Рав Моше Тверский
Размышления и воспоминания ученика
Рав Элиэзер Менахем Нейгаус
В то время, как я покрывал землей могилу моего учителя, великого праведника, рава Тверского, да отомстит Творец за его кровь, у меня было ощущение, словно вместе с ним я хороню частицу своей души. Хотелось посильнее ущипнуть себя и проснуться, чтобы наконец прекратился этот кошмар. Я вспоминал, как семнадцатилетним юношей попал в ешиву «Торат Моше» и впервые повстречал там рава Тверского, и картины прошлого вновь и вновь проходили перед моими глазами. Уже тогда, много лет назад, все понимали, что он был выдающимся еврейским мудрецом, удивительным праведником, человеком, который всю свою жизнь посвятил изучению Торы и соблюдению еврейского закона. Он был настоящим евреем! Все очень уважали рава Моше, в наших глазах он был подобен ангелу. Мы чрезвычайно почитали его, но с другой стороны – очень любили. Я знаю, подобное редко встречается, обычно одно противоречит другому, но в данном случае было именно так. Когда мне позвонили и сообщили ужасное известие, у меня просто выпал из рук телефон, и я заплакал, как ребенок, заплакал так горько, как никогда в жизни не плакал. Во время шива мне позвонил друг из Англии, и мы плакали с ним вместе. У нас обоих было одно и то же чувство – часть нашей жизни ушла, кончилась с уходом нашего рава. Что же было в нем, в нашем ребе, как мы его ласково называли, что заставляло нас, учеников, так любить его?
Наверное, каждый из нас ответил бы по-своему. Но кое в чем мы были бы единодушны. Когда я думаю о раве Тверском, первое, что тут же всплывает в памяти, – радушная улыбка, которой он встречал каждого, и особенно нас, своих учеников. Улыбка, по которой я так сильно скучаю… Было совершенно ясно, что так он выражал любовь ко всему еврейскому народу. Любовь, которую его горячее сердце испытывало по отношению к каждому еврею. Мы, его ученики, постоянно ощущали эту любовь и заботу, до такой степени, что каждый чувствовал себя любимым сыном.
При встрече он всегда интересовался, что происходит у меня дома. Однажды я попросил его молиться за одного из своих родственников, который тогда болел, и с тех пор рав неизменно интересовался его здоровьем.
Конечно, забота о нас не включала в себя только улыбку. Он всегда находил нужные слова для каждого. Именно к нему шли за поддержкой и одобрением. Я помню, как он помог мне, когда я учился в колеле, главой которого был большой гаон. Каждый раз, когда я предлагал какое-либо толкование обсуждаемого вопроса – сугии, глава колеля тут же разрушал его своими остроумными вопросами и выдвигал свое гениальное толкование, которое мне было очень трудно принять. Все это очень сильно выводило из равновесия, и я совершенно не мог понять материал, который учил. Я позвонил своемуребе, раву Тверскому, и он успокоил меня. Он сказал, чтобы я не волновался, а спокойно выслушивал наставника, и отвечая на вопросы, не чувствовал себя обязанным принимать его ответы и объяснения.
В прошлом году, на Хануку, я должен был поехать в Америку на семейное торжество. Впервые за много лет я покидал пределы Израиля, и решил использовать эту ситуацию, чтобы собрать деньги для нашего вечернего колеля. Так я оказался в Америке на несколько дней раньше, чем изначально планировалось. Мне было очень одиноко, и поэтому уже из аэропорта я позвонил раву Тверскому, чтобы он поддержал и благословил меня. До сих пор его слова звучат у меня в ушах: «Это замечательно, что ты едешь туда с тяжелым сердцем. Это знак того, что тебя ждет большая удача». И, слава Б-гу, так оно и случилось!
Именно рав Тверский пятнадцать лет назад поддержал мою идею открыть вечерний колель в Кирьят Сефер, более того, он сам точно расписал, что мы должны учить. Все возникающие вопросы мы всегда обсуждали с ним, и его имя значилось на наших бланках как имя главного раввина – консультанта колеля. Каждый раз, когда я звонил, он подробно расспрашивал меня о колеле, интересовался тем, что мы изучали на тот момент. Было ясно, что всем сердцем он был с нами. Когда мы первый раз отмечали завершение трактата Талмуда (сиюм) в нашем колеле, он приехал в Кирьят Сефер и произнес очень глубокую и проникновенную речь. До сих пор мы вспоминаем, как он повторял снова и снова, что завидует нам, и как счастлив, что смог приехать к нам в колель. Ничего особенного не было в этих простых словах, но они были сказаны от всего сердца, и с таким теплом, что мы надолго их запомнили.
В последний день шива учащиеся колеля попросили меня сказать несколько слов о раве Тверском. И я начал свой эспед словами из трактата Шаббат (153а). Написано там, что Рав сказал раву Шмуэлю бар Шиласу: «Ахим бе-эспейда де-атам каимна». И Раши объясняет эти слова так: «Постарайся хорошо продумать, как ты скажешь обо мне эспедпосле того, как я умру, чтобы те, кто слушают тебя, были тронуты твоими словами и заплакали, ведь и я буду слушать тебя». Когда я произнес эти слова и представил, что светлая душа нашего ребе находится здесь, с нами, в этой комнате, я был настолько переполнен этим чувством, что просто не смог вымолвить не слова! Но потом я представил себе, что ребе улыбается мне и говорит: «Не волнуйся, я уверен, что ты сможешь сказать верные слова обо мне», и действительно я нашел в себе силы сказать то, что нужно. Таким он всегда был для меня при жизни, и таким он останется в моей памяти!
Была еще одна вещь, которую мы очень ценили в раве Тверском, и в чем старались подражать ему. Он был для нас живым сводом еврейского закона Шулхан Арух. Все, что бы он ни делал, он делал в соответствии с еврейским законом. Мы пытались понять, почему он делал какие-то вещи, и где это написано. А потом просили у него разъяснений, но он очень не любил говорить о себе. Несмотря на то, что он был действительно великим человеком, в то же время всегда оставался очень простым и близким, как бы одним из нас, и мы старались ему подражать, надеясь со временем стать такими, как он.
И последнее, о чем я хотел бы сказать, – как он помогал нам достичь максимума в нашей учебе и служении Творцу. После урока я часто подходил к нему и спрашивал, почему он объяснял что-то именно таким образом, а совсем не так, как я понимал это вначале. С неимоверным терпением он показывал мне, в чем я ошибался, и почему следует принять именно его объяснение.
Иногда он мог сделать нам небольшое замечание, если чувствовал, что мы могли бы учиться лучше, но всегда делал это очень доброжелательно. Я помню, как он сказал мне: «Элиэзер! Пришло время, чтобы ты записывал в тетрадь свои собственные открытия в Торе (хидушим)! Недостаточно только записывать уроки, которые ты слышишь, постарайся добавлять к этому краткое изложение вопроса, который вы в это время учите (сугию), и твое понимание того, что об этом написали мудрецы-ришошим». Этот небольшой совет очень помог мне тогда – он посеял во мне то зернышко, которое до сих пор приносит плоды.
Однажды он пришел на урок перед праздником Шавуот, и лицо его светилось от радости. «Вчера вечером, – сказал он, – мы отсчитали сорок девять дней Сфират а-Омер. Мы должны просто танцевать от счастья, что нам удалось выполнить такую большую и важную заповедь, которая длилась сорок девять дней»! Это его восклицание так подействовало на меня, что даже сейчас, двадцать лет спустя, я всегда вспоминаю его, и выполняю заповедь отсчета Омера с совсем другим чувством.
Именно в этом и заключалась его необыкновенная сила влияния на людей – как настоящий рав, он умел поделиться со своими учениками идеями, которые сразу проникали в сердце, укоренялись там и продолжали расти. Слова рава оказывали удивительное влияние – мы чувствовали, как каждое его слово несет в себе ощущение правдивости и прямоты, неистребимое стремление к совершенству во всем, что он делал – в изучении Торы, соблюдении заповедей и молитве.
Никто не в состоянии описать его настоящее величие, так как оно было спрятано от наших глаз, а то, что мы смогли увидеть, очень трудно описать. Его гибель – это огромная потеря не только для нас, его учеников, но и для всего народа Израиля. Можно предположить, что Творец забрал его таким ужасным способом не только для того, чтобы мы раскаялись, но и для того, чтобы открыть всему миру его необыкновенное величие. Теперь все знают, что и в нашем поколении можно достигнуть уровня, который напоминает нам величие прошлых поколений.
В заключение я мог бы сказать: «Нашего ребе больше нет с нами – и кто может его заменить?», но я слышу, как рав Тверский восклицает в ответ: «Что ты имеешь в виду? Каждый из вас может стать таким, как я – и гораздо более великим»!
Взгляд ученика
Рав Йеошуа Берман
В книге «Месилат Йешарим» сказано, что большая часть евреев не может достичь высшего уровня служения Творцу. Однако в заслугу некоторых избранных (йехидейсгула), которым удается достичь уровня самоотверженности и полной самоотдачи в их служении, поднимается весь народ Израиля. Эти редкие избранные – лучшие представители нашего народа. Рав Моше Тверский был одним из них, одним изйехидей сгула.
Удивительное постоянство в изучении торы (атмада)
Пожалуй, самой удивительной чертой его характера было поразительное постоянство в изучении Торы. Наши мудрецы учат, что есть люди, которых можно назвать «гораСинай», люди, которую знают всю Тору, в мельчайших подробностях (баки). А есть люди, которые «сравнивают горы с землей» (окер арим). Их феноменальные способности, острота ума и умение мгновенно оценить ситуацию просто поражают воображение. Очень редко бывает, чтобы кто-нибудь объединял в себе оба начала. Но рав Тверский был именно таким. Невозможно было найти то, чего бы он не знал во всей Торе и во всем, что касалось ее изучения. Что бы ты ни обсуждал с ним – отрывок из ШаСа или любого другого места, – казалось, он только сейчас закончил учить это, настолько все было свежо в его памяти. Он знал все в мельчайших деталях, мог точно привести толкование Раши, мог воспроизвести спор по поводу взгляда Рамбама, или же три взгляда на этот вопрос мудрецов-ахароним, при этом он мог указать самые глубокие места в каждом из них, настолько хорошо все это знал. Тора была его жизнью – в самом прямом смысле этого слова.
Ребе никогда не тратил время на обед в столовой. Как правило, он быстро перекусывал на своем месте. Рав Моше так любил учиться, что не хотел тратить время на трапезу посреди учебного дня. Как-то я слышал от большого рава, что очень трудно найти человека, который был бы счастлив, оказавшись в одиночестве посреди пустыни с томом Талмуда и стендером. Но рав Тверский был именно таким!
Его постоянство в учебе было просто поразительным. Однажды он сказал мне: «Женатые люди могут учиться больше, чем холостые. Обычно получается иначе, но нужно знать, что это возможно». Конечно, эти слова говорят также очень много о супруге рава, рабанит Тверский. Несомненно, она поддерживала мужа во всем, и в ней была заключена тайна его поразительных достижений.
«За всю свою жизнь, – сказал Мешулем, сын рава Тверского, – я никогда не видел, чтобы папа спал в субботу. Иногда я просыпался в два часа ночи и видел, что он все еще учится». Авраам, другой сын рава Тверского, добавил: «Папа говорил, что время в субботу настолько драгоценно, что просто невозможно заставить себя тратить его на сон».
Настоящий учитель
Наш рав был очень привязан к своим ученикам. Много лет он проводил индивидуальные занятия с огромным количеством учеников, в дополнение к бесчисленным урокам, которые он давал повсюду, и вечерам, которые он посвящал ответам на вопросы. Однажды во время урока, после какого-то объяснения он спросил: «Ну, у вас есть вопросы? Сейчас время задавать вопросы»! Он не просто объяснял Талмуд, он думал об учениках. Его беспокоило, насколько они поняли то, что он объяснял. И если они не понимали, он готов был объяснять это вновь и вновь, до тех пор, пока материал не станет совершенно понятным. Рав никогда не начинал новую тему, хотя очень ждал этой возможности, пока не убеждался, что всем все ясно.
Иногда ученики задавали вопросы, не связанные с темой, просто спрашивали о том, что приходило им в голову. И рав Моше всегда отвечал. Если это касалось чего-то личного, мог промолчать, но никогда не отмахивался от вопросов только потому, что они были глупыми или неуместными. Он очень уважал и любил своих учеников.
Однажды он увидел своего ученика, загорающего на солнце. Рав тут же предупредил его, что слишком долго сидеть на солнце опасно. Ученик не обратил внимания на его слова, так как он был довольно упрямым и своевольным. Рав еще раз его предупредил, но настаивать не стал – он не любил навязывать кому-либо свою точку зрения, какой бы объективной истиной она ни была.
Очень интересно, как рав Тверский обучал нас Торе. Обычно он предлагал несколько решений обсуждаемого вопроса, а потом говорил: ве а-бохер ивхар, то есть предлагал ученикам самим выбрать то решение, которое им больше нравилось. Так он обращался даже к самым молодым, 18-летним юношам, которые даже и не подозревали, какими обширными знаниями и глубиной понимания он обладал. Если ученик не хотел принимать толкования рава, он никогда не настаивал и не стремился демонстрировать молодому человеку, где тот сделал ошибку. Наоборот, он старался выработать в учениках привычку к самостоятельному мышлению, развивать их собственные способности. Он был просто гением в преподавании Торы, но насколько мягко и ненавязчиво это делал!
Однажды он рассказал мне, что есть дни, особенно благоприятные для молитвы, например, Рош а-Шана, Ханука, Пурим. Я признался ему, что это немного «напрягает» меня и мешает молиться сосредоточенно именно в эти дни. «В таком случае, – сказал рав Моше, – забудь об этом! И думай, что это самый обычный день». Ребе любил эти праздники, они были ему очень дороги, авдала – была для него чем-то очень серьезным и существенным, было видно, как тяжело он работал, чтобы особенным образом выделить праздничные дни. Однако к каждому рав относился соответственно его уровню, даже если раву Моше приходилось советовать «забыть и думать, что это самый обычный день».
Один не совсем нормальный человек зачастил в дом рава Тверского. Обычно бедняга вел себя довольно странно. Рав не только старался относиться к нему очень тепло и дружелюбно, но даже оказывал ему знаки уважения, всегда подчеркивал, насколько ценит его дружбу. И даже в тех случаях, когда ему приходилось выслушивать разную чепуху, рав обычно оставлял сказанное без ответа, лишь кивнув головой в знак того, что все слышал. Он никогда не поправлял и не критиковал своего гостя. Рав Моше всегда старался относиться к любому человеку с уважением. Это было его принципом.
Однажды в Пурим он решил поговорить о том, насколько важно испытывать чувство благодарности. Конкретно же, он говорил о том, насколько благодарен своей жене, рабанит Тверской за все, что она делает для него. Ведь она одна приготовила всю трапезу на праздник. В следующий Шаббат у него, как всегда, было много гостей, учащихся ешивы, и трапеза окончилась очень поздно. Мы поблагодарили рава и направились к выходу. В момент, когда уже выходили из подъезда, я вдруг вспомнил, что мы забыли поблагодарить рабанит. Я сказал об этом другу, с которым мы шли, и было решено вернуться, чтобы сказать ей «спасибо».
Мы постучали, рав открыл нам, и посмотрел с недоумением. «Мы забыли поблагодарить рабанит», – объяснили мы, и глаза его засияли от радости. Вместо того чтобы пообещать передать ей благодарность и выпроводить нас, рав тут же пригласил нас войти и, усадив за стол, стал угощать мороженым, несмотря на то, что мы только что ели мороженое на десерт в конце трапезы.
Мы, конечно, запротестовали, но, по-видимому, рав чувствовал, что обязан наградить нас за то, что мы сделали. По правде говоря, мы были настолько сыты после безумно вкусной трапезы, приготовленной рабанит Тверской (всем известно, как она замечательно готовит), что не могли даже думать о еде. И нам совсем не казалось подвигом то, что мы вернулись поблагодарить хозяйку, но рав настаивал на своем. Ему просто необходимо было продемонстрировать нам свое восхищение. Он поставил на стол две порции мороженого и сказал: «Ну, если вам совсем не хочется – можете не есть». Но как мы могли отказаться?
Идеальное сочетание
Предки рава Тверского по отцовской линии происходили от Чернобыльского ребе и хасидов Тольно. Он изучал Торат а-хасидут (хасидизм) и очень хорошо разбирался в предмете. Его дедом по материнской линии и учителем был рав Йосеф Дов Соловейчик (из Бостона). Он также учился у рава Давида Соловейчика (из Иерусалима). В его крови была и Тора «Бейт а-Леви», и Тора рава Хаима Брискера, и Тора рава Ицхака Зэева из Бриска. Всей своей жизнью, каждым своим дыханием он продолжал их Тору. И два этих подхода, настолько разные, прекрасно уживались в нем. У него была поразительная способность объединить в себе глубину мысли школы рава из Бриска с огнем Чернобыльского и Тольнерского хасидских учений. И это удивительное сочетание ощущалось во всем – в его мировоззрении, мышлении и вообще в том, как он жил и соблюдал заповеди. Во всей его жизни две эти линии сочетались совершенно гармонично. Он был образцом двух принципов – «изучения Торы только ради Творца»(Тора лишма) и «изучение Торы превыше всего» (Талмуд Тора кенегед кулам), и эти принципы сочетались с полным самопожертвованием в служении Творцу (месирут нефеш бе аводат а-Шем).
И все это было у него очень естественно, без шумихи. Как точно сказал глава ешивы «Торат Моше», рав Моше Мейзельман, близкий родственник рава Тверского: «Он не любил привлекать к себе внимание. Есть люди, которые “играют на публику”. У рава Тверского такой “публикой” был только Творец мира, только Его мнение было для него важно».
Авраам, сын рава Моше, рассказал, что его отец прилагал огромные усилия, чтобы сделать совершенным свое служение Творцу. Часто он брал на себя исполнение какой-либо заповеди с особенной тщательностью (идур мицва), или же брал на себя «устрожение» (хумра), то есть определенные ограничения, больше тех, что предусмотрены еврейским законом. И он запрещал Аврааму кому-либо об этом рассказывать. «Однажды, после того как мы потратили много сил и времени, чтобы выполнить одну заповедь именно таким образом, – рассказывал Авраам, – папа сказал: “Только не думай, пожалуйста, что мы лучше других, только потому, что мы это сделали! Мы так поступили только потому, что поняли – от нас требуется поступить именно так. А от других этого вообще не требуется. И поэтому мы ничуть не лучше всех остальных”!» Рав Моше всегда поднимал свое служение Творцу на высочайший уровень, вкладывал всего себя в исполнение заповедей, но с другой стороны, он постоянно настаивал на том, что он такой же, как все, и ничем не отличается от всех остальных людей!
Один раз рав Тверский сказал во время трапезы «Шева брахот»: «Она (Тора) не на небесах (Дварим, 30:12)». Объясняет Раши, что если бы Тора была на небесах, мы были бы обязаны туда подняться, чтобы достать ее. Рав Тверский восхищался женихом и сказал про него, что он именно такой человек: если бы Тора была на небе, он бы забрался и туда, чтобы ее учить. Мне кажется, что в какой-то мере он говорил о себе. Ведь именно так он относился к изучению Торы и служению Творцу. Это полностью соответствовало его убеждениям. Он старался все время поднимать самого себя все выше и выше, гораздо выше обычного человеческого уровня. Тора действительно была его жизнью, была у него в крови. Он просто не представлял себе жизни без Торы, и, если бы она была на небе, он, не сомневаясь ни секунды, тут же поднялся бы за ней.
Теперь наш рав там, бе-шамаим, он поднялся в небесную ешиву, и, конечно же, занимает там самое почетное место. А мы остались здесь, и мы никак не можем прийти в себя от этой жуткой трагедии, нас все еще качает после ужасного удара. И кто утешит нас? Может быть, мы сможем найти утешение в том, что сказал нам сам рав после того, как разразилась страшная трагедия в Америке – 11 сентября? Тогда, после того, что произошло, все мы нуждались в утешении и совете. «Ребе, – спросил я его тогда, – что же нам сейчас делать»? И он ответил, как всегда, кратко и сдержанно: «Просто говорите с Творцом. Я имею в виду – не во время молитвы Шмоне Эсре, я имею в виду – просто всегда, все время. Говорите с Ним». И эти его слова, такие простые, затронули что-то в глубине души и помогли нам тогда.
Все мы сейчас напоминаем человека, который подсматривает в замочную скважину за происходящим в операционной. В поле его зрения только чья-то рука, безжалостно кромсающая человеческое тело. Мы видим лишь это, и фиксируем только факт страшного убийства. Конечно же, разумом мы понимаем, что Творец знает, что Он делает, и все – только для нашего добра, но осознание этого находится выше реальности нашей жизни, выше нашего ограниченного понимания. Нас мучает, переполняет боль, и это страдание сейчас составляет реальность нашей жизни здесь, на земле, в нашем мире, «олам а-маасе». Так что же нам делать?
Говорите с Ним
Несмотря на всю боль и непонимание, мы должны осознать, что даже в гуще самых страшных трагедий Творец с нами, Он ни на секунду не оставляет нас. Наверное, это был самый важный урок, который наш рав нам дал: надо говорить с Творцом. Делиться с Ним нашей болью. И несмотря на то, что это очень трудно, постараться даже в самые тяжелые моменты жизни обращаться к Творцу, потому что только Он может дать нам силу выстоять, и только Он утешит нас.
Наш рав был живой легендой для тех немногих, которые его близко знали. Гибель рава Моше была таким же великим освящением Имени Творца (кидуш а-Шем), как и вся его жизнь. И теперь этот кидуш а-Шем будет виден всем, весь народ Израиля узнает о его настоящем величии, его внутренней духовной красоте, его замечательных качествах, о которых многие не знали при его жизни.
Ребе, рав Моше, всю нашу оставшуюся жизнь мы будем скучать без тебя, нам так не хватает тебя здесь, в нашем мире, и так будет, пока не придет Машиах. И мы с нетерпением ждем его прихода, да будет это поскорее, в наши дни!
Один из твоих талмидим, твой ученик – я им останусь навсегда…
Перевод – Н. Патлас. Книга переводится по инициативе рава Цви Патласа
