Взгляд на жизнь моей матери рабанит Батшевы Эстер Каневски (благословенной памяти), жены одного из руководителей нашего поколения гаона рава Хаима Каневского (да продлит Всевышний его годы!), на фоне истории предыдущих поколений.
Дом моих родителей
Бней-Брак в те времена
Беседуя с рабанит Карелиц, рабанит Закс и рабанит Вайнтройб, я получила представление о том, как выглядел Бней-Брак в те времена.
Он был совсем не похож на сегодняшний Бней-Брак. Улица рав Блой была пыльной тропинкой, улица рав Котлер называлась тогда Бирья. Расположенная по соседству улица Йеуда Алеви была только-только проложена через гору – работы начались в 5709 (1949) году, для чего правительство использовало египетских военнопленных. Планировалось вести эти работы и в Шаббат, но молящиеся синагоги «Элигман», расположенной поблизости, выступили с протестом и предотвратили строительство по Шаббатам.
Вплоть до 5710 (1950) года часть Бней-Брака от улицы Соколов и до северо-западных окраин квартала Гиват Рокеах, включая улицы раби Акива и Жаботински, представляла собой одну большую гору. В том году при помощи тракторов эту гору разделили пополам и проложили улицы Рамбам и Маймон. Северо-западная часть расколотой горы получила название Гиват Рокеах, а восточная часть – Гиват Соколов или Гиват а-Баним, дети же называли эту часть горы «Ар а-брогез» («Гора ссоры») — в противовес другой горе, расположенной на севере города и носившей название «Ар а-шалом» («Гора мира»).
Поездка из Бней-Брака в Иерусалим была в те времена непростым делом. Маленький Бней-Брак не удостоился прямого автобуса в Иерусалим. Приходилось ехать на 54 автобусе в Тель-Авив, и там, подождав какое-то время на центральной автобусной станции, садиться в автобус, который за несколько часов доезжал до Иерусалима, заезжая по дороге в Ар-Тув (рядом с сегодняшним Бейт-Шемешем). Тарахтящий, насквозь пропахший бензином автобус всю дорогу ужасно трясло, многих пассажиров укачивало… Доехав до места назначения, весь автобус возносил хвалу Творцу…
Без электроприборов
В наше время трудно представить себе, как можно жить без электроприборов. В те времена электричеством пользовались только для освещения, и то лишь в домах – улицы не освещались совершенно. Электроприборов не было никаких – ни вентилятора, ни кондиционера… Электрических холодильников тоже еще не было, а был «айз кастн» – ящик со льдом, в который загружали большие ледяные блоки. Каждый день продавец льда проходил по улицам города, погрузив блоки льда на повозку, запряженную лошадью. Люди выходили на улицу, покупали лед – кто половину блока, кто треть, а кто четверть, заворачивали в полотенце и несли домой. То, что лед привозили на дом, было новшеством, ведь до того приходилось тащить его домой с фабрики.
Когда Рош а-Шана выпадал на четверг и пятницу, и после него сразу же наступал Шаббат, несколько блоков льда закладывали в ванную и накрывали толстым сукном, чтобы лед не таял. Между блоками хранили приготовленную для праздника еду.
Моя приятельница рассказывала, что однажды она видела, как Стайплер вышел утром из дома (он жил тогда в квартале Зихрон Меир, на улице, которая сегодня называется Хазон Иш), купил четверть блока у продавца, который остановился рядом с его домом, и помчался к своей дочери, рабанит Берман, которая жила наверху, на улице, которая сегодня называется Бейт Илель. В это время там никого не было. Стайплер зашел в дом, положил лед в так называемый «холодильник», и поспешил обратно, чтобы продолжить учебу.
Не было электрической духовки, да и вообще никакой духовки не было… Пекли в «чудо-печи», которую ставили на керосинку. Керосинка была чем-то вроде сегодняшней плиты. Под керосинкой стояла миска с керосином, в которую были погружены горящие фитили – два широких или один круглый. Поскольку приготовление еды на керосинке занимало много времени, приходилось начинать готовить задолго до предполагаемой трапезы. Кроме керосинки, существовал примус, который использовали для готовки в больших кастрюлях и для кипячения воды для стирки, поскольку стиральной машины тогда тоже не было, и белое белье кипятили на примусе. (Примус был очень опасным прибором. Случалось, что он загорался или взрывался, приводя к пожарам и к человеческим жертвам, да смилуется Всевышний.) Керосин был совершенно необходимым продуктом в доме, его покупали в больших количествах для готовки и для стирки. Время от времени продавец ходил по улицам, везя бочку на телеге, и звонил в колокольчик, оповещая домохозяек о своем прибытии.
Еда и одежда в те времена
Мы не договорили про стирку… Время от времени домой приглашали прачку, которая складывала грязное белье в «пайлу» – большой жестяной таз с горячей водой, усаживалась на пол рядом с ним, намыливала белье большим куском мыла и начинала тереть его на железной стиральной доске. Потом белье споласкивали, отжимали и вешали сушиться. Электрический утюг был в новинку, многие семьи пользовались утюгом, в который закладывали горячие угли.
Одним из главных дел домохозяйки была починка одежды. Каждый вечер она усаживалась ставить заплатки на одежду и штопать чулки, чтобы было что надеть на следующий день… У каждого человека было по две рубашки – одну он носил, а другая была в стирке. Когда что-то из одежды рвалось, нужно было чинить это незамедлительно.
Костюмы и платья тогда не покупали, а шили у портного или портнихи, а шерстяную одежду на зиму женщины вязали сами. Покупали только обувь, в Тель-Авиве, конечно.
Процесс приготовления мяса не ограничивался действиями «пошли-купили-сварили», а был намного сложнее. Сначала шли на птичий рынок и покупали курицу, потом несли ее к резнику, потом ощипывали и разделывали. Если возникал вопрос по поводу кашерности, бежали к раввину. И только потом курицу чистили, вымачивали и высаливали в соответствии с законом.
Молочных продуктов со строгим соблюдением кашрута не было, поэтому их готовили в домашних условиях. Для приготовления простокваши молоко оставляли на несколько дней в теплом месте, где оно скисало. Для ускорения процесса в стакан молока добавляли ложку уже скисшего молока, то есть простокваши или сметаны, и уже через день новая простокваша была готова. Похожим образом готовили творог. Скисшее молоко оставляли на ночь в полотняном мешочке, жидкость вытекала наружу, а внутри оставался творог.
Не было такого изобилия продуктов питания, которое мы видим сегодня. Пуримские гостинцы – мишлохей манот – выглядели совершенно иначе. Каждая хозяйка пекла несколько пирогов и посылала соседям и друзьям тарелку, на которой лежало несколько кусочков пирога и несколько конфет, накрытых салфеткой из ткани. Само собой разумеется, салфетку и пустую тарелку сразу же возвращали хозяевам.
В Песах пользовались той же посудой, что и весь год, после того как кашеровали ее: кастрюли и другую металлическую посуду окунали в кипящую воду или прокаливали на огне, а стеклянную посуду хорошо отмывали и замачивали в воде на трое суток, раз в день меняя воду. Посуды, которой пользовались только в Песах, было совсем мало.
Квартира «нашего дорогого Розенгартена»
Папа с мамой жили в квартире на улице рав Блой около года. Когда родилась моя старшая сестра, они переехали в другую квартиру, на улице Ор а-Хаим, и жили там шесть лет.
Эта квартира принадлежала раву Вольфу Розенгартену из Швейцарии. В то время пустующей квартирой могли завладеть чужие люди. Рав Вольф, живя за границей, пускал в свою квартиру разные семьи, чтобы избежать вселения в нее непрошенных гостей. Именно «семьи» – во множественном числе – ибо в этой «огромной» пятикомнатной квартире, не платя за съем, одновременно жили несколько семей.
Три комнаты занимали папа с мамой, в остальных двух жили дальние родственники Хазон Иша. Когда эти комнаты освободились, Хазон Иш послал письмо одному из своих приближенных, приложив к нему обращение к раву Вольфу Розенгартену, где он называет его «Наш дорогой Розенгартен, да продлит Всевышний его годы». В этом письме, среди прочего, Хазон Иш написал следующее:
«Один из “тегеранских” детей, потомок великого Хатам Софера, благословенной памяти, ученик ешивы Поневеж, очень хороший ученик, недавно женился. Мы стараемся помочь ему. Как известно, квартирный вопрос в Израиле – вопрос тяжелый. Поэтому мы думаем, что будет большая польза, если наш дорогой Розенгартен, да продлит Всевышний его годы, даст ему разрешение пожить в своей квартире какое-то время… При необходимости он сразу же освободит квартиру в тот момент, как наш дорогой… известит его об этой необходимости, и построение его еврейского дома, дома Торы и заповедей, будет заслугой нашему дорогому…»
Беженец, ставший великим в Торе
Описание жениха не было преувеличением. Это действительно был замечательный ученик, особо любимый Хазон Ишем, – гаон рав Пинхас Шрайбер, один из 719 «тегеранских» детей.
Рав Пинхас пережил Катастрофу, попав вместе со своим младшим братом из Польши в Сибирь, оттуда – в Тегеран, а оттуда – в землю Израиля.
Представители движения «Алият а-Ноар» были опекунами этой группы сирот, детей ортодоксальных семей, и всеми силами пытаясь навязать им светское воспитание. К величайшему сожалению, им это удалось, они преуспели почти на сто процентов. Однако раву Пинхасу удалось выскользнуть из их когтей. Это произошло во время экскурсии, в ходе которой группу детей, и среди них Пинхаса, привезли к Стене плача. Воспользовавшись случаем, мальчик обратился к ешиботникам, которых встретил возле Стены плача, и попросил спасти его.
Те проверили его, убедились в его удивительных познаниях в Торе и приложили невероятные усилия, чтобы спасти его с братом от рук властей.
Юноша скитался по разным домам, в том числе, он жил у рава из Бриска, пока не оказался в ешиве Поневеж и у Хазон Иша. Хазон Иш познакомил юного рава Шрайбера с его будущей женой, дочерью известной семьи Ротштейн из Иерусалима.
На трапезе «Семи благословений» присутствовал рав из Поневежа, спустя много лет он назначил рава Пинхаса раввином квартала Кирьят Поневеж, построенным им в Ашдоде. На этом посту рав Шрайбер оставался до конца жизни. Со временем рав из Поневежа предоставил ему квартиру в квартале Батей Поневеж в Бней-Браке, а пока что Хазон Иш пытался организовать ему временное жилье.
Так молодая чета Шрайберов поселилась по соседству с моими родителями.
Совместное проживание без разногласий
Кухня была одна на две семьи, но у каждой семьи была своя керосинка. В этой квартире тоже «работал» холодильник на ледяном «моторе».
«В том поколении, – говорит рабанит Шрайбер, – никто не жаловался, не было охов и вздохов… Довольствовались малым и были рады тому, что есть. Вместо того, чтобы жаловаться на имеющиеся несовершенства, радовались тому, что удалось. Например, развешивание стирки было долгим и трудным делом: в доме веревок не было, приходилось натягивать веревку между двумя столбами во дворе, и на этой веревке развешивать мокрое белье. Когда все было развешено, мы радовались, глядя на чисто выстиранную одежду. Кто-нибудь сегодня радуется этому?»
Вот что еще рассказывала рабанит Шрайбер:
«Мы жили в одной квартире шесть лет. И все эти годы между нами никогда не было никаких разногласий! Вместе с тем, встретив твою маму спустя годы после нашего совместного проживания, я попросила у нее прощения. И в ответ на ее удивленное: “за что?” я объяснила, что, возможно, обидела или расстроила ее когда-нибудь, ведь это так естественно: когда люди живут вместе, неизбежно возникают какие-то недоразумения, и никто не может знать, что у другого на сердце. Она сказала, что нисколько не обижается, а потом добавила: “Давай простим друг друга”».
Рабанит Шрайбер работала по утрам, и к ним приходила няня посидеть с малышом. Но иногда няня не могла прийти, и рабанит просила маму присмотреть за ребенком какое-то время. Мама соглашалась, но не бесплатно! Плата была очень высока – мама просила отдавать ей награду рава Пинхаса за учебу Торы в то время, пока она сидит с ребенком…
Благотворительность накануне Песаха
Однажды, за неделю до Песаха, моя бабушка рабанит Каневски услышала, что в Иерусалиме есть семья, у которой нет возможности купить еду на праздник.
За этим стояла трогательная история. В прошлом глава семейства был обеспеченным человеком. Он был женат девятнадцать лет, но у него не было детей. Потом его жена умерла, и он женился второй раз, но и в этом браке он оставался бездетным. Тогда он поехал на гору Мерон и там умолял Всевышнего послать ему детей в обмен на богатство. Его молитва была принята, у него родилось много детей, но с каждым новым ребенком его материальное состояние становилось все хуже и хуже. И вот, перед тем Песахом он остался вообще без денег…
Бабушка услышала об этом и кинулась на помощь: она послала маму и рабанит Шрайбер собирать деньги для этой семьи, проходя от одного дома к другому.
Поскольку морозилок тогда не существовало, никто не готовил еду на Песах заранее. Кухню кашеровали за два дня до праздника. В том году Песах начинался в понедельник вечером, поэтому все кашеровали кухню на исходе Шаббата, усердно работая до поздней ночи. Мама и рабанит Шрайбер и в этот вечер ходили по домам, собирая деньги. Увлеченные этим делом, они подошли к дому маминой сестры, рабанит Сары Исраэльзон. Увидев их, она поразилась: «Что это вы делаете на улице в такое позднее время?» К их удивлению, оказалось, что уже полчетвертого! Но проект удался, и они были очень довольны. Наутро нашелся человек, который как раз ехал в Иерусалим (тремя автобусами!), и с ним передали деньги.
Покончив с этим делом, они принялись вместе убирать свою кухню. Удостоившись огромной помощи Свыше, они успели все убрать до времени бдикат хамец. И только тогда достали пасхальную посуду и начали мыть яйца, готовить фаршированную рыбу (перемалывая ее в ручной мясорубке) и все остальное…
Дов Крайзвирт
Вместе с семьей моих родителей жил мальчик по имени Дов Крайзвирт, которому тогда было лет одиннадцать. Его отец, гаон рав Хаим Крайзвирт, благословенной памяти, был в то время назначен раввином Антверпена, и хотел, чтобы его сын продолжал учебу на святой земле, живя в какой-нибудь хорошей семье. Поэтому мальчик жил в нашем доме. Впоследствии рав Дов говорил, что мама заботилась о нем, как будто он был ее единственным сыном, а папа регулярно учился с ним.
Рав Дов рассказывал: «Стайплер часто заходил навестить своего сына, он учился в колеле “Хазон Иш” и по дороге “заскакивал” на несколько минут, проверить, что все в порядке. Однажды я болел и лежал в кровати. У меня была высокая температура, но я не хотел принимать “апеце” (в то время было такое лекарство, вроде “акамоля”). Пришел Стайплер, сел на мою кровать, прошептал какую-то молитву, и температура упала!»
Отец рава Дова, рав Хаим Крайзвирт, был великим мудрецом Торы и знал наизусть весь Талмуд. Рассказывали, что на какой-то свадьбе он читал благословения по молитвеннику, и кто-то спросил его, зачем ему молитвенник, ведь все эти благословения написаны в Гемаре, которую он знает назубок. Он ответил с улыбкой: «Если я начну цитировать Гемару по памяти, боюсь, что не сумею вовремя остановиться, и дойду до конца листа…»
Рав Хаим Крайзвирт все годы был очень дружен с папой. Смотреть, как они беседуют о Торе, было одно удовольствие. Их дискуссия охватывала весь Талмуд: один цитирует какое-то место в Талмуде, второй приводит ему возражение из другого места, тогда первый возражает ему, приводя цитату из третьего места, и так без конца… Говорят, что то же самое происходило во время папиных бесед с гаоном равом Пинхасом Иршпрунгом, благословенной памяти, главным раввином Монреаля, который тоже досконально разбирался в Талмуде.
С бабушкой и дедушкой
В этой квартире на улице Ор а-Хаим жила какое-то время еще одна семья – бабушка и дедушка Каневские.
Как уже говорилось выше, когда Хазон Иш переехал в свою последнюю квартиру в доме, который построил для него меценат рав Авраам Майерс, бабушка с дедушкой тоже переехали в этот дом. После смерти Хазон Иша сыновья мецената решили продать дом и попросили всех жильцов (моих бабушку с дедушкой и жену Хазон Иша) освободить его. Стайплер узнал об этом в час ночи, и сразу же начал паковать вещи. В ту же ночь они переехали [безусловно, это не было требованием наследников] в квартиру, где жили мои родители, заняв одну из трех комнат. (О вдове Хазон Иша позаботилась семья Грейнеман до тех пор, пока она не переехала в квартал Хазон Иш, в квартиру, соседнюю с квартирой Стайплера.)
Правда, через короткое время сыновьям мецената стало известно о величии Стайплера, и они очень уговаривали его вернуться в тот дом. Но дедушка отказался, сказав, что дом строили для Хазон Иша, и у него нет никаких оснований жить там. Дом был продан только через шесть лет после смерти Хазон Иша хейдеру «Ташбар», и по сей день там усердно учатся замечательные еврейские мальчики.
Жизнь по соседству с бабушкой и дедушкой Каневскими с теплотой вспоминает рабанит Шрайбер: «Много мудрости, знаний, жизненных навыков и мировоззрения Торы впитала я из разговоров с женой Стайплера. Я помню, как после зажигания субботних свечей она сидела на кресле в салоне и рассказывала нам чудесные поучительные истории из жизни в Коссово».
Рабанит Каневски делилась со всеми своим восприятием жизни. Однажды одна из соседок выскочила в халате в ближайший магазин. Бабушка деликатно сделала ей замечание, сказав: «Ты еще молодая, и не понимаешь этого, но знай: халат – домашняя одежда, не подобает выходить в нем на улицу». И соседка полностью с этим согласилась.
Когда бабушка с дедушкой переехали к моим родителям, руководство колеля «Хазон Иш» уже начало строить квартал Хазон Иш на улице Рашбам. Когда, в 5716 (1956) году, строительство закончилось, все они – и бабушка с дедушкой, и папа с мамой – переехали туда, каждая семья – в свою квартиру…
И про коллель «Хазон Иш», и про квартал Хазон Иш надо говорить отдельно.
Перевод: г-жа Хана Берман
