ХАЗОН ИШ

Глава седьмая

ЛЮБОВЬ К БЛАГОДЕЯНИЮ

Благодеяние и истина встретились; справедливость и мир соединились.

(Теилим, 85:11)

Принято считать, что благодеяние и истина, справедливость и мир – это вещи, отрицающие друг друга: тому, кто желает сделать благодеяние, нередко приходится поступаться истиной, и подобным же образом истина порой достигается за счет благодеяния. Наши мудрецы рассказывают, что когда Святой благословенный советовался со своей Высшей свитой (ангелами) перед тем, как сотворить человека (о том, делать ли это), истина сказала: «Не следует творить его, ибо он весь – ложь», а благодеяние сказало: «Пусть он будет сотворен, ибо он весь – благодеяние».

Но у человека, достигшего совершенства, – «благодеяние и истина встретились; справедливость и мир соединились». Нет между ними противоречия; напротив, есть между ними встреча и единение. Истина не противоречит благодеянию, а справедливость не противостоит миру – они лишь дополняют друг друга.

Все это нашло свое воплощение в нашем учителе. Во все свои дни он приумножал благодеяние – и никогда не отступал от своей приверженности истине.

Он приступал к практическому действию только после того, как проверял все его аспекты. Так же, как в своих книгах он исследовал все стороны изучаемой темы, со всеми следствиями, доводя все до полноты и совершенства и согласовывая все так, чтобы не оставалось противоречий и трудностей, – точно так же он вел себя в мире практических дел: все осуществлялось с должной полнотой, ничто не ускользало от внимания. Однако в сфере практических дел труднее достичь полноты и совершенства, и здесь мы были свидетелями его исключительности.

Человеческое достоинство

Однажды нашему учителю стало известно, что эрув^[1] в одном из городов на севере страны не является правильным лехатхила^[2], согласно его точке зрения, и он решил, что следует исправить этот эрув ради блага общества. Но он воздерживался от осуществления этого решения, не желая задеть честь местного раввина. Когда представился случай, – ему стало известно, что тот раввин поехал за границу, – он поторопился поехать в этот город и исправить то, что требовалось, и сразу же вернулся в Бней Брак, так, чтобы ни о чем не стало известно.

Тот, кто занимается практическими вопросами, знает, что исправление тех или иных вещей нередко сопряжено с тем, что при этом кто-то окажется задетым. У нашего учителя все было иначе. Хотя, по его мнению, и была необходимость в исправлении эрува, он предпочел полагаться в течение какого-то времени, постфактум, на существующий эрув, лишь бы только не задеть другого человека.

Наш учитель прилагал огромные усилия и применял изощренные приемы, чтобы исполнить задуманное в совершенстве. Много раз мы видели, как он приступает к решению практической проблемы, когда, с одной стороны, какое-то дело должно быть сделано, а с другой стороны – есть опасение, что будет задета чья-то честь. Наш учитель напряженно думал, пока не находил наилучшее решение. Всякий раз мы поражались заново, видя в этом подлинную гениальность, находившую свое выражение в нахождении оптимального пути.

Также и достоинство ребенка наш учитель не желал задевать. Когда он экзаменовал детей в талмуд-торе или в ешиве-ктана^[3], всегда старался задавать очень легкие вопросы, на которые дети наверняка смогут дать правильный ответ и не испытают стыда.

(Великий мудрец Торы, р. А. Й. Штейнман)

«Мир в доме вернется на место свое…»

В книге Зикнеха вайомру леха описывается следующая история, которую слышал большой мудрец Торы, р. Ш. Швадрон от р. Яакова Каменецкого, а тот, в свою очередь, слышал о ней из уст участника этой истории, большого мудреца Торы р. Моше Роджина, автора книги Незер а-кодеш. Тот был раввином города Койдан – того самого, где жил наш учитель после своей женитьбы, в период, когда он находился на обеспечении у своего тестя^[4].

Раби Моше рассказывает следующее: «В тот период наш учитель был еще молодым, имя его не было известным и Тора его еще не получила распространения, – но я уже очень хорошо знал его и был знаком (с его Торой).

Сразу после того, как он приехал, чтобы поселиться в наших местах, он пришел ко мне как к раввину этого города для ученой беседы. Я тут же увидел и понял, насколько я мал и слаб в сравнении с ним в учебе – почувствовал себя ничем по сравнению с этим молодым учащимся, стоящим передо мной!

Я показал ему свои рукописи – мои открытия в учебе. Почитав, он начал обсуждать их со мной, и я понял, что они нехороши. Недолго думая, я порвал их; и тогда он, с характерной для него скромностью, предложил мне учиться с ним вдвоем, – но с одним условием: чтобы об этом никто не знал, чтобы я никому об этом не рассказывал.

Я согласился с этим условием, и мы стали заниматься вместе. И с того времени я, раввин города, сделался учеником молодого бен Тора Авраама Йешаяу Карелица… Все видели и удивлялись: какие дела есть у раввина с этим замкнутым молодым человеком? Ведь они совершенно ничего не знали о нашей учебе, только видели, как он входит ко мне и через какое-то время выходит. И с того времени также часто видели нас беседующими – в самых разных обстоятельствах, и потому думали, что у нас, возможно, есть общие деловые интересы, или, быть может, я опекаю этого странного человека… Так или иначе, все удивлялись и спрашивали, – но я был вынужден молчать.

Однажды, когда наш учитель пришел ко мне домой, он сказал: «Янкеле-жестянщик болен, и я прошу пойти вместе со мной проведать его». Я спросил его: «Что Вы изволите говорить? Ведь это не в обычаях раввина – приходить к людям в дом!»

Хотя я и был чрезвычайно удивлен столь необычному делу, – откуда этому молчаливому бен Тора знать о личном благополучии и самочувствии такого простого человека, как Янкеле-жестянщик, – мое удивление возросло многократно от его последующих слов, в которых он объяснил и обосновал эту из ряда вон выходящую просьбу: «Как рав изволит увидеть, жена этого жестянщика относится к своему мужу с пренебрежением. Из-за этого сложилось так, что мир в доме пошатнулся, – и дело это все больше осложняется и запутывается. И раз уж случилось так, что Янкеле-жестянщик заболел, – если мы придем сейчас вдвоем навестить его, то, поскольку визит раввина – дело редкостное, этот случай произведет в городе шум и доставит большой почет хозяйке. Ведь все это случится только в честь ее мужа; и это побудит ее оценить его как должно. И в их дом вернется мир». Так завершил свои слова этот аврех кемидрашо^[5]

И я, – завершает свои слова раби Моше, – просто не мог устоять перед потрясающей мудростью этих слов…

И действительно, все так и было: мы пошли вместе навестить того Янкеля-жестянщика, и назавтра весь город шумел об этом. Его жена, как это ясно, с той поры не переставала хвалиться перед всеми этим важным визитом, и в их доме воцарился мир», – закончил р. Моше Роджин.

Милосердие его обращено на всех людей

Примерно за два года до своей смерти наш учитель позвал меня и попросил ходатайствовать перед президентом страны, которым тогда был Ицхак бен Цви, об амнистии для двух братьев, осужденных на длительный срок заключения по обвинению в убийстве.

Эти два брата жили вместе; у них был курятник. Однажды ночью в их дом проникли воры, и они вышли прогнать их. В ходе борьбы с ворами братья убили одного из них. Суд приговорил их к длительному сроку заключения.

Я очень удивился, услышав эту просьбу. Почему наш учитель заботится об амнистии для этих людей, которые по неосторожности убили человека?

Я выразил ему свое удивление, и он объяснил мне, в чем дело. По закону Торы эти люди не считаются убийцами, ибо сказано: «Пришедшего убить тебя – опереди и убей» (Мидраш Танхума, Пинхас, 3). Они боялись, что воры заберут все их имущество, и вышли, чтобы защитить его. Боясь за свою жизнь, они действовали в страхе и панике – и дело дошло до неумышленного убийства.

Я сказал, что не думаю, что у меня есть шанс добиться для них амнистии. Я был тогда молодым членом Кнессета и не верил, что смогу повлиять на президента Израиля в столь проблематичном деле. Я спросил у нашего учителя, могу ли я предстать перед президентом Ицхаком бен Цви в качестве его посланника, ибо, насколько я понимал, сам по себе тот факт, что Хазон Иш просит за кого-то, может оказать свое влияние.

Наш учитель ответил согласием и добавил, что следует предоставить им амнистию после того, как они отбудут восемь месяцев из срока своего заключения. Он решил, что восемь месяцев – это тот срок, который им полагается, но длительное заключение – никоим образом нет.

Когда я пришел к президенту, он очень удивился словам нашего учителя. – Я много слышал о Хазон Ише, – сказал бен Цви , – но чтобы мысль о незнакомых ему людях настолько занимала его? И еще он делает расчет, какое наказание им полагается? Я просто не могу поверить!

Президент обещал сделать все, что сможет, чтобы братья получили амнистию. И действительно, через какое-то время они получили ее, как того желал наш учитель.

Я не знаком с этими двумя братьями, но мне стало известно, что после амнистии они стали достойными людьми, изучающими Тору и Б-гобоязненными.

«Я – тот, кто должен терпеть!»

Тот, кто думает, что наш учитель почувствовал себя свободным от ответственности за это дело, назначив меня своим посланником, согласно правилу: «посланник человека – как он сам»^[6], ошибается. В продолжение этого дела он действовал также в согласии с правилом «заповедь, исполненная лично, ценнее, чем исполненная через посланника», – и здесь открылись во всем величии его утонченность, чувствительность и глубина понимания души другого человека.

В течение долгих месяцев мать этих братьев часто приходила в дом нашего учителя, чтобы услышать от него, как продвигается дело с освобождением ее сыновей. Но эта простая женщина не могла понимать, насколько дорого время нашего учителя, и не удовлетворялась тем, чтобы только спросить и выслушать ответ. Она подолгу сидела в его доме, вздыхая и горько плача перед ним о своих сыновьях. Он же сопереживал с ней в ее горе и всякий раз обещал ей проверить состояние дел, и просил прийти завтра, чтобы получить известие.

Все это причиняло нашему учителю большие страдания из-за потерянного времени, которое так дорого, но он постоянно отказывался открыть ей, кто занимается этим делом. Сестра нашего учителя, рабанит Каневски, мир ей, умевшая ценить его время, не могла равнодушно наблюдать за его страданиями и обратилась к нему с вопросом: поскольку р. Шломо Лоренц – тот человек, который занимается этим вопросом, не лучше ли было бы попросить эту женщину, чтобы она обращалась непосредственно к нему? Почему рав (Хазон Иш) обязан отвлекаться от своей учебы без нужды?

Он, однако, ответил ей, что у него нет права делать это. Эта женщина, по характеру своему и потому, что она – мать этих двух братьев, чрезвычайно настойчива. «Она обратилась ко мне, и я обязан терпеть ее, даже если это отвлекает от занятий Торой. У меня нет права возлагать это бремя на р. Шломо Лоренца».

Что могло быть легче и логичнее, чем возложить этот груз на молодого общественного деятеля, время которого так или иначе посвящено общественным делам и который принял бы обязанность с радостью и от всего сердца, и даже увидел бы заслугу для себя в том, чтобы снять бремя с великого мудреца поколения? Однако наш учитель пришел к выводу, что у него нет права освобождать себя от этой обязанности, даже если она исполняется за счет изучения Торы.

«Рабанит не видит…»

Дверь его была открыта перед каждым человеком, и он не делал различия между человеком важным и простым. Наш учитель до конца отдал себя изучению Торы, но, тем не менее, когда к нему обращался еврей, нуждающийся в помощи, он отдавал себя в полное его распоряжение.

Однако рабанит, мир ей, жена нашего учителя, которая беспокоилась о нем и ухаживала за ним с величайшей преданностью, не позволяла любому человеку входить к нему в любое время и мешать его учебе. Однажды он сказал мне: «У многих есть претензии к рабанит, и я должен сказать слово в ее защиту».

«Рабанит почти не видит, и уже по одной этой причине она препятствует тому, чтобы люди входили ко мне. Поверь мне: если бы только я не видел по озабоченному выражению лиц входящих ко мне людей их разбитых сердец – я тоже не принимал бы их… Мне очень больно, что я должен посвящать так много времени заботам об этих людях за счет моей учебы. Но, когда я вижу лицо человека, я чувствую боль его сердца; меня охватывает жалость, и я принимаю его и посвящаю ему столько времени, сколько нужно, чтобы помочь ему».

«Также и рабанит: если бы она видела выражение лица, она наверняка позволяла бы людям войти ко мне; но поскольку она не видит, она поступает в соответствии с логикой, а ведь согласно логике не следует позволять людям отвлекать меня от учебы…»

«Как можно не впускать их?!»

Незадолго до кончины обострилась физическая слабость нашего учителя. Его личный врач, д-р Моше Амер, вызванный к нему, обнаружил признаки нарушения работы сердца, и дал указание соблюдать полный покой.

Зять (муж сестры) нашего учителя, р. Шмуэль Грайнеман, умолял его прекратить прием посетителей и предложил, чтобы не позволяли входить к нему. «Как можно принимать посетителей в таком состоянии?!» спрашивал он. Однако наш учитель не согласился с этим и спросил в свою очередь: «А как можно их не впускать?! Ведь люди приходят издалека со своей сердечной болью, – не ради удовольствия, а для того, чтобы получить облегчение…» (из выступления р. Ш. Грайнемана в память об умершем в зале ешивы Поневеж).

Слова самого нашего учителя, представляющие нам образ человека цельного и совершенного, с драгоценной душой, свидетельствуют об этих его чувствах: «Есть люди, стремящиеся делать добро ближнему. Встреча с ним радует им сердце; такой человек всегда встречает ближнего с приветливым выражением лица… ибо самая большая сердечная боль для него – задеть чем-нибудь честь товарища или упустить случай воздать ближнему добром» (Эмуна увитахон, 1:11).

Ради одиноких

Мой личный врач, д-р Нахман Фрай, который был близок с нашим учителем, поведал мне, как однажды рассказал ему, что один из больных, находящихся на излечении в больнице «Асута», одинок; у него нет ни знакомого, ни кого-то, кто мог бы помочь и выручить. Это очень осложняет его болезнь, поскольку одиночество в таком положении чрезвычайно тяжело.

«Назавтра, когда я прибыл к этому больному на ежедневный обход, я нашел нашего учителя сидящим у его кровати»…

А следующую историю мне рассказала госпожа Сирока, вдова р. Шимона Сирока.

Примерно через год после их женитьбы наш учитель позвал р. Шимона. Это было незадолго до праздника Песах, и он просил раби Шимона отпраздновать ночь седер Песах в обществе девочек-сирот, уцелевших в Катастрофе, в доме Сары Шнирер^[7] в Бней Браке. Раби Шимон, у которого не было никакого опыта в подобного рода делах, почувствовал себя очень неловко при мысли о подобном поручении – находиться за столом в обществе девочек, и он попросил отсрочки в принятии решения, чтобы обдумать его. Через несколько дней он вновь пришел к нашему учителю и объяснил, что исполнение этой обязанности превыше его сил.

Наш учитель сказал ему, что не нашел того, кто сделает это вместо него, и добавил: «Это – великая заповедь; ведь эти девочки – «угли, спасенные из огня»^[8], и если не найдется никого, кто проведет для них седер, то невозможно даже представить себе горе и обиду этих сирот… Если Вы не пойдете – пойду я сам и буду с ними за столом»…

Ясно, что после этих слов р. Шимон Сирока и его супруга с радостью приняли на себя эту обязанность.

Как наш учитель принял «плату»

Однажды, когда наш учитель вышел на прогулку с учеником, к ним подошла женщина; вид ее выражал скорбь, и все, чего она хотела, – чтобы наш учитель принял от нее «плату» за то, что помолится о ней. Она протянула десять шиллингов; наш учитель с готовностью принял их и благословил ее с большой теплотой. Она была очень довольна и пошла своей дорогой.

Ученик, который знал, что наш учитель не принимает подарки от людей, очень удивился, видя все это. Тот почувствовал его удивление и сразу же объяснил: «Это – то благое дело, которое я мог сделать для нее в подобном случае: принять у нее эту «плату»»…

Наш учитель оберегает честь своей жены

Накануне моей женитьбы, в 5705 (1945) г., я пришел к нашему учителю известить его об этом и пригласить на свадьбу. Он дал мне свое благословение на женитьбу, и когда мы прощались, попросил меня, чтобы я, выходя из дома, задержался под окном его комнаты.

Это меня удивило, но разгадка не заставила себя ждать. Я стоял под окном; оно открылось, и наш учитель протянул мне свою книгу – том, относящийся к трактату Звахим, с его посвящением и подписью. Я не мог удержаться и спросил, почему он не вручил мне книгу при расставании, пока я был в его комнате.

Он объяснил: «Рабанит огорчается, когда я даю свои книги в подарок. Это – единственный наш источник дохода, и, поскольку она заботится о нашем пропитании, она относится к этому так строго. Я не хотел огорчать ее и опасался, что она увидит, как ты выходишь с книгой, и догадается, что я дал ее тебе в подарок на свадьбу. Поэтому я передаю ее тебе через окно».

Этот случай – важный пример того, насколько человек должен считаться с чувствами других, и в особенности – жены. Сделай из этого вывод, как мы должны исполнять сказанное (нашими мудрецами): «Почитай ее больше себя самого!» (Евамот, 62б).

Кстати сказать, когда в тот раз я находился в доме нашего учителя, вошла рабанит, чтобы сказать мне мазаль тов (пожелать счастья и удачи). Она слышала, что я просил у него благословения на успехи в изучении Торы, и ответила на это так: «Ты не нуждаешься ни в каком благословении. Если ты будешь учиться и трудиться над Торой изо всех своих сил, как Авраам Йешаяу, будешь велик, как он»… Она подробно описала, как наш учитель целиком отдавал всего себя Торе, тогда как бремя пропитания возложено лишь на нее, и как тяжело ей добыть хотя бы самое минимальное пропитание, но она делала все необходимое с любовью и с душевным удовлетворением, ибо знала, что благодаря этому Хазон Иш станет великим мудрецом поколения.

Ради спокойствия рабанит

Нечто подобное я слышал и от большого мудреца Торы, р. Арье Шехтера, который рассказал мне следующее:

«Мой отец, р. Яаков, слышал, что Хазон Иш зарабатывает на жизнь продажей своих книг, и когда он в первый раз пришел к нему, поинтересовался написанными им книгами. Когда наш учитель сказал ему, что написал девять книг, он захотел купить все. Мой отец спросил, какова цена каждого тома. Здесь вмешалась рабанит и сказала (на идиш): «Лихт костен таер» (свечи стоят дорого). Раби Яаков спрашивает дальше: «Сколько же: половину лиры?»^[9] Она опять сказала: «Лихт костен таер». «Ну, так сколько? Лиру?» спросил он, и она опять ответила тем же.

Когда он дошел до цены в две лиры, рабанит улыбнулась. Хазон Иш достал из шкафа девять книг, завернул их в бумагу, перевязал веревкой, чтобы покупатель мог унести их домой. Тот заплатил восемнадцать лир и поехал домой в Тель-Авив.

Покупатель еще не успел добраться домой, как его уже поджидал р. Зелиг Шапиро; он передал ему, что Хазон Иш сказал, что книга стоит не больше, чем 35 грушей^[10], и что тебе не нужны девять книг, достаточно пока одной, а он (Хазон Иш) в действительности намеревался продать только одну книгу, и с этой целью давал.

Раби Зелиг добавил от имени Хазон Иша: «Я делал все это ради спокойствия рабанит!»»

Несмотря на то, что действительно, как и говорила рабанит, бремя обеспечения пропитания было тяжким для них, и, как наш учитель говорил сам: «мое пропитание достается мне постоянными чудесами» (Ковец игрот, ч. 1, 161), он не хотел продавать книги только ради денег, и он пишет в другом месте: «Книг я не послал, так как не хочу (зарабатывать) таким образом (продавая книги любым путем, не думая, принесут ли они пользу купившему их)… я хочу покупателей (изучающих) Тору, или (продавать книги) для Дома учения, – но не желаю, чтобы их покупали для того, чтобы сделать (мне) пожертвование окольным путем» (там, 1:160).

Посещение больного в канун Йом кипура

После выборов 5711 (1951) г. я слег в постель. В ту пору, в ходе предвыборной кампании, предшествовавшей моему избранию в Кнессет, я много посещал маабарот (районы бараков или палаток для временного проживания репатриантов) для ведения предвыборной агитации, и заболел сыпным тифом.

Я лежал в больнице «Асута» в Тель-Авиве, и перед Йом-кипуром 5712 (1951) г. моя жена спросила нашего учителя, можно ли мне поститься? Основательно и всестороннее проверив это дело, он постановил, что я должен есть.

Накануне Йом кипура, в полдень, случилось неожиданное. Я не мог поверить своим глазам: наш учитель появился в моей палате…

Он сказал мне следующее: «У меня нет сомнения, что ты подчинишься моему указанию и будешь есть в Йом кипур. Но я опасался, что ты будешь расстроен тем, что должен есть в Йом кипур, и поэтому я пришел сказать тебе, что точно так же, как существует заповедь поститься в Йом кипур, существует заповедь есть для того, кто должен есть. Я хочу, – сказал наш учитель, – чтобы ты ел с радостным сердцем, «иди и ешь с радостью хлеб свой» (Коэлет, 9:7)».

Он благословил меня, пожелал гмар хатима това^[11] и ушел.

Для нашего учителя это посещение было чрезвычайно тяжелым. В те дни дорога из Бней Брака в больницу «Асута» занимала много времени. Он ехал автобусами в канун Йом Кипура; и все это ради чего? Ради того, чтобы успокоить молодого человека, чтобы он не был расстроен, что должен есть в Йом Кипур… Объяснение всего этого скрыто в словах нашего учителя, свидетельствовавшего о себе следующее: «Мне доставляет удовольствие радовать сердца людей. И я в высшей степени обязан остерегаться, чтобы не причинить человеку огорчение даже на один миг» (Ковец игрот, ч. 1, 33).

Как единственный сын

Рассказывал большой мудрец Торы, р. Х. Хайкин:

«В 5691 (1931) г. мы, несколько молодых людей из ешивы (в городке) Радин (которой руководил Хафец Хаим), находились в курортном городке Неменчин, неподалеку от Вильно, чтобы отдохнуть и побыть вблизи великого мудреца Торы, р. Х О. Гродзенского из Вильно. Были там также великий мудрец Торы, р. Эльханан Васерман из Барановичей и Хазон Иш.

Когда нас встретил мой наставник и учитель, р. Э. Васерман, его первым вопросом был следующий: «Навестили ли вы уже Хазон Иша?»

Разумеется, мы сразу же отправились к нему и немного побыли с ним. После этого мои товарищи вернулись к себе, а я, как его земляк, остался в его комнате. Я страдал тогда от легкой простуды и посреди разговора с ним почувствовал головную боль. Когда она усилилась, у меня вырвались слова: «У меня немного болит голова»…

Хазон Иш тут же вышел из комнаты. Я не понял, почему, но не прошло и нескольких мгновений, как он вернулся с термометром и попросил меня измерить температуру.

Я был потрясен этим, – как величайший из великих мудрецов превращает себя в слугу ради молодого из молодых! Ведь это была не болезнь или что-либо похожее на нее; но наш учитель беспокоился о здоровье другого человека, как заботливый отец – о здоровье своего единственного сына; он старался успокоить его и как можно скорее избавить от боли и неудобств».

Есть еще в Торе особое свойство: свет, непостижимый человеческим умом. Этот особый свет освещает и очищает душу человека, позволяя ему узреть свет, сияние и сладостность доброго разумения и мудрости, – и тогда человек полюбит скромность по самой природе своей и возненавидит гордыню в силу самой природы своей; полюбит щедрость и милосердие естественным образом и возненавидит жестокость; полюбит кротость и терпение и возненавидит гнев… И это потому, что все стремление и упование мудреца – исправить свои душевные качества.

(Эмуна увитахон, 4:15)

1. Закон Торы запрещает в субботу перенос вещей между определенными видами владений (в данной книге нет места объяснять это более детально). Наши мудрецы установили в этой сфере дополнительные ограничения с целью предотвратить нарушение закона Торы, а также определили условия, все вместе называемые эрув (что означает «смешение владений»), при исполнении которых перенос вещей разрешается. Одним из этих условий является ограда вокруг жилого района или целого города. ↑
2. То есть на него нельзя полагаться изначально, а только «постфактум», когда по каким-то причинам невозможно удовлетворить всем требованиям закона. ↑
3. Ешива для подростков, в которую приходят после талмуд-торы. ↑
4. Согласно давней традиции, бен Тора в первые годы после своей женитьбы продолжал заниматься исключительно Торой, находясь на обеспечении у своего тестя. ↑
5. Аврех кемидрашо: после того, как Йосеф разгадал сны фараона о семи годах сытости и семи годах голода и дал советы, что нужно делать в связи с этим, фараон назначил его правителем всей земли египетской – вторым после себя. Он усадил Йосефа в колесницу и приказал, чтобы перед ним возглашали: аврех (Берешит, 41:43). Раши объясняет (там) слово аврех таким образом: ав бехохма – велик мудростью, и рах бешаним – молод годами. Аврех кемидрашо означает: аврех (человек, основным занятием которого является изучение Торы), соответствующий толкованию, данному Раши: мудрый вопреки своей молодости. ↑
6. Это – общее правило в Торе, действующее во многих сферах: имущественной, в сфере брака и развода и т. п. ↑
7. Сара Шнирер – легендарная основательница системы школ и семинаров Бейт Яаков для девочек. ↑
8. См. Йешаяу, 7:4. ↑
9. Лира – денежная единица того времени; одна израильская лира соответствовала одному английскому фунту стерлингов. ↑
10. 1 груш равнялся 1/100 части лиры. ↑
11. Традиционное пожелание, которое говорят друг другу на Йом кипур. Оно означает: «Чтобы был скреплен на Небесах печатью благоприятный приговор для тебя на будущий год». ↑