РАВ ИЗ БРИСКА

Глава первая – вводная

СЧАСТЛИВ ЧЕЛОВЕК, БОЯЩИЙСЯ ВСЕГДА

Один ученик шел за раби Ишмаэлем бар раби Йосе по улице Сиона. Раби Ишмаэль увидел, что ученик боится, и сказал ему: ты – грешник, ибо сказано: «Боялись в Сионе грешники» (Йешаяу, 33:14). Сказал ему (ученик): но ведь сказано: «Счастлив человек, боящийся всегда» (Мишлей, 28:14). Сказал ему (раби Ишмаэль): это – о словах Торы^[1].

(Брахот, 60а)

Святая Тора доставляет человеку душевный мир и покой. У человека, который направляет свои шаги в согласии со словами Торы и полагается на своего Творца, нет никакой причины терять душевный покой. Нет в мире творения, которое могло бы причинить ему вред; он находится под персональным наблюдением и опекой Творца мира. Но, с другой стороны, Тора требует от нас постоянной бдительности, вплоть до страха: быть может, мы не исполняем своего долга перед Сотворившим нас; быть может, мы мало делаем при исполнении заповедей или недостаточно остерегаемся, чтобы не нарушать запретов Торы.

Подобное этому сказали наши мудрецы, будь благословенна их память, в мидраше Танхума (гл. 13) на стих Торы: «И затрепетал Ицхак трепетом чрезвычайно сильным»^[2] (Берешит, 27:33). Сказал р. Леви от имени р. Хама бар Ханина: «Дважды трепетал Ицхак. Первый раз – находясь на жертвеннике, а второй раз – когда вошел Эсав, и мы не знаем, в который раз страх его был сильнее. Но из того, что сказано здесь «[трепетом] чрезвычайно сильным», ясно, что в этом случае страх был сильнее». Когда Эсав вошел к Ицхаку и тому стало ясно, что он благословил Яакова вместо него, в его сердце вошло опасение, что он совершил грех, как пишет там об этом Раши: «Почему боялся Ицхак? Он сказал: какой же грех есть у меня, из-за которого я благословил младшего [сына] прежде старшего и нарушил должный порядок?» И этот страх был сильнее, чем тот, который он испытывал, когда был связан на жертвеннике.

Душевный мир

У нашего учителя, р. Ицхака Зеева, будь благословенна память праведника, можно было воочию увидеть, как подобные вещи воплощаются в реальность в полной мере.

Известен тот постоянный страх, который сопровождал нашего учителя на каждом шагу, – страх, временами непостижимый для человека нашего поколения. Он жил в постоянном напряжении, проверяя себя ежеминутно, действительно ли он исполняет свой долг подобающим образом, и непрерывно размышляя над тем, чего требует от него Тора в в данный момент. И, однако, все это (сказанное о постоянном страхе) – «о словах Торы сказано»!

Не было у него даже чего-то близкого к «естественному» напряженному (состоянию души)^[3]. Весь его великий трепет связан был лишь с делами, относящимися к Торе и страху перед Б-гом, однако в отношении самого себя, своей чести и имущества, – а в определенной мере также к своему здоровью, – у него можно было видеть лишь безмятежность и спокойствие.

Атмосфера в доме нашего учителя была атмосферой постоянной радости, даже в тяжелых ситуациях; достаточно будет процитировать здесь несколько предложений из письма большого мудреца Торы, р. М. Ш. Шапиро, главы ешивы «Беер Яаков» и родственника нашего учителя, – письма, написанного в 5701 (1941) г., когда наш учитель уже был в Иерусалиме, а его жена, рабанит, вместе с несколькими детьми оставалась в нацистском аду^[4]:

Я очень скучаю по жизни в Иерусалиме. Во-первых, на меня оказывал огромное влияние наполненный радостью дом нашего учителя, рава из Бриска, да продлит Б-г его годы^[5], ибо там я вновь увидел, что такое жизнь в радости, и от этого во мне вновь укрепилось влечение к жизни радостной, которое – во мне и в природе моей. И я, видя дом рава, да продлит Б-г его годы, понял, до какой степени налаженная семейная жизнь приносит радость. Для меня было приятной неожиданностью – то, что есть у нас семейный уголок, осененный весельем и радостью.

В этой главе мы попытаемся дать всему этому наглядные примеры, приведя несколько историй, которые станут тем «частным, которое учит об общем». Иначе говоря, речь идет не об отдельных событиях (которые говорят лишь сами о себе), но о том, что было у нашего учителя законом повседневной жизни.

О «великом страхе» нашего учителя за точное исполнение предписаний Торы нет нужды много рассказывать^[6]. Приведем здесь несколько ярких примеров того, как этот страх и душевное спокойствие сосуществовали у него вместе.

Внимательное отношение к тому, чтобы не причинять

неудобств другим людям

Тот, кто присутствовал, когда наш учитель читал молитву Шма Исраэль (Слушай, Израиль), не может забыть, как он повторял одни и те же слова вновь и вновь, со всеми возможными вариантами произношения, так, что чтение продолжалось долгое время. Так он поступал при исполнении каждой заповеди – не прекращал и не успокаивался до тех пор, пока у него не оставалось никакого сомнения, что он исполнил то, что от него требовалось, в согласии со всеми мнениями (авторитетов в области закона).

Тому, кто не был знаком с нашим учителем, казалось, будто перед ним человек, постоянно пребывающий в нервном напряжении. Но вот – что за чудо: когда он был в Швейцарии на лечении и вышел вести общественную молитву в день йорцайт (годовщины смерти) своего отца, р. Хаима, он отступил от своего обычая (молиться медленно), и чтение его было гладким и безошибочным. Он поступил так, чтобы не задерживать других молящихся.

Страх из-за «чаевых»

Когда наш учитель находился в Швейцарии на лечении, он попросил выяснить, какую сумму «чаевых» следует давать водителю такси. Сопровождавшие его удивились: почему это столь важно для него, и почему он столь щепетилен в подобном деле – в вопросе о том, как следует расплачиваться с водителем-неевреем?

Но наш учитель рассуждал иначе; он ответил им: «Если я даю меньше положенного, то создаю этим причину для осквернения имени Б-га; если же даю больше положенного – нарушаю запрет (Торы): «Не проявляй к ним милости» (Дварим, 7:2), что означает запрет делать им напрасные подарки. Поэтому я должен быть в таких делах точным и платить столько, сколько полагается, – не больше и не меньше!»

Раскопки рядом с могилой Рамбама

Было бы недостаточно сказать, что его страх по поводу исполнения Торы не влиял на его душевное спокойствие; страх и спокойствие сосуществовали в нем в гармонии в полном смысле этого слова. Он пребывал в высшем напряжении и страхе по поводу дел, связанных с Торой, и в то же самое время – в безмятежном спокойствии по поводу земных дел.

Здесь я хочу рассказать о том, что происходило в его доме в период, когда производились археологические раскопки рядом с могилой Рамбама в Тверии. (Протесты против раскопок в Тверии были началом кампании против осквернения святых могил. До этого археологи воздерживались от прямого и демонстративного осквернения еврейских могил. Наш учитель участвовал тогда в этой кампании, находясь в центре событий, будучи вовлеченным в каждую деталь борьбы).

В те дни он не знал душевного покоя; он не упускал этого дела из своего внимания ни днем, ни ночью, и делал все, чтобы отвести эту тяжелую беду.

Горе, которое испытывал в те дни наш учитель, не поддается описанию. В один из этих дней, когда я вошел в его комнату, где был диван, на котором он спал, я заметил, что подушка его совершенно мокрая. Я подумал, что, скорее всего, на его ложе попадает дождевая вода из-за того, что протекает потолок, и направил взгляд вверх. Наш учитель перехватил мой взгляд и сказал: «Знай, что подушка вся насквозь мокрая от слез, – я плакал всю ночь из-за осквернения святых могил».

Среди прочих наш учитель пригласил в свой дом министра по делам религий, которым был в то время один из глав движения «Мизрахи». Наш учитель обвинял его в соучастии в этом скверном деле. Тот министр пришел к нему, и после того, как наш учитель сурово отчитал его за то, что он соучаствует в осквернении святых могил, пообещал, что отдаст распоряжение прекратить работы на участке, где находятся могилы.

Наш учитель не удовлетворился одним только обещанием и сказал министру, что два сына (нашего учителя) проводят его в контору Совета ешив, которая находилась недалеко от дома (нашего учителя), чтобы он отдал оттуда по телефону распоряжение о прекращении раскопок. Наш учитель объяснил ему, что только тогда, когда он услышит от сыновей, что обещание действительно исполнено, он сможет быть спокойным.

Через какое-то время наш учитель рассказал мне обо всей этой истории и добавил, что, как кажется, министр по делам религий очень рассердился из-за проявленного к нему недоверия, и сыновья рассказали нашему учителю, что тот человек вышел из себя и громко ругал и проклинал его (еще находясь в его доме)…

Я выразил нашему учителю удивление: что означают его слова «сыновья рассказали ему»? Ведь дело происходило в его присутствии, и разве он сам не слышал проклятий, извергаемых рядом с ним громким голосом?

Наш учитель ответил: «В мои уши не вошло ни слова из того, что он говорил. Я не слышал, и слова его не были восприняты».

Я спросил еще, как возможна такая духовная высота: на человека нападают в столь тяжелой и грубой форме, а он совершенно ничего не слышит?

– Это никак не связано с духовной высотой, – ответил наш учитель, – в те дни я был настолько занят, настолько сосредоточен на самих этих раскопках, что не был способен воспринимать ничего, что не относится к этому делу. Случалось, что люди заговаривали со мной по поводу других дел, и я совершенно не слышал, что они говорят. Ругательства министра по делам религий были делом личным и совершенно не были связаны с осквернением могил как таковым, – и потому они не вошли в мои уши… Я мог услышать о них только из уст моих сыновей, которые рассказали мне обо всем уже после того, как эта беда миновала.

В течение всей ночи наш учитель оплакивал осквернение могил святых танаим^[7]; проливал слезы, пока вся его подушка пропиталась ими. Напряжение, в котором он находился, не поддается описанию. Но в ситуации, когда была задета его личная честь, он остался безмятежным и спокойным – даже когда его поносили в его присутствии, – до такой степени, что совершенно не слышал тех поношений, и если бы ему не рассказали, не узнал бы о них вообще!

Тесное общение (с мудрецами) важнее, чем учеба (у них)

Постараемся понять, сколь велика дистанция между нашим учителем, величайшим из гигантов, и нами.

Мы, хотя и действительно полностью предали себя этому святому делу – протестам против раскопок возле могилы Рамбама, – и работали непрестанно по всем возможным направлениям, – пролили ли мы при этом хоть одну слезу? Пропадал ли у нас сон по ночам? А наш учитель плакал всю ночь! Хочу сознаться: если бы я собственными глазами не видел мокрую подушку, – не поверил бы.

А с другой стороны: как бы мы реагировали, если бы лично нас задели подобным грубым образом?

Разве не верно, что чувство жгучей обиды оттеснило бы для нас стоящую перед нами задачу, и все наши мысли были бы заняты тем, как ответить на обиду должным образом? Но для нашего учителя это было не только личной обидой, но также посягательством на честь Торы, – и, тем не менее, ужас и боль из-за осквернения могил мудрецов прежних поколений были у него столь глубокими и ощутимыми, что он совершенно не чувствовал, что задета его личная честь.

Эта история стала для меня большим и серьезным уроком – таким, который можно получить не путем обычной учебы, а лишь посредством тесного личного общения с мудрецами Торы. Я чувствовал, что таким образом для меня осуществились слова наших мудрецов: «Тесное личное общение с мудрецами Торы (дает человеку) больше изучения ее (без такого общения)» (Брахот,7б)^[8].

Тот, чьи глаза не видели подушки, которая была вся пропитана чистыми слезами нашего учителя, не может понять, как такое возможно… Да, конечно, это – духовная высота, которая не имеет к нам отношения! Но, тем не менее, подобное зрелище должно проникнуть в наши души и оказать свое воздействие также и на нас. Понимая это, я постарался воспользоваться возможностью и находиться вблизи нашего учителя столько, сколько было возможно. И все, что я видел и чувствовал в этой близости, дало мне силы действовать во имя отмены злого предопределения, в сознании того, что я действую по поручению нашего учителя, имея при этом представление о том, какую боль причиняет ему каждое мгновение задержки в решении вопроса.

Искоренение

Когда деятели движения «Мизрахи» начали строить (здание) «Эйхаль Шломо», которое должно было служить резиденцией Главного раввината, наш учитель вел яростную борьбу против этого начинания. Он опасался, что с созданием нового центра еврейству стран рассеяния будет объявлено, что учрежден «мировой раввинский центр», из которого будет исходить Тора и указания в сфере еврейского закона для всего Израиля, и к которому будут обращены все вопросы, встающие на повестку дня. И тогда с течением времени (зачинателям дела) удастся превратить это учреждение, Главный раввинат, в «Сангедрин» наших дней, претендующий на роль полновластного хозяина в сфере еврейского закона и распоряжающийся в Торе как в своем владении – без того, чтобы кто-нибудь мог воспротивиться. И действительно; тот, кто знаком с планами министра по делам религий и глав движения «Мизрахи» того времени, знает, что наш учитель был точным в своих предвидениях, и если бы не его бескомпромиссная борьба, – кто знает, какие проблемы и беды причинило бы это учреждение…

Многие в то время не понимали смысла этой борьбы. Методы действий нашего учителя воспринимались иными людьми, в том числе и из нашего лагеря, как проявление его личной, естественной для него склонности к излишней подозрительности и нервозности, из-за которой он видит опасность повсюду и делает из мухи слона… Его опасения, например, по поводу «Эйхаль Шломо» объясняли как следствие той самой «нервозности», приписываемой ему. И в обоснование этого говорили, что большие и важные люди не видели в этих делах опасности, которая оправдывала бы столь яростную войну…

В действительности же здесь было не что иное, как осуществление сказанного нашими мудрецами: «»Счастлив человек, боящийся всегда» (Мишлей, 28:14) – это о словах Торы» (Брахот, 60а). Хотя в действительности еще предстоял долгий путь до опасного развития событий, обычай нашего учителя состоял в том, чтобы устранять корень зла прежде, чем прорастет семя и созреет плод. Своим острым зрением он всегда видел то, чему предстоит родиться. И в то время, когда никто еще не мог разглядеть приближающейся опасности, он уже был занят устранением вредоносного корня.

Пока другие предпочитали терпеть, утешаясь иллюзиями, – мол, «это не страшно» и «мир важнее всего», – именно наш учитель стал на страже, как верный воин, постоянно стоящий в полной готовности обнаружить врага и не дающий успокоить себя. Стоило одной букве Торы оказаться в опасности, как он забывал, что такое покой, и превращался в человека, не ведающего покоя и тишины.

Когда все его имущество отнято у него грабежом

Как бы реагировал любой из нас, узнав, что какой-то мошенник подделал его подпись и перевел на свое имя все его имущество? Он не мог бы спать ночами и бросил все свои дела, чтобы спасти то, что можно; многие в таком случае были бы надломлены душевно.

Что делал наш учитель, когда оказался в такой ситуации?

Один негодяй подделал его подпись и перевел в свою собственность большой жилой дом в Варшаве, принадлежавший нашему учителю, и таким образом лишил его всего имущества, полученного им от тестя. Однако наш учитель остался спокойным и безмятежным. После того, как он взвесил все это дело на весах своего разума, он предпочел ничего не предпринимать и не вызывать в суд того мошенника, поскольку не хотел выдавать его полиции. Можем ли мы представить себе большее душевное спокойствие?

На допросе в НКВД

Во всем, что касалось его телесных нужд и благополучия, его личного и его семьи, наш учитель был всегда спокойным и выдержанным; ничто не выводило его из этого состояния. Приведенную ниже историю я слышал из уст его сына, большого мудреца Торы р. Мешулама Давида, который слышал ее из уст уроженца г. Бриск, раби Яакова Неймана из Чикаго.

Перед прибытием нашего учителя в землю Израиля у него на руках был один сертификат^[9] для него самого, в который были вписаны все его дети, не достигшие восемнадцатилетнего возраста, и еще один сертификат был получен позднее для его сына, большого мудреца Торы р. Йеошуа Давида, который был старше восемнадцати лет и потому не был вписан в сертификат отца. Но для старшей дочери, марат Липша, которая тоже была старше восемнадцати лет, требуемого документа не было.

Поскольку иного выхода не было, для нее сделали поддельное свидетельство о рождении, согласно которому она была сестрой-двойняшкой р. Мешулама Давида и ей еще не было восемнадцати лет. Однако подделка оказалась неудачной: в свидетельстве о рождении р. М. Д., которое было настоящим, было написано, что оно выдано в г. Бриск, а в свидетельстве его сестры-«двойняшки» – что оно выдано в Варшаве. Советские власти в лице печально известного НКВД (Народного Комиссариата внутренних дел) обратили на это внимание, и наш учитель был вызван на допрос.

Как правило, такого рода вызовы кончались заключением в тюрьме НКВД. Получение подобного вызова приводило людей в ужас. Наш учитель, тем не менее, отправился туда спокойным и невозмутимым, в сопровождении упомянутого выше р. Яакова Неймана. Они пришли в контору НКВД, и следователь спросил нашего учителя: как возможно, чтобы один ребенок из двойни родился в Бриске, а другой – в Варшаве, как это следует из свидетельств о рождении?

Наш учитель сразу же ответил, уверенно и настоятельно: «Какой странный вопрос Вы задаете! Когда я был в Бриске, я попросил выписать свидетельство о рождении для сына, а позднее, будучи в Варшаве, когда мне потребовалось свидетельство о рождении для дочери, попросил выписать его для нее!»

Следователь отпрянул назад, пораженный настойчивостью и уверенностью в себе, звучавшими в ответе нашего учителя; он извинился, сразу же закрыл дело и благополучно отпустил его.

Бегство от войны

Во время войны наш учитель бежал со своей семьей из Варшавы в Вильно; в течение трех дней они были в большой опасности. Он принял тогда на себя обязательство следовать тому, что сказал раби Хаим из Воложина в своей книге Нефеш а-хаим (ч. 3, гл. 12). Раби Хаим писал там, что человеку, который не отступает от мысли о том, что «нет никого, кроме Него (Всевышнего)», ни одно творение в мире не может причинить зла^[10]. Невзирая на опасное положение и постоянный страх, во власти которого тогда все находились, наш учитель не отвлекался от этой мысли в течение всего времени поездки, как я расскажу об этом далее.

Когда наступало время молитвы, он просил остановить повозку, чтобы он мог сойти и помолиться стоя, как положено, поскольку ему трудно сосредоточиться должным образом во время езды. Он сходил и молился, в то время как остальные люди в повозках высказывали недовольство тем, что он задерживает езду в час опасности… Он отвечал им, что он со своей стороны не возражает, чтобы они продолжали путь, а сам будет ехать позади, – но, разумеется, его ждали из уважения к нему.

Приехав в город, мы обнаружили, что в нем нет евреев. Немецкие солдаты заполнили улицы и просто чудом не обращали внимания на повозку, в которой ехал наш учитель. Одна женщина-нееврейка, заметившая повозку с пассажирами-евреями, крикнула им, чтобы они поскорее бежали из города, так как немцы уже собрали всех евреев этого города и арестовали их.

Все пассажиры выразили свое удивление перед «духом святого постижения» нашего учителя, но он сказал: «В этом нет чуда, а только простая логика. Я думал: чего нам торопиться? Здесь мы в опасности – и там в опасности, и если это так, то у меня нет причины не помолиться как положено… Для того, кто ведет себя согласно закону Торы, осуществляется сказанное нашими мудрецами: «Невозможно, чтобы человек слушался Меня и терпел от этого ущерб» (Дварим раба, 4:5)».

Когда мы ведем себя согласно законам Торы – не терпим

от этого ущерб

Сын нашего учителя р. Мешулам Давид рассказал мне однажды следующее.

«Когда мы оставили Вильно по пути в Одессу, один еврей пришел к нам в дом и взял чемоданы, чтобы погрузить их в поезд. Многочисленные чемоданы привлекли к нему внимание милиции, и его арестовали по подозрению, будто он торгует на черном рынке. В милиции он сказал, что груз принадлежит раву из Бриска, и просил, чтобы отец немедленно пришел в отделение милиции, чтобы подтвердить его слова. Хотя до отхода поезда оставалось мало времени, отец поспешил туда, чтобы снять подозрение с того еврея, а мы тем временем отправились на железнодорожную станцию, чтобы ждать там отца. Мы были в страхе, не зная, что с ним происходит, не решили ли там, в милиции, арестовать его… И даже если нет, мы боялись упустить поезд, поскольку из-за этого рухнул бы весь план отъезда в землю Израиля. Минуты проходили в страшном напряжении. Вот осталось пятнадцать минут, десять, пять, – а отца нет…

В последний момент он прибежал бегом, что не было свойственно ему, таща с собой чемоданы; это было явно выше его сил. Сев на свое место в поезде, он сказал нам: «По закону Торы я был обязан спасти еврея, сделавшего нам добро. И если мы поступаем по закону – не терпим ущерба: не только не опаздываем на поезд, но и не теряем чемоданов».

Его чудесное спокойствие покинуло его в продолжение поездки, когда он обратил внимание на то, что поезд несколько отстает от графика движения; возникло опасение, что из-за этого он прибудет в Одессу после наступления субботы. С того момента в течение всего пути отец пребывал в сильном страхе, пока, в конце концов, поезд просто чудом не прибыл на станцию назначения за несколько минут до наступления субботы». Эта история будет описана полностью в последующих главах; здесь же уместно лишь вновь отметить редкое сочетание спокойствия и хладнокровия, проявляемых им в делах будничных, с большим страхом в делах, связанных с исполнением заповедей Торы.

Наш учитель объясняет сложное место у Рамбама под

бомбежкой

Следующая история приведена в книге Коль хоцев со слов большого мудреца Торы р. Ш. Швадрона, который рассказывает следующее.

«Я и мой зять, р. Элияу Давид Райхман, пришли к раву из Бриска и задали ему трудный вопрос по поводу сказанного у Рамбама в разделе о законах жертвы Песах. Рав внимательно выслушал и обратился к своему сыну р. Йошеа Бееру, сидевшему рядом, и сказал ему: «Дай им ответ на этот вопрос и расскажи, при каких обстоятельствах мы пришли к нему».

И вот что его сын рассказал нам. «Во время Второй мировой войны, когда мы спасались бегством в направлении Вильно, над нами летали вражеские самолеты и непрестанно бомбили. Царили страх и ужас. Находясь в безвыходном положении, мы продолжали наше бегство – по главной дороге, ведущей в Вильно, среди тысяч таких же беженцев. Вражеские летчики, видевшие большие толпы людей, идущих по главной дороге, без долгих колебаний принялись бомбить ее; они летали прямо над нашими головами.

Ужас смерти ощущался во всем. Мы попробовали свернуть нашу повозку на обочину дороги, чтобы укрыться от вражеского огня под деревьями, и в тот момент, когда мы въехали под большое густое дерево, отец сказал: – Я понял смысл сказанного у Рамбама.

Это было то самое место у Рамбама, о котором нас теперь спрашивали»».

Сущность человека, полагающегося на Б-га

Рассказывает большой знаток Торы р. М. Цукерман.

«Во время Войны за независимость, когда на Иерусалим падали артиллерийские снаряды, наш учитель сказал: «Следует полагаться на Святого благословенного, – однако человек, который полагается на Него без того, чтобы хорошо знать, какова ситуация, не может быть назван полагающимся на Б-га. Истинное упование означает, что человек, даже после того, как он оценил ситуацию и хорошо знает о состоянии дел, продолжает стоять крепко, как скала, оставаясь непоколебимо уверенным в Творце мира. И это – то, о чем сказано: В день, в который убоюсь, – на Тебя я полагаться буду (Теилим, 56:4)»». (Увдот веанъагот ле-вейт Бриск).

Не боялся также и за свое здоровье

Также тогда, когда дело касалось заботы о здоровье, наш учитель проводил четкое разделение между вещами, относящимися к «святому» и к «будничному». Там, где согласно закону Торы следует опасаться, – уместно испытывать страх по поводу здоровья; однако там, где речь идет телесном страдании, которое ничем не угрожает, – нет места тревоге о здоровье.

Следующая история будет подробно изложена в седьмой главе; здесь же я упомяну только о том, что относится к нашей теме. Наш учитель был подвержен частым простудам, и это причиняло ему большие страдания. Врачи высказали мнение, что его квартира (на улице Парас) не подходит ему по состоянию его здоровья, поскольку в ней не бывает солнца. Большой мудрец Торы р. Й. Абрамский обратился к одному из знакомых с просьбой сделать все необходимое для того, чтобы у нашего учителя была квартира, в которой много солнечного света, чтобы улучшить состояние его здоровья. В то время я находился в Соединенных Штатах; тот человек обратился по этому поводу ко мне, и я действительно нашел одного своего родственника, р. Йеуду Буденаймера, который был бен Тора, и он от всего сердца был готов купить нашему учителю подходящую квартиру.

Однако, зная нашего учителя, я сомневался, понравится ли ему все это дело, и потому поторопился послать ему телеграмму, в которой спрашивал его согласия на покупку квартиры для него. В тот же день я получил от него телеграмму – всего лишь из трех слов: «Ни в коем случае. Соловайчик». Когда я вернулся в Израиль и пришел к нему, он обратился ко мне с вопросом: как мне пришло в голову задавать такой вопрос? И добавил к этому, что он не желает пользоваться подарками людей, – даже если этот отказ стоит ему страданий и ухудшения здоровья.

«Когда я нахожусь на фронте, я свободен от тревог»

Это случилось во время войны 5708 (1948) г., в самое тяжелое время осады Иерусалима. Наш учитель сидел и учился в комнате, выходящей окнами на улицу, открытую для артобстрела, в то время, когда все искали укрытия в защищенном месте. Домочадцы просили его перейти во внутреннюю комнату, которая была защищена лучше, но он оставался на своем месте и продолжал занятия. Звуки разрывов снарядов, падавших вблизи его дома, совершенно не мешали ему сосредоточиться… Его сын р. Мешулам Давид рассказал мне: «Мы дрожали от страха, но отец успокаивал нас; его душевное спокойствие действовало на нас благотворно».

Однажды, во время особенно сильного артобстрела, когда его упрашивали оставить ту комнату, он внял этим просьбам. Когда наступило затишье, семья вернулась в дом, и когда зашли в комнату нашего учителя, увидели, что на диван, на котором он обычно отдыхал, упали камни с потолка, – такие, что могли убить… Члены семьи пришли в ужас, представив себе, что случилось бы, если бы наш учитель не вышел из комнаты… Однако он сказал им с полным душевным спокойствием: «Камни упали потому, что я оставил комнату. Если бы я остался на своем месте, они бы не упали!» И действительно, после этого случая он продолжал поступать по своему обычаю и не уходил из своей комнаты во время обстрела.

При всем этом, когда вблизи него не было обстрелов, он был очень напряжен и обеспокоен тем, что происходит в более отдаленных районах. Когда его спросили, почему это так, он объяснил, что пока снаряды падают недалеко от его дома, эта ситуация сковывает его, лишая возможности помогать другим, и потому ему не нужно быть в напряжении. Но когда вокруг него тишина, он беспрестанно размышляет о том, что он мог бы сделать, чтобы помочь тем, кто в беде, и забота об этом отнимает у него душевное спокойствие.

Все это свидетельствует о том, что наш учитель от природы был человеком спокойным и уравновешенным, которому чужды страх и беспокойство; лишь страх перед Б-гом и перед грехом пылал в нем и нарушал его покой. В одной из следующих глав этой книги я расскажу историю об этроге^[11], который был специально прислан ему из Марокко, – таком, относительно которого нет подозрения, что он получен в результате скрещивания (с лимоном и т. п.). Таможенные власти не давали разрешения ввезти его в страну. Я предпринимал много усилий, чтобы освободить этрог из-под «ареста» хотя бы к последнему дню праздника Суккот. В течение всех дней праздника наш учитель был в большом напряжении, но когда я пришел в последние часы и сообщил, что иссякли все шансы получить этрог, весь его страх мгновенно исчез, сменившись полным спокойствием, как будто ничего не произошло.

Это показывает нам, что также и в делах, связанных с Торой и заповедями, его страх не был связан с одними только чувствами; он был контролируем и направляем установлениями Торы. Все время, пока была возможность приумножать усилия, было уместно беспокоиться о том, что долг не исполнен до конца, – и не было предела его страху. Но когда ему стало ясно, что предприняты все усилия и со стороны закона Торы к нему нет никаких претензий, страх его исчез, будто его и не было.

Когда один человек, полагавший, что наш учитель проявил излишнюю подозрительность (в каком-то деле), пришел к нему попросить прощения, поскольку выяснилось, что наш учитель был прав и его подозрения подтвердились, он сказал тому человеку: «Знай, что еще ни разу не было так, чтобы мои подозрения не подтвердились. Я никогда не подозреваю более, чем к тому обязывает закон Торы».

Сказанного достаточно для того, чтобы каждый, у кого есть здравый смысл, понял, что напряжение и страх у нашего учителя были обусловлены его чистым страхом перед Б-гом. Он всю жизнь стоял словно раб, прислуживающий царю, – каждое мгновение – в страхе, что, быть может, он не исполняет свой долг надлежащим образом. Но в тот момент, когда царь благополучно отпускает его, он возвращается к своему спокойствию, безмятежный и уравновешенный.

Обычная верность – недостаточна

Случилось однажды, что нашему учителю сказали в связи с каким-то определенным эпизодом, что в этом деле столь уж большая подозрительность неуместна…

Он ответил: «Когда наш отец Авраам захотел взять жену своему сыну Ицхаку, он послал с этим поручением Элиэзера, который был человеком, верным его дому, в ведении которого было все имущество его дома на основе полного доверия; но несмотря на это, в том деле, ради которого Элиэзер был послан, Авраам не верил ему, пока он не принес клятву. Из этого следует, что в вещах, связанных с духовным (а не материальным), недостаточно обычного доверия, и нельзя вверять их в чьи-либо руки, пока не будет ясно на все сто процентов, что доверенное лицо не обманет в исполнении порученного ему.

Однако сегодня мы видим, что в мире все перевернулось. В имущественных делах человек обеспечивает свою безопасность всеми возможными видами страхования и поручительства, не видя в этом особой «подозрительности». И только тогда, когда речь идет о вещах духовных, он вдруг начинает утверждать, что можно доверять всякому человеку, даже тому, на котором лежит какое-то подозрение…» (Увдот веанъагот ле-вейт Бриск).

Таковы пути Торы

Один мудрец Торы рассказал следующее.

В свое время Хазон Иш предложил мне участвовать в уроках нашего учителя (рава из Бриска), но тот по разным причинам отказался принять меня.

Через какое-то время Хазон Иш спросил меня, почему я не пошел учиться к раву из Бриска, как он предлагал. Я ответил ему, особо не подумав: «Там нервная (напряженная) обстановка…»

Услышав это, Хазон Иш сразу же ответил: «Мы знаем, что Тора была дана Израилю в трепете и страхе, и еврей должен проводить свою жизнь, все дни свои с Б-гом благословенным и с Торой. Так живет наш учитель, великий мудрец Торы Ицхак Зеев, а Вы говорите, что это «нервная обстановка»?!» (Увдот веанъагот ле-вейт Бриск).

«Проверяет свои карманы всякий час»

Сам наш учитель говорил: «Все думают, что я – человек нервный и подозрительный, но это неправильно. На самом деле я действую в соответствии с тем, что сказали наши мудрецы, будь благословенна их память: «Человек проверяет свои карманы всякий час». Это правило сказано также и о том, у кого в кармане лишь считанные мелкие монеты, – он не отводит от них своего внимания. Тем более тот, кто имеет в своем кармане крупную сумму денег, – он все время боится за них и бережет их как зеницу ока. И также я, – сказал наш учитель, – для меня исполнение Торы и заповедей – это миллионы, и потому я в постоянном страхе!» (Увдот веанъагот ле-вейт Бриск).

«Подобным ему быть должен (большой) человек»

Рамбам пишет в Илхот дэот, гл. 1, что человек должен отдаляться от крайностей в проявлениях своих душевных качеств. Например, он не должен, с одной стороны, легко приходить в гнев, – но, с другой стороны, он также не должен уподобляться бесчувственному мертвецу; он должен найти средний путь, «золотую середину», как это подробно объясняет Рамбам (там).

Применительно к нашему учителю понятие «естественных душевных качеств» вообще не существовало. Его качества не вытекали из его природных свойств. Они были в руках его разума, как глина в руках того, кто лепит из нее. Для него не существовало понятие естественного страха, естественного гнева или естественной гордости. Он был погружен в страх, когда Тора требовала этого, и гневался, когда Тора требовала этого от него. Когда была нужда осуществить сказанное в Писании: «И возвысилось сердце его на путях Г-сподних» (Диврей а-ямим-2, 17:6), он (внутренне) возвышался. Страх у него не приходил за счет спокойствия; гнев не нарушал спокойствия души, а гордость не противоречила скромности. Все исходило из одного чистого источника; все качества не существовали сами по себе, но только как часть исполнения заповеди «И ходи путями Его» (Дварим, 28:9).

И потому нет никакого чуда в том, что у нашего учителя уживались вместе столько противоречащих друг другу качеств, и в то же самое время, когда он сердился, он был спокоен и уравновешен, – все по мере нужды. В отношении него уместны слова наших мудрецов, будь благословенна их память: «»Не человек это (а ангел)». А другие говорят: «Подобным ему быть должен (большой) человек»» (Шабат, 112б).

1. Счастлив тот, кто постоянно боится забыть слова Торы и потому беспрестанно повторяет их (Раши там). ↑
2. Когда Эсав пришел к нему за благословением, принеся приготовленную еду. Ицхака охватил страх, поскольку перед этим он уже дал благословение Яакову, думая, что перед ним Эсав. ↑
3. Естественному – вызванному обычным для человека страхом перед всякого рода естественными факторами, могущими угрожать благополучию человека в этом мире. ↑
4. Их разлучила война, и наш учитель, будь благословенна его память, свидетельствовал о себе, что в мыслях своих не оставлял жену и детей ни на одно мгновение до конца своих дней. Он больше не женился. ↑
5. Вопреки постоянному страху перед Б-гом, который, как упоминалось выше, сопровождал нашего учителя на каждом шагу, и вопреки неизбывной скорби по жене и оставшимся с ней детям, он, ради остальных детей, которые оказались с ним и нуждались в нормальных условиях жизни и развития, поддерживал в своем доме атмосферу постоянной радости. И в наших ли силах представить себе, какая вера и какое могучее самообладание от него для этого требовались? ↑
6. Поскольку это – веши, хорошо известные в мире Торы. ↑
7. Танаим – величайшие из мудрецов Мишны. ↑
8. Об этом высказывании наших мудрецов см. в Предисловии к русскому переводу. ↑
9. Сертификат – документ от имени британских властей, дававший право въезда на территорию подмандатной Палестины. ↑
10. Раби Хаим объясняет там сказанное на эту тему в Гемаре (см. Хулин, 7б). Смысл его объяснения состоит, вкратце, в том, что ни одно творение не имеет само по себе ни сил, ни власти причинить человеку вред – в силу единства Его: «Г-сподь есть Б-г… нет другого)» (Дварим, 4:39), ибо Он – Властелин всех сил.Однако могут спросить: если все, что происходит с человеком, происходит лишь по Высшей воле Творца, то это всегда должно быть так, независимо от того, верит в это человек или нет, отвлекается он от мысли об этом или нет!Однако воля Творца состоит именно в том, – и это мы видим из слов раби Хаима, – что происходящее с человеком зависит от его веры в единство Творца. Если эта вера недостаточно крепка и человек в той или иной мере ощущает себя во власти каких-то иных сил, будь то силы природы, злая воля других людей или силы нечистоты (как, например, колдовство), то он будет отдан (с Небес) под власть этих сил – по принципу «мера за меру». И свою веру в единство Творца мы должны особо укреплять в час опасности, не отвлекаясь от мысли об этом единстве ни на минуту. ↑
11. Этрог – плод из цитрусовых, внешне несколько напоминающий лимон, – один из четырех видов растений, необходимых, в соответствии с заповедью Торы, во время праздника Суккот (см. Ваикра, 23:40; там он называется «плод прекрасного дерева»). Безупречный и красивый этрог, которым, по мере возможности, стараются обзавестись к празднику, стоит немалых денег. ↑