося рассвета возможности исполнить заповедь праздничного дня…

Когда рассвет, наконец, наступил, люди начали торопливо брать растения и, исполнив заповедь, передавать их следующим. Однако стоявшие в конце той длинной-длинной очереди так и не успели исполнить заповедь до темноты – из-за солдат, то и дело совершавших очередной набег и разгонявших собравшихся. Однако люди не отчаивались и на следующий день вновь были на месте: а вдруг во второй день праздника посчастливится исполнить заповедь…

Наш учитель обратил внимание на одного человека, который, когда подошел его черед, сказал благословение с огромной, возвышенной радостью от исполнения заповеди. Рав Ицхак Зэев заговорил с ним, и этот еврей рассказал, что вся его семья погибла от бомб в течение последнего месяца, и последний оставшийся сын тоже погиб от снаряда в последние часы перед наступлением праздника…

Впоследствии рав Ицхак Зэев рассказывал, что очередь была такая длинная, что протянулась бы от его дома на улице Переса до бейт-кнесета «Зихрон Моше».

Дан ат мен гезен, – сказал он взволнованно, – вас иден зенен! – «Тогда было видно, какие они – евреи!» (Со слов сына рава, гаона Мешулама Давида Соловейчика).

Заповедь этого дня

Гаон рав Йошеа Бер добавил, что это было очень трогательно – очередь желающих исполнить заповедь праздника Суккот была больше чем та, что стояла перед пекарнями за хлебом, несмотря на голод, царивший тогда в городе.

А рав Ицхак Зэев так и не произнес в том году благословение Аль нетилат лулав на четыре вида растений. И вот почему.

Накануне праздника раву Йошеа Беру стало известно, что в одном палисаднике в городе есть растение адас – мирт (один из четырех видов, необходимых для исполнения заповеди в праздник), и он направился туда. Несколько часов он искал там ветки, подходящие по закону праздника, но после всех изнурительных поисков смог найти лишь веточки длиной не более 28 сантиметров. Наш учитель не удовлетворился этим, поскольку такой размер достаточен лишь по мнению Нацива (р. Нафтали Цви Йеуды Берлина), и исполнил заповедь без благословения. Он объяснил толпившимся у его дома людям, что делает так, поскольку этот адас не имеет полного размера.

Однако многие из больших знатоков Торы, бывшие тогда в Варшаве, пришли к нашему учителю, чтобы сказать благословение на те четыре вида растений, которые у него были. Среди них был рав Менахем Земба, хорошо знавший, каких тяжких трудов стоило достать те растения, и он решил, что именно они – лучшие из тех, что есть в городе.

Когда рав Ицхак Зэев сообщил ему, как и остальным приходящим к нему, что он сам не говорит благословение на эти растения, тот ответил: «Ну неужели после всех этих ужасных бомбежек, которые мы перенесли в последнее время, мы еще не скажем Шеэхияну [Благословен Ты… Который дал нам дожить… до этого времени]?» И он тут же взял растения и взволнованно прочитал Шеэхияну и Аль нетилат лулав [на вознесение лулава].

– Вы говорите Шеэхияну на бомбежки? – спросил на это наш учитель. – Ну, тогда это совсем другое дело!

[Один из знатоков Торы объяснил нам смысл этих слов: так как данное благословение установлено мудрецами главным образом для выражения чувства радости, то, возможно, рав Менахем Земба имел в виду, что оно уместно в связи с радостью спасения от большой опасности, а также с открывшейся возможностью исполнить заповедь в такой обстановке].

Также и наилучшими аравот, добытыми с большим трудом после лихорадочных поисков, наш учитель не мог воспользоваться по следующей причине.

За считанные дни до праздника р. Йошеа Бер узнал, что в одном месте возле реки растут очень хорошие аравот. Еврей не мог отправиться туда, поскольку там находилось множество немецких солдат, и потому послали нееврея. Он принес аравот уже ночью, после наступления праздника, и после тщательных расспросов выяснилось, что он срезал их уже после захода солнца, так что эти ветки были мукце – запретными в праздник. И наш учитель воспользовался более простыми аравот.

Когда адмор из Гур, автор книги «Имрей Эмет», узнал, что у Брискера Рова есть свежие аравот, абсолютно кашерные [пригодные] для исполнения заповеди, он прислал своего хасида с убедительной просьбой дать их ему в подарок при условии возвращения [так делается всегда; просто одолжить на время нельзя, так как в момент исполнения заповеди в первый праздничный день они должны принадлежать исполняющему]. Его собственные аравот завяли, и листья у них почти засохли.

Наш учитель откликнулся на просьбу и послал сына с аравот к адмору. Когда тот подошел к дому адмора с аравот в руках, собравшиеся там уже начинали чтение молитвы Алель. Заметив посланника, адмор из Гур заговорил с ним о чем-то.

Между тем к самому адмору обратился его сын – автор книги «Бейт Исраэль», которому предстояло в будущем, после смерти отца, возглавить эту хасидскую общину в Святой Земле, и заметил отцу, что рава Йошеа наверняка ждет отец.

Услышав это, адмор тут же взял у посланника аравот, произнес слова: «Установлено в законе: “Взял их одно за другим [все четыре вида растений] – исполнил обязанность” (Шульхан Арух, Орах Хаим, 651:12)», и выполнил требуемые согласно закону движения одними аравот, без трех остальных видов растений.

Когда рав Йошеа Бер рассказывал об этом эпизоде, он с удивлением отмечал, сколь осторожен был адмор, стараясь не утруждать других людей. Ведь изначально, для исполнения заповеди следует брать все четыре вида растений вместе, и также по поводу сказанного в законе: «Взял их по одному – исполнил обязанность» есть разные суждения мудрецов-ришоним, и, тем не менее, адмор сделал так, чтобы не задерживать рава Йошеа Бера ни на миг.

А тот сказал тогда адмору, что у него есть еще какое-то время, и он может задержаться. Адмор попросил его в таком случае остаться до чтения Торы, чтобы можно было оказать ему честь – вызвать к Торе как левита.

Физическая опасность – в противовес духовной

Тем временем, когда нашему учителю стало известно, что русские вошли в Бриск (Брест), он отказался даже думать о возможности возвращения домой. Ему было ясно, при его знакомстве с отношением злодейской Советской власти к религии и с тем, как она преследует раввинов и мудрецов, несущих знамя еврейской веры, что при возвращении его там ждет тюрьма.

В последующем он объяснил: «Я знал, что если приеду в Бриск, то уже никогда не уеду оттуда. Советская власть – это власть, уничтожающая основы еврейской жизни, и это – опасность для души, тогда как нацистская оккупация – опасность для тела, физическая, но не явная духовная опасность. В такой ситуации следует предпочесть второе» (по словам гаона рава Меира Соловейчика).

Путь к спасению

Путь к спасению из нацистского ада бегством в Вильно открылся перед равом из Бриска, с Б-жьей помощью, как бы случайно. Дело было так.

Однажды его дядя рав Йеошуа Хаим Шапиро (зять автора книги «Бейт А-Леви») пришел навестить его, со сложенной ежедневной газетой под мышкой. Рав спросил его, что пишут нового, и рав Йеошуа Хаим ответил, что ничего существенного. Рав все-таки взял у него газету, и его внимание привлекло известие о том, что СССР передает Литве город Вильно в обмен на право неограниченного размещения на ее территории своих военных баз. [До 1939 года Вильно принадлежал Польше и был оккупирован Красной Армией после раздела Польши между СССР и Германией по пакту Молотова-Риббентропа]. Таким путем был реализован странный и загадочный тайный пункт этого пакта, в котором стороны «признавали особые интересы Литвы в Вильно» [притом, что каждая из сторон – и СССР, и Германия – готовилась к скорому захвату Литвы, и вместе с ней Вильно, для себя].

Наш учитель тут же, на месте, осознал смысл этого сообщения, и у него возник план бегства от немцев в Вильно, город, который вот-вот будет свободен от оккупации, и советской, и немецкой.

Отъезд из Варшавы

Путь из Варшавы в Литву наш учитель намеревался проделать сначала на конной повозке, до Белостока, а оттуда – поездом до Вильно. В сущности, у него были две возможности. Первая, на первый взгляд более предпочтительная – ехать поездом; это было бы быстро и удобно, но тогда пришлось бы скрывать свое еврейство. Многие евреи, бежавшие тогда из Варшавы, делали это: сбривали бороды и пейсы и надевали шляпы, как у неевреев. Это было позволительно, чтобы обмануть немцев, на каждом углу высматривавших людей хоть с какими-нибудь внешними признаками еврейства. Наш учитель, однако, не был готов к этому. Он не хотел сбривать бороду, и у него оставалась возможность ехать только в повозке, что было, однако, и долго, и чревато поломками и задержками в пути.

Самыми лучшим для таких дальних путешествий был экипаж с надувными резиновыми колесами, с плавным и тихим ходом, в сравнении со старыми повозками на деревянных колесах, которые подскакивали на каждой кочке и выматывали у пассажиров всю душу за время пути. К тому же такой экипаж был более безопасным в отношении поломок и задержек, что могли оказаться роковыми при побеге.

Рав Ицхак Зэев заказал два места, для себя и сына, в таком более удобном экипаже. Но когда они явились в назначенный день к месту отправления, для них нашлись места только в старой повозке с деревянными колесами. Помимо всех неудобств, в ней было намного опаснее скрытно пересекать границу из-за возможности поломки в критический момент.

Со всей остротой встал вопрос: ехать или нет?

Пока рав Ицхак Зэев размышлял, какое принять решение, его внимание привлекло шумное скопище людей неподалеку; по их лицам и возбужденным голосам он понял, что речь идет о чем-то важном. Он стал спрашивать, и узнал, что ночью немцы расклеили в Варшаве огромные объявления, в которых говорилось, что во всякого, кто после шести утра будет пытаться выехать из города, будут стрелять – мгновенно и без разговоров.

Так решилось это дело. Если они так пишут, – подумал наш учитель, – значит, хотят, чтобы все евреи Варшавы остались в городе, чтобы можно было собрать их всех в одном месте и убить. Сейчас еще остается последняя возможность ускользнуть из их когтей и бежать, а дальше – будь что будет…

Повозка тронулась в путь – с равом Ицхаком Зэев ом, его сыном Йошеа Бером и другими евреями. Чтобы не привлекать к себе внимания немцев в случае проверки, наш учитель сел сзади. Несмотря на все опасности этого пути, он чувствовал глубочайшую уверенность в том, что Всевышний спасет их.

«Стопы благочестивых Своих Он охраняет» (Шмуэль 1, 2:9)

Чудесная помощь с Небес сопровождала беглецов в течение всех трех дней пути, и за исключением одного случая, о котором мы расскажем ниже, никто не останавливал повозку. Между тем, все дороги кишели немецкими солдатами. Время от времени беглецы видели через окно немецкий военный лагерь, и не раз наблюдали, как немцы приказывали другим таким же точно путникам остановиться на обочине дороги для проверки. В тот час они ничего не могли знать о дальнейшей судьбе проверяемых, но когда позднее встречали некоторых из них на дороге, выяснялось, что в ходе обысков немало путников были убиты или ранены. Можно полагать, что когда немцы видели такую старую повозку, как та, в которой ехал наш учитель, им было жаль тратить время и рыться в вещах пассажиров, так как вряд ли найдется у них что-нибудь ценное. Таким образом, Всевышний оберегал ехавших в этой повозке, и путешествие закончилось для них благополучно.

Другая причина может быть в том, что хорошие повозки немцы забирали для себя, а в старых не нуждались (со слов гаона р. Йошеа Дова).

И все же однажды повозка была задержана немецкими солдатами. Они приказали пассажирам сойти, стать в стороне, и начали забирать все ценные вещи. Так как наш учитель, как уже говорилось, сидел сзади, он выходил последним, а перед ним – его сын, рав Йошеа Бер. Когда один из солдат увидел у того золотые часы, он тут же грубо отнял их. Но как только через мгновение он увидел нашего учителя, поддерживаемого под руки сыном и пытающегося с его помощью сойти с повозки, он – и это было просто чудом –сказал остальным солдатам повелительным тоном: «Дизе ман тут мен кайн ангст ништ махен» – «Этого человека не трогать!» Он даже вернул раву Йошеа Беру часы, отнятые перед этим, и отпустил всех с миром.

В полном молчании все пассажиры заняли свои места, и повозка продолжала свой путь.

Раскаивайтесь в грехе!

Поездка была быстрой и длилась, как уже сказано, три дня. За окном сменяли друг друга тяжелые картины разрушения, которое сеяла немецкая армия на просторах Польши. Ночью нужно было сворачивать на обочину для ночевки из-за комендантского часа, действовавшего во всей зоне оккупации в темное время суток.

Одна из ночевок была в лесу. Пассажиры, просидевшие целый день в неудобных позах, в тесноте, воспользовались случаем размять немного ноющие кости, после чего расселись в придорожной роще вокруг костра, чтобы согреться. Кто-то затянул песню; к нему сразу присоединились остальные с громким пением, разносившимся эхом далеко по округе.

Пение это явно было делом неосторожным и излишним, так как могло выдать их немцам, но когда рав Ицхак Зэев сказал об этом поющим, то услышал в ответ только насмешки над своей «трусостью», и они, будто дразня его, продолжили петь громче прежнего. И тогда рав Ицхак Зэев поднялся в повозку и лег там спать на одной из скамей, чтобы быть в безопасном удалении от остальных пассажиров, на случай, если громкие голоса выдадут их врагам.

Очень скоро еще один пассажир поднялся в повозку, и, увидев, что рав занял его место, сделал ему замечание в грубой форме. И хотя повозка была пуста, и он легко мог бы найти себе другое место, он категорически потребовал от рава освободить его место.

А утром, к удивлению нашего учителя, пассажиры, сидевшие ночью у костра, пришли к нему и стали смиренно просить прощения за то, что неуважительно обращались с ним накануне. На его вопрос, что заставило их просить прощения, они ответили, что позднее этой ночью встретили людей, отправившихся в путь вместе с ними в других повозках и тоже заночевавших в этой роще, и те рассказали о горестях и бедах, которые им пришлось перенести за время пути.

Оказалось, что многие из беженцев были убиты или ранены в ходе бесчисленных проверок, устроенных немцами, которые к тому же грабили их дочиста, не оставляя ничего ценного. Поведали и страшную историю о том, как однажды эти злодеи увидели на руке одной пассажирки дорогое украшение, – и тут же, торопясь, без колебаний отрубили ей кисть руки… – А мы – сказали нашему учителю его попутчики, – до сих пор живы и здоровы, и не случилось с нами ничего плохого! Мы совершенно уверены, – закончили они рассказ, – что заслуги рава защищали нас до сих пор на всем пути, и очень сожалеем о том, как вели себя с ним этой ночью!

В отличие от них, тот бессердечный человек, который согнал ночью рава Ицхака Зэев а со скамьи, ни в чем не раскаялся и продолжал досаждать ему беспрестанно. Но через недолгое время и он «сломался»… Произошло это на одной из последующих стоянок, где собрались сотни людей, бежавших из Варшавы в те дни, и на устах у всех без исключения были истории, от которых вставали дыбом волосы, о страданиях на том пути, о зверском и унизительном отношении к ним со стороны нацистских зверей.

Лишь после этого и тот человек, наконец, убедился, что только заслуги рава, с которым он до того так нагло себя вел, защищали его самого и попутчиков, в отличие от всех остальных беженцев. Тогда он подошел к раву, смиренно и в страхе перед величием нашего учителя, да будет благословенна его память, чтобы просить его о прощении.

В запутанных улочках Малхина

Под конец этого изнурительного путешествия, когда считанные километры отделяли беглецов от Белостока, цели их пути, случилось так, что возчик, проезжая польский городок Малхин, окончательно запутался в его улочках и не знал, что делать дальше…

Легко представить себе чувства пассажиров, плутающих в течение получаса в лабиринте переулков, когда каждое мгновение их могли остановить немецкие патрули… Было это ранним утром, когда из-за комендантского часа вокруг не было ни души…

Наконец они увидели старика-нееврея, который, правда, вначале принялся на них кричать: «Почему вы нарушаете комендантский час?», – но потом все же смягчился и указал им дорогу на Белосток.

Позднее они встретили евреев из окрестностей и узнали, в какой они были опасности, находясь в том городке. Как оказалось, недалеко находился большой немецкий военный лагерь, и все евреи городка были жестоко убиты солдатами из этого лагеря. Стало ясно, что только величайшей милостью Всевышнего они были спасены от злой участи, и, колеся по городку, не встретили никого из немцев из того лагеря…

С бьющимися сердцами, наполненными ужасом смерти, сошли все пассажиры повозки в нескольких сотнях метров от польско-советской границы. Отсюда им надо было пройти пешком до пограничного пункта, и если только удастся пройти его, можно будет считать, что опасность на данный момент миновала: в советской зоне оккупации уже не властна над ними угроза со стороны нацистского зверя. И хотя путь до границы не был далек, даже малое время, в их положении, казалось им вечностью…

Мгновения смертного страха

Вот, наконец, уже последние метры этого пути… и вдруг появилась группа немецких солдат. И напали почему-то именно на нашего учителя, грубо толкая его ружейными прикладами и крича: «Где оружие и деньги, которые ты прячешь?» Тут, словно чудом, появился откуда-то немецкий офицер и, совершенно непонятно почему, приказал: «Отпустить его!»

И так, с сердцем, переполненным благодарностью Всевышнему за чудесное спасение, наш учитель вместе с другими пассажирами мог продолжать свой путь в направлении границы.

Но чаша страданий еще не была испита до конца. Еще несколько часов смертельного страха пришлось пережить из-за ленивых солдат, которые явились к месту службы, чтобы открыть ворота пограничного перехода, намного позже положенного срока. После проверки личных вещей наш учитель с сыном смогли, наконец, пересечь границу. С благодарностью Всевышнему за сделанное для них до сих пор, и с молитвой о будущем, они могли, наконец, шагать, не торопясь, к железнодорожной станции, с которой должны были отправиться в Вильно.

Нет никого, кроме Всевышнего!

В последующие времена наш учитель, вспоминая о тех страшных часах и о своем чудесном спасении у пограничного перехода, сказал об этом следующее.

На протяжении всего того судьбоносного и полного опасностей пути от Варшавы до Белостока, я изо всех моих сил сосредотачивал свою мысль на безраздельной вере в Единого и Всемогущего Творца – согласно сказанному в книге «Нефеш а-Хаим» о том, что такая мысль является чудесным средством спастись от всякого зла. Но когда мы уже подходили к границе, сосредоточенность моя слегка ослабла – от сознания, что главная опасность уже позади, что мы вот-вот пересечем границу и будем совсем спасены. Как видно, в тот момент я почувствовал облегчение и, естественным образом, ослабил усилие оставаться все время погруженным в размышления о безраздельной вере. Буквально в тот же миг вдруг появились немецкие солдаты, один из которых с угрожающим видом и грубыми криками начал приставать ко мне. И я тут же, – сказал наш учитель, – вновь изо всех сил сосредоточился на мысли о том, что я полагаюсь только на Всевышнего – ибо нет никого, кроме Него, будь Он благословен, – нет никакой силы в мире, способной причинить мне зло, если нет на то воли Его! И тогда чудесным образом появился тот офицер, который приказал оставить меня в покое.

Как уже упоминалось, точно так же поступали и отцы нашего учителя, и сам он вслед за ними, всякий раз в час беды и опасности. Так он учил поступать и сыновей своих в час беды, и заслуга эта защищала их не раз, во исполнение сказанного в «Нефеш а-Хаим» о том, что «сами собой отменятся для него [для поступающего так] все силы и желания, какие есть в мире».

Перевод – рав П. Перлов


http://www.beerot.ru/?p=19142