В кругу великих — Часть 2 — Рав из Бриска — 4 глава

Дата: | Автор материала: Рав Шломо Лоренц

1756

РАВ ИЗ БРИСКА

Глава четвертая

ТОТ, КТО ПРЕДВИДИТ ПОСЛЕДСТВИЯ[1]

Одной из замечательных черт нашего учителя была его способность предвидеть последствия.

Наш учитель сам сказал мне по случаю: «Я удостоился способности предвидеть последствия. Когда кто-нибудь высаживает зернышко в землю, в моих силах уже в момент посадки увидеть дерево, которое вырастет из него, со всеми ветвями его и плодами. И если я вижу, что эти плоды не будут хороши, то стараюсь вырвать из земли то, что посажено, прежде, чем оно успеет приняться; ведь если дерево уже большое и укоренившееся, его трудно вырвать, а порой и невозможно».

Наш учитель сказал еще, что в этом – отличие его пути от пути Хазон Иша: «Мой путь – вырвать вредоносный корень, пока мы еще можем сделать это с легкостью. Я не жду, пока на этом месте возникнет нечто законченное, – такое, что, возможно, мне будет тяжело или я совсем не смогу его искоренить. Однако Хазон Иш, хотя и он, подобно мне, видит будущую опасность, придерживается того, что пока какая-то вещь не вредит, мы не должны выступать против нее, а когда будет нужно искоренить ее, это будет сделано. И действительно – у него есть сила вырвать из земли даже большое дерево».

Факты, которые я привожу в этой главе, показывают силу нашего учителя в предвидении последствий.

(Пчеле): не хочу ни меда твоего, ни жала

Следующая история связана с (упомянутой в предыдущей главе) историей о «тегеранских детях». Это были дети из семей польских евреевхаредим, тайно вывезенные во время Второй мировой войны в Тегеран и доставленные в Израиль молодежным отделом Сохнута (Еврейского агентства). Сразу по прибытии большая их часть была размещена в нерелигиозных кибуцах, и там их отрывали от еврейской веры методами, от которых волосы встают дыбом. Их кормили некашерной пищей, квасным в праздник Песах, побуждали преступать заповеди своей веры. Это был в полном смысле слова шмад – истребление в них всего еврейского[2].

Эта история вызвала бурю в израильской общине харедим. В доме нашего учителя состоялись собрания с целью обсуждения того, как нужно действовать, чтобы отвести эту беду. В результате обсуждения было решено обратиться к евреям стран рассеяния и просить их о помощи. Среди прочего предлагалось опубликовать запрет делать денежные пожертвования организации «А-магбит а-меухедет», пока не прекратят творить эти дела – отрывать детей от их веры.

Один из раввинов, действовавший в связи с данной проблемой, рассказал нашему учителю, что Главный раввин Израиля р. А. И. Герцог готов подписать постановление о запрете пожертвований «Магбиту». Тот раввин утверждал, что подпись Главного раввина произведет большее впечатление, поскольку общество убедится в том, что также и «умеренные» раввины поддерживают этот запрет, а не одни только большие мудрецы Торы, которых считают «ревнителями».

Однако наш учитель воспротивился этому и объяснил свою позицию следующим образом: «Это нехорошо для самого дела, и это не на пользу самому Главному раввину. После того, как он подпишет, на него будет оказано давление со стороны «Гистадрут цийонит», «Сохнут йеудит» и всех прочих государственных учреждений под предлогом того, что он причиняет огромный ущерб евреям земли Израиля. Они также выразят сожаление о своих действиях по отлучению детей от веры, будут рассказывать ему байки о том, что все, что нужно, уже исправлено, вместе с обещаниями дальнейших исправлений, и так – пока Главный раввин не согласится убрать свою подпись с этого запрета. И в результате вреда от его подписи будет больше, чем пользы».

Такова была позиция нашего учителя. Однако Главный раввин, которому происходящее действительно причиняло душевную боль, издал от своего собственного имени воззвание, запрещающее жертвовать «Магбиту», пока не прекратят отрывать детей от веры.

Прошло немного времени, и выяснилось, что наш учитель действительно сумел предвидеть то, что должно было случиться; произошло в точности то, чего он ждал.

Руководители сионистов под водительством раввина Фишмана-Маймона, главы «Мизрахи», пришли к Главному раввину и рассказали ему о том, что уже якобы сделано для исправления тех негодных дел, а когда он потребовал сделать что-то еще, для дальнейшего исправления, стали говорить, что невозможно исправить все сразу. Они упрашивали его, чтобы он отменил свою подпись, поскольку его запрет наносит тяжелый ущерб делу нового заселения страны Израиля евреями. Понятно, что Главный раввин поддался их уговорам и отменил свою подпись.

Если бы он ничего не подписывал, как того хотел наш учитель, от этого не было бы никакого ущерба, поскольку протесты (других) раввинов могли сделать свое дело. Но после того, как Главный раввин отменил свою подпись, в среде евреев стран рассеяния это было воспринято как признак того, что все улажено, и это мешало большим мудрецам Торы поднимать шум и привлекать внимание к происходящему.

Взгляд острый и проницательный

Наш учитель энергично противодействовал одному из руководителей организации «Поалей Агудат Исраэль». При возможности я спросил его: почему он до такой степени выступает против этого человека? Не знаком ли он с ним по какому-то стечению обстоятельств?

Наш учитель ответил: совершенно не знаком. Я вновь спросил: если так, то на каком основании наш учитель высказывает дурное мнение о человеке, с которым незнаком?

Он ответил мне так: «Я читал его статью в газете «Идише тагеблат» и увидел, что у него неправильные взгляды. Я пришел к этому на основе той статьи – так, что не оставалось никакого сомнения. Из стиля его писаний чувствуется, что он – человек чрезвычайно энергичный и напористый; это я могу утверждать без всякого личного знакомства с ним.

И поскольку это так, – продолжал наш учитель, – ясно, что человек, у которого нет правильных взглядов, при том, что он силен и напорист, может стать в общине харедим источником большой опасности; по этой причине я должен обнародовать свое отрицательное мнение о нем, чтобы воспрепятствовать ему, насколько возможно, быть принятым в нашей общине в качестве руководителя».

Через много лет Совет выдающихся мудрецов Торы единогласно постановил исключить этого человека и его сообщников из рядов «Агудат Исраэль», после того, как они не подчинились решению этого Совета в связи с законом о «национальной службе».

Преимущество мудреца над пророком

У меня было принято приходить к нашему учителю не менее трех раз в неделю. Однажды, войдя к нему, я увидел на его лице тревогу. Я сказал ему, что вижу, что он озабочен, и спросил о причине этого.

– Ты заметил верно, – ответил он мне, – я скажу тебе, о чем я тревожусь. Сегодня – канун рош-ходеш[3]; завтра, в рош-ходеш, я должен платить стипендию учащимся колеля. Никогда еще я не опаздывал с ее выплатой; всегда мне помогали с Небес, и деньги приходили еще за две недели до срока. А сейчас впервые случилось, что в канун рош-ходеш у меня нет денег, и завтра я не смогу раздать их.

Я спросил его, о какой сумме идет речь, и он ответил, что ему нужна тысяча лир.

Я попросил у него разрешения самому дать эту сумму, и он спросил, настолько ли я состоятелен, что могу истратить тысячу лир. Я ответил, что сумма в тысячу лир действительно превышает мои возможности, но сто лир я могу дать с легкостью, а остальное соберу у других людей. Услышав этот ответ, наш учитель кивнул головой в знак согласия. Я выписал чек на тысячу лир и отдал его ему.

Я был очень рад, что на мою долю выпала такая заслуга – снять заботу с сердца нашего учителя, и не стал собирать деньги с других людей. Я решил сам покрыть этот расход, распределив всю сумму на длительный срок.

В конце года, когда я получил из банка годовой баланс, я увидел на своем счету излишек в тысячу лир, источник которого был мне непонятен. Я сделал подсчет своих доходов и расходов – и вновь получил тот же результат: излишек в тысячу лир. Я пошел в банк и попросил выяснить причину излишка. Попросил, чтобы мне дали отчет обо всех чеках, по которым снимали деньги с моего счета, – и обнаружил, что по тому чеку на тысячу лир, который я дал нашему учителю, деньги не сняты!

Я пошел к нашему учителю и рассказал ему всю эту историю. Он вынул этот чек из ящика и положил его передо мной. Я спросил, почему же он не вложил его, – а он ответил мне вопросом: ты сказал, что можешь дать только сто лир, а девятьсот соберешь у других людей. Сколько же ты собрал?

Я ответил правду: ничего не собрал.

Наш учитель рассмеялся и сказал: «Я понял, что так и будет, и потому не вложил этот чек. Не могу принять у тебя пожертвование, которое превышает твои возможности…»

Таким образом, я вновь наглядно увидел, как подтверждаются слова наших мудрецов: «мудрец имеет преимущество над пророком» (Бава батра, 12а).

Навет

Это было примерно через два года после того, как я был избран в Кнессет, в 5714 (1954) году. В одну из пятниц во всех газетах появилось сообщение с заголовком: «Юридический советник представил просьбу о лишении парламентской неприкосновенности[4] члена Кнессета в связи с (подозрением) в незаконном обмене двух миллионов долларов».

Когда я прочитал это сообщение, понял, что речь здесь идет обо мне самом. После этого, в недобрый час, мне позвонил секретарь Кнессета, г. Розетти, и сообщил, что юридический советник, г. Хаим Коэн, представил в секретариат Кнессета просьбу начать процесс лишения меня парламентской неприкосновенности, и в соответствии с этим в ближайший понедельник состоится обсуждение вопроса в комиссии Кнессета.

Я спросил г. Розетти, о чем идет речь. Он ответил, что это связано с тем самым сообщением, появившемся в прессе, о незаконном обмене двух миллионов долларов. И действительно, перед наступлением субботы вновь появился специальный выпуск газеты «Маарив», в котором было впервые сообщено, что речь идет о члене Кнессета Ш. Лоренце.

Я затруднялся понять, о чем идет речь. Напрягал свой мозг, но не мог припомнить ничего такого. Я никогда не делал ничего противозаконного с обменом иностранной валюты. Я действительно занимался сбором пожертвований в пользу учреждений организации «Цеирей Агудат Исраэль» и «независимой системы образования», но постоянно строго придерживался того, чтобы деньги не проходили через меня. Просил тех, кто дает деньги, чтобы они переводили их прямо на банковский счет тех учреждений, которым предназначено пожертвование.

В конце концов, мне припомнился один случай, когда я принимал одного человека, собиравшегося дать деньги и желавшего получить личные впечатления от молодежного поселка «Сде хемед». Он дал мне свое пожертвование чеком, и оно составляло две тысячи долларов, а не два миллиона (совсем маленькая разница)! Чек был на три тысячи, и он просил, чтобы излишек в одну тысячу долларов я передал одному из членов его семьи, живущему в Израиле.

Я начал искать в своих бумагах и нашел квитанцию банка «Дисконт», подтверждающую вложение этого чека на три тысячи долларов на счет молодежного поселка «Сде хемед», – и успокоился.

Пресс-конференция

После окончания субботы я созвал пресс-конференцию в своем доме. Сообщил на ней, что пятничная публикация в газетах относится ко мне, и что секретарь Кнессета оповестил меня о том, что в понедельник я должен явиться на комиссию Кнессета, чтобы ответить на вопросы членов комиссии и высказать свою позицию по обсуждаемому вопросу. После этого я представил им квитанцию банка «Дисконт».

Газетчики были поражены. Я раздал им всем копии этой квитанции. В те времена процесс копирования занимал много времени, и для того, чтобы газеты могли опубликовать эти копии уже завтрашним утром, я поторопился, по совету моего друга р. Исраэля Шедми, и подготовил копии еще до наступления субботы.

Назавтра, в воскресенье утром, все без исключения газеты выступили в мою защиту. Даже те из них, которые использовали любую возможность, чтобы задеть депутатов-харедим, были на моей стороне, включая газету «А-олам а-зэ», которую издавал Ури Авнери[5]. С другой стороны, авторы публикаций обрушили жесткую критику на юридического советника из-за поверхностного подхода и легкомыслия, которые он обнаружил, и утверждали, что подобного рода действия недопустимы – требовать снятия парламентской неприкосновенности, не проверив, обоснованно ли обвинение…

«Ни в коем случае не соглашайся на снятие

неприкосновенности!»

В тот же день я пришел домой к нашему учителю и рассказал ему обо всем. Я сказал ему, что единственное, что приходит мне на ум, – это тот чек на три тысячи долларов, и при этом показал ему квитанцию. Сказал и о том, что все газеты выступили в мою защиту.

Наш учитель спросил: «Что ты собираешься делать завтра на заседании комиссии Кнессета?»

Я ответил, что, конечно же, соглашусь на снятие парламентской неприкосновенности, поскольку могу доказать истину (о своей невиновности) в суде самым убедительным образом.

Но наш учитель сказал мне: «Я говорю тебе: не соглашайся ни в коем случае!»

– Почему бы нет? – спросил я. – Ведь мне нечего опасаться; здесь все ясно – черным по белому! Квитанция, удостоверяющая обмен денег, произведенный законным образом, у меня в руках! А кроме этого – если я не соглашусь, меня заподозрят в том, что все-таки в этом деле что-то есть!

– Я скажу тебе, почему тебе не следует соглашаться, – объяснил мне наш учитель с его глубочайшей мудростью. – Юридический советник хорошо знает, что ничего незаконного не было, но он желает видеть тебя вне Кнессета… Ты им мешаешь. Представитель харедим в Кнессете, молодой и энергичный, решительно выступающий против всего того, против чего нужно выступать. Для них ты – нечто новое; они не привыкли к такому, и потому решили избавиться от тебя…

– Но как они могут обвинить меня? Ведь я невиновен! – спросил я.

И наш учитель продолжил свои объяснения: «Ты согласишься на снятие неприкосновенности, по наивности своей, и юридический советник подаст против тебя обвинение в суд. Суд продлится год – полтора, и в это время все газеты будут изо дня в день докладывать о выдвигаемых против тебя обвинениях. Ты, как видно, забыл, что через некоторое время должны быть выборы… Суд растянут так, что он закончится только после выборов, и даже твоя партия откажется включить тебя в список кандидатов, объясняя это тем, что ты находишься под судом и это повредит партийному списку. Только после выборов тебя оправдают и попросят у тебя прощения, и таким путем избавятся от депутата, от которого хотели избавиться…»

Я, разумеется, принял слова нашего учителя, но он хотел уяснить себе, каким образом я изложу на комиссии Кнессета свое несогласие на снятие неприкосновенности. После краткого размышления я ответил ему: «Я скажу членам комиссии, что не согласен на снятие неприкосновенности потому, что речь идет о навете, и сам по себе разбор подозрений, выдвигаемых против меня в суде, задевает мою честь. Нет никакой логики и никакого оправдания тому, чтобы я согласился на лишение меня неприкосновенности, когда ясно, что нет никаких оснований для обвинения, и оно все – лишь навет».

Однако наш учитель сказал мне следующее: «Такие аргументы тебе не помогут; на тебя будут оказывать сильное давление, которому ты не сможешь противостоять. Все члены комиссии скажут тебе, что ты прав, но будут просить, чтобы при всем этом ты согласился, – для того, чтобы доказать публично, то есть перед судом, свою невиновность».

Я стал думать о другом пути и сказал: «Буду говорить, что движение, к которому я принадлежу, «Агудат Исраэль», против снятия с меня неприкосновенности, поскольку обсуждение дела в суде затронет честь движения. Этим я достигну того, что давление не будет действовать на меня, поскольку лишение неприкосновенности будет уже не моим личным делом, а делом всего движения».

Однако наш учитель вновь не принял сказанного мной. Он сказал, что они обратятся к руководству «Агудат Исраэль», чтобы оно утвердило просьбу о лишении неприкосновенности, и, по его мнению, «Агудат Исраэль» не сможет противостоять давлению и согласится.

Если так, сказал я, то я не знаю, что делать.

– Я объясню тебе, что ты должен делать, – сказал наш учитель. – Скажи им, что ты, как ты это всегда делаешь, спросил совета у большого мудреца Израиля, и он принял для тебя решение, состоящее в том, что тебе нельзя соглашаться на лишение неприкосновенности, поскольку сам факт того, что ты будешь стоять перед судом, представляет собой посягательство на еврейство общины харедим. (Наш учитель научил меня также и другим вещам, которые я должен был говорить на комиссии Кнессета, но об этом я скажу далее).

Разумеется, я сказал нашему учителю, что все буду делать по его слову. Он вновь предупредил меня: «Обещай мне, что будешь говорить только то, что я тебе сказал, и даже если на тебя будут давить, говори, что еще никогда не нарушал постановлений больших мудрецов Торы, и сейчас тоже не можешь нарушить их».

Тяжелое давление

Назавтра, в понедельник, состоялось заседание комиссии Кнессета. С его открытием председательствующий предоставил слово юридическому советнику Хаиму Коэну, чтобы он обосновал свою просьбу о лишении парламентской неприкосновенности.

К всеобщему удивлению, Хаим Коэн начал свою речь примерно так: «После того, как я подал свою просьбу, мне стало известно, что я ошибся. Денежная сумма, которая, как я думал, была обменена не в соответствии с законом, была обменена законным образом, как стало известно мне и вам вчера утром из прессы. Я прошу извинения у члена Кнессета Лоренца, но вместе с тем у меня есть к нему просьба, чтобы он, вопреки всему, согласился на лишение неприкосновенности, чтобы выяснение дела состоялось в суде и все узнали, что действительно не было нарушения закона. Поскольку я уже подал просьбу, – объяснил Хаим Коэн, – я опасаюсь, что если комиссия Кнессета примет решение не лишать члена Кнессета Лоренца неприкосновенности, то кто-нибудь может сказать, что члены Кнессета покрывают друг друга. Член Кнессета Лоренц не должен опасаться лишения неприкосновенности, поскольку я сам заявлю в суде, что совершил ошибку, как я уже говорил здесь».

Все находившиеся в зале заседаний комиссии Кнессета были поражены. Когда юридический советник закончил говорить, меня попросили изложить свою позицию.

Я действовал точно в соответствии с указаниями нашего учителя и сказал следующее: «Я отказываюсь исполнить несправедливую просьбу юридического советника. Я вижу во всем этом деле тяжкий навет и не должен содействовать, даже в малой степени, юридическому советнику спасать свою честь после его провала. Поскольку вы, члены Кнессета, убеждены в моей невиновности, – ведь, как вы слышали из уст самого юридического советника, ничего, в чем меня обвиняли, не было и в помине, – я прошу отвергнуть просьбу о лишении меня неприкосновенности».

Когда я закончил говорить, началось обсуждение. И неожиданно для меня, – хотя, в сущности, в свете того, что я слышал от нашего учителя, который мудро предвидел все, это не было столь уж неожиданным, – члены Кнессета, один за другим, обращались ко мне и просили согласиться на лишение неприкосновенности. Свои просьбы они обосновывали тем, что это первый случай, когда подается просьба о лишении неприкосновенности, и потому есть смысл в словах юридического советника о том, что подобный акт сделает честь Кнессету, – то, что Кнессет утверждает лишение неприкосновенности одного из своих членов и не действует в его интересах из-за того, что он член этого учреждения, – а вместо этого добровольно передает расследование дела в суд.

Так продолжалось обсуждение на первом его этапе. При этом религиозные представители, участвовавшие в заседании той комиссии: Ицхак Рафаэль (от МАФДАЛЬ – национально-религиозной партии), р. М. Норок («Мизрахи») и р. И. М. Левин (который был специально приглашен на это заседание как председатель «Агудат Исраэль») все время были на моей стороне. Они резко выступали против намерения лишить меня неприкосновенности и протестовали против посягательства на мою честь.

Первый этап обсуждения завершился, и несколько членов комиссии попросили объявить перерыв для консультаций. После этого начался второй этап. Все нерелигиозные депутаты повторяли свои речи и упрашивали меня согласиться. Здесь меня подстерегала новая неожиданность: также и представители «Мизрахи» изменили свою позицию. По-видимому, во время перерыва, объявленного для консультаций, кому-то удалось убедить их изменить свою точку зрения. Они пытались убедить меня, что речь идет о чести Кнессета, и поскольку я совершенно чист и невиновен, мне нечего опасаться. И если это так, то почему бы мне не поддержать честь должности юридического советника? Давление, которое оказывали на меня представители «Мизрахи», было более тяжелым, чем то, которое оказывали другие, поскольку прежде они были в числе моих сторонников, – а теперь и они обращаются ко мне со столь «обоснованной просьбой»…

Давление было чрезвычайно сильным. Все спрашивали меня, – разумеется, в дружеской форме: почему я не соглашаюсь?

Когда дано разрешению губителю…

Когда мне было вновь предоставлено слово, я вновь сказал, что твердо стою на своем и не готов уступить в вопросе о моей неприкосновенности. – На ваш вопрос о том, – сказал я, – что если я действительно невиновен, то почему я не готов удовлетворить просьбу юридического советника, отвечу следующее: как представитель общины харедим, я не предпринимаю ничего без того, чтобы спросить мнение законоучителя, дающего указания в сфере законов Торы. Также и по обсуждаемому вопросу я узнал его мнение и получил ясное указание, состоящее в том, что мне нельзя соглашаться на лишение парламентской неприкосновенности, поскольку за этой просьбой скрывается намерение запятнать честь еврейства харедим путем привлечения меня к суду без всякого на то обоснования. И этому постановлению закона Торы я обязан подчиняться.

После этого я рассказал шуточную историю, которую слышал от нашего учителя и посредством которой он наглядно объяснил мне, почему я обязан ответить отказом.

В России было принято время от времени выходить на улицы и отстреливать бешеных собак, которые бродили там и представляли опасность для общественного благополучия. Всякий раз, когда начиналась облава с целью уничтожения этих собак, один еврей сразу же бежал к себе домой прятаться. Спросила его жена: почему ты прячешься? Ведь облава – против бешеных собак, а ты – не собака и не бешеный! Ответил тот еврей: когда эти антисемиты увидят меня, еврея с бородой и пейсами, они прежде всего начнут стрелять и убьют меня! А после этого иди и доказывай им, что ты не бешеная собака…

Я продолжал свою речь и пересказал им слова нашего учителя: цель здесь состоит в том, чтобы очернить молодого представителя общины харедим и удалить его из Кнессета. Судебный процесс растянется на долгое время, большее, чем осталось до следующих выборов в Кнессет, и будет проходить во время предвыборной кампании. И хотя я совершенно невиновен, моя партия не сможет дать мне место в списке кандидатов, чтобы газеты не выходили каждый день с заголовками, позорящими меня и мою партию. И тогда, пусть даже суд и решит в конце концов, что я совершенно невиновен, я окажусь вне Кнессета. «Это – ваша единственная истинная цель, – сказал я, – и потому наш учитель дал мне указание, согласно которому мне нельзя соглашаться на лишение неприкосновенности, чтобы оставаться представителем еврейства харедим».

«Все вы, включая представителей «Мизрахи», – против меня. Вас – большинство, но я не соглашусь уступить в вопросе о неприкосновенности по своей воле. Знайте, – сказал я, – что если, в конце концов, вы проголосуете за лишение меня неприкосновенности, я буду воевать с вашим решением на пленарном заседании Кнессета. А если и там большинство будет против меня, – буду действовать всеми доступными мне средствами, чтобы пробудить общественное мнение. Я обнародую через газеты и средства связи злодейский замысел юридического советника и этот навет, состряпанный против меня, которому вы желаете быть соучастниками. Если вы проголосуете против своей совести и против истины, которая вам известна, то, как я уверен, вы еще устыдитесь и пожалеете об этом».

Мои прямые и резкие слова вызвали большое смущение в комиссии. Члены Кнессета были потрясены; они просто не ожидали от меня столь острой реакции. И действительно: если бы не подробные указания нашего учителя, я не был бы способен на такой ответ.

На этом этапе было решено объявить дополнительный перерыв в заседании для консультаций.

Третий этап обсуждения начался – и вот результат: комиссия почти единогласно отклонила просьбу юридического советника о лишении меня парламентской неприкосновенности.

По окончании заседания комиссии я поторопился к нашему учителю. Прежде всего, сообщил ему, что все происходило в точности так, как он предвидел с самого начала; действительно, если бы я представил свой отказ на лишение неприкосновенности как свое личное решение, то никоим образом не мог бы противостоять давлению. И даже если бы я отказывался, ссылаясь на мнение «Агудат Исраэль», мы не были бы способны устоять. Я также передал нашему учителю содержание своей речи, в которой говорил то, что он велел мне сказать, и разъяснял членам комиссии, что буду воевать до конца, – все, как он велел мне. И в результате, как того и желал наш учитель, просьба юридического советника была отвергнута.

Почему же на меня возвели поклеп?

Однако во всей этой истории у меня до сих пор вызывал беспокойство один вопрос – и я задал его нашему учителю. Каким образом в действительности юридическому советнику пришла в голову столь глупая идея? Ведь этот чек был всего лишь на три тысячи долларов, а все, что относилось ко мне, составляло не более двух тысяч долларов. Как он мог думать, что сумеет «пришить» мне то, чего не было и в помине, – будто я обменял эти деньги незаконным образом?

Наш учитель немного подумал и ответил: «Скажу тебе в точности. Ты сказал, что человек, давший тебе чек, просил передать тысячу долларов из его суммы своему родственнику. Если так, то именно этот родственник оклеветал тебя!»

– Зачем говорить так? – спросил я. – Ведь он должен быть благодарен мне за то, что я отдал ему его долю сразу и не тянул дело, пока чек будет вложен в банк. Для чего ему клеветать на меня?

И тогда наш учитель объяснил мне следующее: «Тот родственник не допускает мысли о том, что любой человек вообще может делать другим добро без мысли о собственной выгоде. Он заподозрил тебя в том, что ты обменял деньги на черном рынке, по высокому курсу, после чего отдал ему тысячу долларов по (официальному) банковскому обменному курсу, а разницу присвоил себе. И потому он донес на тебя в полицию или куда-то еще, и в конечном счете это дошло до ушей юридического советника».

Я решил прояснить это дело. Было нелегко, но, в конце концов, я убедился, что также и в этом наш учитель был прав. Я расследовал и выяснил, что тот родственник действительно донес на меня; он требовал, чтобы было проверено, производил ли я обменную операцию с этим чеком в банке, поскольку был уверен, что я этого не делал.

Также и сегодня, по прошествии столь большого времени, я остаюсь потрясенным великой мудростью Торы и глубиной понимания нашего учителя. Вызывает изумление то, с какой великой мудростью им был раскрыт злодейский замысел и то, как он рассчитал заранее, каковы будут позиции двадцати одного члена комиссии Кнессета и как капитулируют религиозные представители (от «Мизрахи»). Только его советы и план действий помогли мне.

Действительно, «кто он – мудрец? Видящий (во всяком деле) последствия его» (Тамид, 32а).

То, что имел в виду дающий, определяет назначение

пожертвования

Эту историю я услышал от сына нашего учителя, большого мудреца Торы р. М. Д. Соловайчика.

В 5697 (1937) г. случился страшный погром в г. Бриске. Полицейский схватил еврея-мясника, производившего незаконную (с точки зрения их законов) резку скота; мясник в приступе страха ударил полицейского ножом, и тот умер. Погромщики устроили евреям этого города страшный самосуд. Чудом был убит только один еврей, но они разграбили все имущество городских евреев. Магазины были опустошены, а дома разорены совершенно, – так, что улицы города были сплошь усыпаны перьями из распоротых подушек и перин из еврейских домов. (В том году я учился в ешиве «Мир» и до сих пор помню тот страх, который царил в местечке Мир и его окрестностях, – страх, что погромы распространятся и на этот район).

Евреи Бриска остались после погрома буквально голыми и лишенными всего; евреи со всей Польши поспешили им на помощь. Был объявлен сбор денег по всей стране для восстановления нормальной жизни пострадавших. В Бриске была создана «комиссия по спасению», которая контролировала получение пожертвований и распределение их между жителями города. Наш учитель всеми силами помогал успешной работе комиссии, но когда ему предложили возглавить ее работу, он отказался, и даже воздержался от участия в ней в качестве рядового члена.

Сбор денег оказался успешнее, чем можно было предполагать, и у комиссии было достаточно средств, чтобы обеспечить все потребности нуждающихся. После того, как комиссия завершила свою работу, одна вдова из числа жителей города обратилась к нашему учителю и стала с плачем жаловаться, что не получила от этой комиссии никакой помощи; она и ее дети остались голодными, без куска хлеба.

Наш учитель выразил удивление: как возможно, чтобы именно вдова, которая больше всех других нуждается в помощи членов комиссии, оказалась забытой и не получила от них никакой помощи?

И здесь наш учитель подробно рассказал историю, участником которой был великий мудрец Торы р. Хаим из Воложина. Раби Хаим имел обыкновение время от времени просматривать книги учета поступлений от людей, дававших деньги в пользу ешивы. Как-то он увидел, что один из деревенских жителей, который обычно каждый год давал внушительную сумму, в этот раз изменил своему обычаю и не дал пожертвование. Раби Хаим стал выяснять у посланника (который ездил к тому человеку), почему тот не дал пожертвование, как он это делал обычно.

Посланник напомнил р. Хаиму, что ранее в ответ на его просьбу р. Хаим согласился, чтобы он купил за счет ешивы лошадь и повозку, чтобы не застревать надолго на дорогах и в сэкономленное время собирать больше денег, и этим будут покрыты расходы на приобретение лошади и повозки. Посланник так и сделал. Но когда он прибыл к тому деревенскому жителю и тот увидел, что посланник купил себе на собранные пожертвования лошадь и повозку, он сказал, что больше не станет давать деньги на ешиву. И что он даже сожалеет о том, что жертвовал прежде, видя, что его пожертвование не дошло, как он того хотел, до учеников ешивы; ведь он хотел, чтобы деньги были потрачены на их питание и одежду, так, чтобы они могли трудиться над Торой, – а вместо этого деньги ушли на покупку лошади и повозки для посланника!

Когда р. Хаим услышал все это, он попросил посланника, чтобы в следующий раз, когда тому нужно будет ехать в ту самую деревню, он сообщил об этом, и он, р. Хаим, присоединится к нему в поездке.

И действительно, через какое-то время посланнику потребовалось ехать туда, и он взял с собой р. Хаима. Когда они приехали к тому человеку, он пришел в страх от того, что к нему прибыл учитель всего Израиля, и сразу же ввел его в свой дом с царскими почестями. Когда они уселись, р. Хаим обратился к хозяину и спросил, учил ли он когда-нибудь в своей жизни Гемару. Тот ответил, что нет. Раби Хаим спросил: быть может, ты учил Мишну? Тот вновь ответил, что нет. Раби Хаим вновь спросил: быть может, ты учил когда-нибудь Писание? Тот ответил, что в детстве учил Пятикнижие. Раби Хаим начал с недельной главы Ваякъэль и процитировал хозяину слова, сказанные там в восхваление Бецалэля[6]: «И исполнил его (Б-г – Бецалэля) духом Б-жественным, знанием, разумением, мудростью и (умением) во всякой работе» (Шмот, 35:31). Спросил р. Хаим: разве после того, как Тора хвалила Бецалэля за то, что в нем есть дух святого постижения, и он знает, какими сочетаниями букв сотворены небо и земля (как учили наши мудрецы из этого стиха), – уместно хвалить его еще и за то, что он умеет «исполнять всякую работу по золоту и серебру… и вырезать по камню… и вырезать по дереву» (там, 35:32 – 33)? Чему это можно уподобить? Тому, как некий человек восхваляет одного из великих людей Израиля и перечисляет его великие достоинства: великий мудрец, праведник и т. п., – а после этого хвалит его за то, что он еще и ремесленник, специалист по изготовлению столов, туфель и костюмов…

После того, как хозяин понял этот вопрос, р. Хаим сообщил ему ответ. Как известно, в мишкане были разные ступени святости; это относится как к разным местам в нем, так и к разным принадлежностям. Понятно, что все, кто приносил свое серебро и золото для работ по мишкану, очень хотели, чтобы оно было использовано для самых священных предметов: Святого святых, ковчега, керувим[7], семисвечника и т. д. Как же было возможно исполнить то, чего желали все – весь народ?

Б-г избрал Бецалэля, одаренного духом святого постижения, посредством которого он знал, с каким душевным настроем и намерением давалось каждое пожертвование, и в соответствии с этим решал, каково будет его предназначение. Тот, кто давал пожертвование с чистым намерением во имя Небес, удостаивался того, что из принесенного им изготовлялся ковчег или керувим; но если в намерениях дающего была примесь какой-то посторонней мысли, то Бецалэль направлял это на брусья и подножия (брусьев). И за это восхваляет его Тора – за то, что в нем есть такое качество:

«мыслить помыслы, исполнять всякую работу по золоту, и по серебру, и по меди» – другими словами, распознавать по самому золоту и серебру, какая была мысль у того, кто жертвовал его: только лишь во имя Небес, или же была у него и другая цель. Таким образом, Тора говорит здесь о высоком достоинстве Бецалэля в похвалу ему.

И раби Хаим закончил свои слова следующим. Пожертвования в пользу изучающих Тору – это вещь, зависящая от помыслов и намерений тех, кто дает их. Если помыслы твои были целиком и полностью во имя Небес, то и деньги твои дойдут лишь до тех (о которых были помыслы твои) – до учащихся, которые трудятся над Торой. Но если это не так и в помыслах твоих о пожертвовании была примесь чуждая, – тогда, действительно, твое приношение пойдет на приобретение лошади и повозки для посыльного.

Наш учитель завершил свой рассказ (возвращаясь к истории о вдове, не получившей помощь): «Я тоже вначале сомневался: какими будут помыслы людей, дающих пожертвования? Действительно ли они будут по-настоящему чисты – направлены лишь на то, чтобы помочь евреям Бриска, находящимся в тяжелом положении, – или же, быть может, деньги будут давать из желания показать неевреям, что они не смогут разрушить еврейскую общину, поскольку братья-евреи (из других мест) всегда придут на помощь? Из-за этого сомнения я воздерживался от реального участия в этом деле в качестве члена «комиссии по спасению», хотя и признавал важность этого дела и изо всех сил помогал работе комиссии.

Но теперь я вижу, что мои опасения оправдались; помыслы дававших пожертвования не были чистыми – во имя Небес и ничего кроме этого. Ибо если, как я увидел, именно вдова, более всех нуждающаяся в помощи со стороны комиссии, не смогла получить никакой поддержки, – ясно, что дававшие пожертвования не удостоились того, чтобы их дар достиг «святого святых», – того, что составляло главную цель сбора средств. И из этого неизбежно следует, что их помыслы не были в полной мере во имя Небес».

  1. Буквально – видящий (во всяком деле) то, что из него произойдет, как сказано в Гемаре: «Кто он – мудрец? Видящий и т. д.» (Тамид, 32а).
  2. Эти события подробно описаны в книге Ялдей Тееран маашимим – «Дети Тегерана обвиняют».
  3. Рош-ходеш – начало нового месяца по еврейскому календарю; наступает с появлением на небе новой молодой луны (в наше время эти даты рассчитаны заранее).
  4. В отношении уголовного преследования.
  5. Известный публицист крайне левого толка.
  6. Которого Б-г избрал с тем, чтобы он изготовил важнейшие принадлежности для мишкана (переносного святилища) во время странствий сынов Израиля в пустыне.
  7. Керувим – золотые фигурки на крышке ковчега, составлявшие с ней одно целое.

http://www.beerot.ru/?p=9516