Мы продолжаем публикацию интервью с рабанит Хавой Куперман о методах воспитания, принятых в семье рава Ицхака Зильбера.
– Родители вас наказывали?
Очень редко. Помню такой эпизод: мне было тогда три или четыре года; мне сказали, что пора спать, и я ответила, что не пойду. А другой раз – когда я болела: меня заставляли пить молоко с медом и содой, а я отказывалась… Я была нормальным ребенком и, конечно же, не всегда слушалась. Но когда папе приходилось наказывать – он потом просто заболевал! Он был очень активным человеком – его никогда нельзя было увидеть просто так лежащим на диване, и даже совершенно больным, с воспалением легких и температурой 39 градусов, он выходил на работу. Но после наказания детей ему было настолько тяжело и плохо, что он ложился в кровать, и для нас самым страшным было не наказание само по себе, а то, что было потом с папой! Мы чувствовали в таких случаях, что причинили родителям ужасную боль; это было гораздо хуже любого наказания.
Мама тоже, бывало, сердилась на нас, но я не помню, чтобы она нас била. Просто говорила, что так себя не ведут и т.п., хотя в целом она более строго к нам относилась.
Когда мамы не было дома, папа мог взять какое-нибудь покрывало, положить нас на него и катать по всей квартире. Папа брал нас в парк. Мы с ним слушали, как квакают лягушки; он говорил, что они так восхваляют Всевышнего. Развлекались, как могли; кормили рыбок. Он покупал мороженое, и мы бросали рыбкам маленькие кусочки.
Говоря о лягушках, папа не занимался «религиозной пропагандой». У него все было естественно. Когда возникали какие-то вопросы – с удовольствием отвечал; можно было спрашивать о чем угодно. Любой вопрос принимался с величайшим уважением. Раз ребенок спрашивает – значит, это то, что его интересует.
В Шаббат папа рассказывал нам недельную главу Торы; мы спрашивали, а он отвечал. Это могло длиться часами, и чем более трудным и каверзным был вопрос, тем почетнее это было для спросившего. Если папа сразу не мог ответить, он не забывал его. Мы сами могли забыть, а вот папа даже через пять или десять лет мог вдруг сказать: «Ты помнишь свой такой-то вопрос? – Я наконец нашел на него ответ!» Он рассказывал недельную главу так, что действующие лица были для нас живыми и близкими. Например, в главах от Ваейшев до Ваигаш (где рассказывается о продаже Йосефа в рабство и дальнейших событиях) я сидела под столом – все время плакала, и мне не хотелось, чтобы это видели.
Я была уверена, что никогда в жизни не смогу это преподавать…
– Вы сказали, что Ваши родители очень сурово относились к обману. Но, с другой стороны, в СССР во многих случаях просто нельзя было обойтись без этого и говорить одну правду!
Да, конечно! И вот один поучительный пример. Я не пошла в школу в семь лет, как все; родители собирались отдать меня на год позже (чтобы я чувствовала себя более взрослой, независимой и не поддавалась влиянию младших, чем я, одноклассников). Я боялась, что если меня спросят, сколько мне лет, и я скажу, что семь, то меня спросят: почему ты не ходишь в школу? Говорить, что мне только шесть…но ведь лгать нельзя! Решили, что надо отвечать так: «На следующий год я иду в первый класс. Сколько, как Вы думаете, мне лет?» Таким образом, я говорила правду, – а то, что человек будет думать после этого о моем возрасте, меня не касалось. Вообще, мы эту проблему обсуждали всей семьей: что и как здесь сказать, чтобы, с одной стороны, не врать, а с другой – не выдать того, что нельзя. Мне предлагали разные варианты, заранее проигрывали возможные «диалоги»… Это был один из важнейших принципов воспитания у моих родителей: ничего не оставлять на ребенка – мол, это его дело! Проблема одного из членов семьи – это проблема всей семьи, а не только его. Мы – семья, и мы всегда вместе!
С другой стороны – также и папа в своих делах советовался с нами. Во-первых, он вообще любил советоваться с людьми, когда нужно было принять какое-то решение. Но, советуясь с нами, он при этом ненавязчиво обучал нас, как вести себя в разных ситуациях: «Если я поступлю так-то, какой будет результат? А если по-другому – какой?» При этом наши советы он воспринимал вполне серьезно. Я была маленькой девочкой – и давала ему совет, а он потом в течение следующих десяти лет меня благодарил: «Помнишь, ты мне дала тогда такой хороший совет! Я так и сделал, и все получилось прекрасно!» Притом, что, как я уверена, он мог и сам придумать гораздо лучший вариант! Он абсолютно не боялся за свой авторитет – и наша мама была такая же. Они могли доверять нам какие-то секреты, делиться своими переживаниями… Но, с другой стороны, они знали, во что нас нельзя посвящать, какие проблемы нам не по силам. Папа и мама никогда не прятались за нами, не опирались на нас. Они нас растили.
Вообще, родители были психологически очень здоровыми, уверенными в себе людьми, что помогало им переносить все невзгоды.
– А вы, дети, со своей стороны, конечно, чувствовали, что можете полностью положиться на папу?
Конечно! Я знала, что он для меня сделает все! Свою жизнь, деньги – все, что только надо, отдаст за меня! И мама, конечно, тоже.
– Интересно, как ребенок осознает это?
Мы видели это во всем. Родители никогда не боялись, что мы будем слишком избалованными и станем требовать чрезмерно. Они давали нам все, что могли. Я помню, папа был у каких-то своих знакомых и там ребенок что-то попросил, а отец сказал ему: «Я – не дойная корова!» Папа пришел домой, повторил эту фразу, и было видно, что он просто не понимает, как такое может быть. Дети могут относиться к родителям как к дойной корове? Эта идея у него просто не укладывалась в голове!
Приведу пример. Я провела три года в Америке, и однажды, приехав домой на каникулы, купила маме подарки – вещи, которые ей действительно были нужны.
Через некоторое время я была в гостях у сестры – и вижу у нее одну из этих вещей. Потом пошла к другой сестре – у нее тоже один из моих подарков! Мама им все раздала! Я потом купила сестрам то же самое, чтобы у мамы все-таки что-то осталось.
У нас, детей, все время было ощущение, что мы должны давать родителям, а не что они должны давать нам, – именно потому, что они давали нам постоянно. Мы все время пытались их останавливать в этом и жили с чувством, что их всегда и во всем надо ценить, уважать, давать им как можно больше, притом, что они сами, конечно же, никаких знаков уважения к себе не требовали.
Из книги рава Х. Фридлендера «О воспитании в еврейской традиции», изданной фондом «Беерот Ицхак»
