Мне известно еще немало подобных случаев, когда учитель отвечал людям, просившим у него совета, чтобы они не переезжали из других поселений в Бней Брак, чтобы люди, преданные Торе, были в «новом ишуве» повсюду.
Мне вспоминается, как один уважаемый человек, живший в Хадере, который беспокоился о воспитании своих детей и хотел переехать в место, где легче жить согласно заповедям Торы, получил от нашего учителя ответ, что ему следует остаться в Хадере и заботиться о том, чтобы и там была еврейская жизнь. В другом случае, другой житель Хадеры, тоже просивший совета о переезде, получил утвердительный ответ. Когда он спросил, почему такому-то человеку было сказано, чтобы он оставался в Хадере, учитель ответил ему: «Я советую каждому в соответствии с тем, что он собой представляет. Тот человек преуспеет и духовно вырастет даже в нерелигиозной среде, и потому он должен жить там ради блага того места, а ты сможешь больше преуспеть и вырасти в харедимной среде, поэтому тебе следует жить в Бней Браке».
Раби Дов Яффе однажды спросил нашего учителя, следует ли позаботиться о том, чтобы привлечь всех молодых учащихся ешив в период каникул к работе по спасению детей новых репатриантов. (В те годы в землю Израиля приезжали многие тысячи религиозных евреев из Северной Африки и некоторых других стран. Сохнут и нерелигиозные власти делали все, чтобы «перевоспитать» эти семьи, и, в первую очередь, их детей, в нужном им духе). Хазон Иш отозвался об этом отрицательно и сказал: «Если молодой учащийся покинет ешиву ради других занятий на несколько недель, то он, возможно, уже не вернется. А ведь почти от каждого из них можно ждать, что он станет великим в Торе!» О людях определенного круга, которые видели высшую ценность в том, чтобы помогать в духовном росте другим, он отозвался так: «Самая большая помощь другим – это поднимать самого себя. Человек, поднимающийся по ступеням совершенства, помогает многим».
Наш учитель видел будущее еврейской жизни в стране только на путях открытия новых ешив и хейдеров. В беседе с сатмарским ребе, в которой тот выдвигал предложения о том, как поднять силу и влияние еврейских ценностей, Хазон Иш ответил ему так: «Я говорю вам: еще ешива и еще ешива; еще талмуд-тора и еще один талмуд-тора; еще один урок Торы и еще урок; еще одно учебное заведение, дающее еврейское образование, и еще… Больше этого мы ничего не можем сделать до прихода праведного царя Машиаха» (по словам участника той беседы, большого мудреца Торы, рава Ш. Вознера)
Восстановление соблюдения заповедей, связанных с землей Израиля
Соблюдение заповедей, связанных с землей Израиля, – трумот и маасрот, и в особенности – заповеди шмиты (седьмого года), которые сегодня, слава Б-гу, приняты всеми б-гобоязненными людьми так же, как и все остальные заповеди, в те времена пребывало в самом плачевном состоянии. Люди, приехавшие из стран рассеяния, не были привычны к их соблюдению с детства, и из-за этого им было тяжело начинать их соблюдать.
Особенно много возражений было против заповеди седьмого года. Говорили, что о том, чтобы соблюдать ее, не может быть и речи, поскольку здесь возникает тяжелый вопрос: «А если скажете: что же мы будем есть в седьмой год, когда мы не будем ни сеять, ни убирать урожая нашего?», и неизбежный вывод из этого состоит в том, что придется воспользоваться «разрешением, основанным на продаже земли на этот год нееврею».
Но наш учитель (и вместе с ним – многие виднейшие авторитеты Торы) был против подобного метода решения вопроса. Он был проникнут сознанием того, что Тора дана нам для исполнения, что она – «Тора жизни». Он начинает с руководства реальным исполнением заповеди седьмого года в одном кибуце – «Хафец Хаим». Он заботится не только об изучении законов седьмого года, почти начисто забытых, но также и о денежной поддержке, чтобы кибуц мог выстоять в этом испытании. Он шлет письма на эту тему раву Хаиму Озеру Гродзенскому, и вместе они оказывают поддержку земледельцам, соблюдающим законы седьмого года.
В то время, как все дружно заявляли, что соблюдение этой заповеди влечет за собой смертельную опасность, ибо невозможно, чтобы земледельцы на протяжении целого года не выполняли никаких работ на своих полях, наш учитель энергично действовал во благо исполнения указанной заповеди. Он вложил огромные силы, убеждая и воздействуя на людей, взял на себя нескончаемый, изнурительный труд по практическому руководству и наставлению, – и ему сопутствовала удача. Насколько невозможным представлялось изменение ситуации, мы можем судить из следующего письма, в котором наш учитель поэтическим языком обрисовывает положение вещей в то время: «Я – фермер, питаюсь тяжкими трудами рук своих. И вот подходит год седьмой, и мне, потомку народа жестоковыйного, закрался в сердце упрямый замысел: исполнить законы этого года во всех их деталях. Был я, один, как перст, посмешищем для всех моих соседей: «Возможно ли? Чтобы нам не сеять и не убирать? Ведь нельзя воевать с реальностью!»
Однако, мое упрямство помогло мне, и хотя всякий разумный человек понимает, что невозможно соблюдать законы седьмого года, и заповедь эта дана лишь тому, у кого в закромах – запас урожая на три года, и последние поколения не таковы, как первые, – вопреки всему этому прошло уже полгода, и реальность одаряет меня своей любовью!
Я посеял все до еврейского Нового года, в шестом году. В седьмом году я почивал, не пахал и не сеял. В отношении урожая шестого года, выросшего в седьмом году, я соблюдаю правила святости седьмого года. Ем его в соответствии с этими правилами, и надеюсь примириться с действительностью, – или, вернее, надеюсь на то, что действительность примирится со мной, – в следующем полугодии. Мои же соседи, смеявшиеся надо мной, пахали и сеяли в седьмом году. Но действительность воевала с ними с гневом и яростью, и погубила весь их урожай проливными дождями.
Я нижайше прошу тех, кто разрешает не соблюдать законы седьмого года: да простят они мне мое непослушание, и да соизволят, по доброте своей, исследовать эти вещи еще раз. Может быть, теперь они уже наконец, осознàют, что Тора не подлежит замене и что соблюдение законов седьмого года зависит лишь от желания» («Ковец игрот», ч. 2, 69)
Хазон Иш не отступил перед экономическими трудностями. Обеспечение пропитания земледельцев, соблюдающих законы седьмого года, и приобретение фруктов и овощей, в отношении которых не было опасений, что они являются плодами седьмого года, стоило огромных денег. Однако, хотя это и была тяжелейшая миссия, нашему учителю она не казалась неисполнимой, и он лично заботился о покрытии расходов и обо всем, что было необходимо.
Сегодня, когда уже есть, слава Б-гу, несколько тысяч земледельцев, соблюдающих законы седьмого года, и все без исключения б-гобоязненные люди тщательно соблюдают эти законы, как и законы трумот и маасрот, невозможно поверить, до какой степени эти заповеди были забыты и заброшены! Тому, кто сегодня слышит, какое положение существовало тогда, трудно поверить, что так было на самом деле. Однако нам, жившим в то время, было трудно поверить, что нашему учителю удастся произвести такой переворот, результаты которого мы видим сегодня.
«Он способен вырвать из земли крепкое дерево»
Энергия и напор нашего учителя были совершенно необычайными. В особенности он выступал против настроений отчаяния, выражаемых у людей словами «невозможно», «у нас нет на это сил», «мы – ничтожное меньшинство»… Сказано в Торе: «Ибо заповедь эта, о которой Я повелеваю тебе ныне… не на небесах она… Ибо близко тебе это дело чрезвычайно; в устах твоих и в сердце твоем исполнить его» (Дварим, 30: 11 – 14). Наш учитель воспринимал эти слова согласно их простому смыслу и толкованию наших мудрецов, которое приводит там Раши: «Если бы Тора была на небесах, ты обязан был бы подняться за ней, чтобы учить ее». На него также не производили впечатления слова, которые ему так часто говорили: «Учитель! Достичь этого – все равно, что подняться на небо!»
Тому, кто не находился с ним рядом, трудно представить себе, какими силами он обладал. Это было непостижимо. Ведь наш учитель был физически слабым человеком; тело его было изнурено тяжелыми трудами над Торой, которой он занимался днями и ночами на протяжении десятков лет, осуществляя буквально сказанное нашими мудрецами: «Слова Торы обретают жизнь только в том, кто умертвляет себя ради них» (Шабат, 83б). Находящийся рядом с ним видел перед собой человека тщедушного и слабого, который может в любой момент упасть. Его слабость достигла того, что ему было трудно сидеть на стуле, и он, как известно, принимал посетителей, лежа в кровати.
С другой стороны, его духовные силы были необъятны. Для него не существовало никаких границ; ничто не считалось невозможным. Он бросал вызов всем общепринятым мнениям, которые казались ему неверными. Он объявил войну всем ложным божествам, которым поклонялись в «новом ишуве», – тогда, когда ни одному человеку не приходила в голову даже мысль выступить против них. Таким путем действовал наш учитель в двух сферах – практической и духовной.
Как-то мне довелось услышать из уст нашего учителя, рава из Бриска, следующие слова на эту тему: «У Хазон Иша, человека слабого, есть силы для противоборства. Он даже способен вырвать из земли крепкое дерево со всеми корнями, когда он видит, что в этом есть нужда. У меня же нет подобных сил, и поэтому, я стараюсь уничтожать ядовитые семена, способные дать негодные плоды прежде, чем они прорастут».
Люди, окружавшие нашего учителя, понимали тот простой факт, что источником его сил была его непоколебимая вера, – как и у праотца нашего Авраама, который, придя к осознанию того, что у мира есть Хозяин, получил силы противостоять в одиночку всему миру и даже разбить идолов своего отца. Таким же был и наш учитель, – всю свою жизнь он смотрел только в Тору. Вот как он ответил на вопрос одного видного раввина, спросившего его, каким образом он отдает перевес той или иной стороне и принимает решения в сфере еврейского закона, не будучи знакомым с тем, что происходит «на улице»: «Я принимаю решения не на основе происходящего «на улице», а на основе «Шулхан арух«! Я не желаю знать, чего хочет «улица» и что там говорят, поскольку нельзя принимать решения, руководствуясь тем, что видят «на улице»!» Подобными словами он категорически отвергал нередко предъявляемые ему претензии в том, что его решения принадлежат к разряду «непосильных для общества».
Кто кого сильнее?
Наш учитель сражался с теми, кто был сильнее его в тысячи раз – потому, что его взгляд на «силу» и «слабость» отличался от привычного для нас взгляда. Достаточно вспомнить здесь его титаническую борьбу против призыва девушек в армию и «национальную службу». Человек, слабый телом, он был убежден, что вместе с немногими людьми, полными истинной веры, он сильнее большинства. Когда во время визита Бен Гуриона к нему тот стал угрожать, что закон о национальной службе для девушек будет проведен в жизнь силой, посредством армии и полиции, он ответил ясно и без колебаний: «Мы сильнее вас вместе с вашей полицией и армией!» И пояснил: «Сила полиции в том, что она может взять пистолет и стрелять. Это на самом деле сила, но только до тех пор, пока мы боимся, что в нас будут стрелять. Если же вы придете навязать нам силой этот закон, мы распахнем рубашку, обнажим сердце и скажем полицейскому: можешь стрелять! Если так, то кто же сильнее: тот, кто хочет стрелять, или тот, кто готов получить пулю?!»… Бен Гурион принял это объяснение. (Рассказ об этом приведен полностью в 4-й главе).
Богаче Ротшильда
Однажды я услышал от него такие слова: «Я богаче Ротшильда!» И он объяснил это, красиво и образно: «У Ротшильда есть только один кошелек – его собственный, а у меня – кошельки всех евреев…» И действительно, наш учитель никогда не отступал перед экономическими трудностями. Когда, к примеру, ему говорили, что нет возможности открыть новый талмуд-тора или ешиву из-за недостатка денег, они всегда оказывались к его услугам без того, чтобы кто-нибудь знал, как они к нему попали. И это говорится о человеке, у которого была одна шляпа и один костюм – как полагали, те самые, в которых он женился! Но он считал при этом, что он богаче Ротшильда…
Еще одна ешива, и еще один талмуд-тора…
Так происходило и когда наш учитель видел необходимость открытия талмуд-тора во многих городах и селениях. Мне самому пришлось быть его доверенным лицом при основании одного талмуд-тора. Это было еще до создания государства. Он вызвал меня и сказал, что нужно открыть талмуд-тора в г. Реховот.
Я чрезвычайно удивился. Город Реховот в те дни с точки зрения духовной был слабее других мест. Я не мог понять: каким образом учитель сможет справиться с духовными аспектами проблем, связанных с этим делом? Кто вообще пошлет своих детей в этот талмуд-тора? Я не осмеливался спрашивать его. Я сказал себе: если учитель считает, что это – дело возможное, то нужно действовать. Однако по поводу денег я спросил: как мы сможем финансировать талмуд-тора, ведь ее содержание будет стоить очень дорого?
Хазон Иш ответил мне, чтобы я обратился к раву Карлинштейну в Тель-Авиве и сказал ему, что приехал по его поручению передать, что нужно открыть талмуд-тору в Реховоте; он поймет, что должен делать.
Я не знал, что учитель имеет в виду, и еще больше удивился, когда вошел в квартиру рава Карлинштейна. Она была тесная и бедная; шаткие стулья возле стола… Я подумал, что ошибся адресом, но все же сказал, что прибыл по поручению нашего учителя, просившего передать ему, что нужно открыть талмуд-тора в Реховоте.
Услышав мои слова, рав сказал: «Если наш учитель так сказал – все в порядке! Так и будет!» Он открыл ящик, вынул пачку денег и сказал мне: «Я полагаю, что этой суммы хватит, но если потребуется еще, приезжайте еще раз. Если Хазон Иш говорит, что в Реховоте будет талмуд-тора, – там будет талмуд-тора; я дам деньги, нужные для этого».
Когда один глава ешивы жаловался нашему учителю на своих учеников – выходцев из восточных общин, и говорил, что не заинтересован принимать их в большом количестве, поскольку не верит в их успехи в учебе, Хазон Иш спросил у него: «Если так, то как же вы изучаете труды Рифа и Рамбама?!»
В другом случае наш учитель сам обратился к руководителю одного талмуд-тора и просил его, чтобы он принимал также и учеников – выходцев их восточных общин. Тот настаивал на том, что у него нет возможности принимать их, поскольку обучение у него ведется на языке идиш, которого выходцы из восточных общин не знают. Хазон Иш ответил, что в таком случае он обязан перевести учебу на святой язык (иврит), чтобы эти ученики тоже могли получить должное образование и воспитание.
Когда ему говорили, что существует херем (запрет) на то, чтобы вести учебный процесс на иврите, он ответил известной притчей о престарелом генерале, который требует от солдат, находящихся на линии фронта, занять боевые позиции точно таким же образом, как это было, когда он вел успешные сражения много лет назад, когда фронт проходил в совершенно других местах… «Так и здесь, – сказал учитель, – много лет назад велась война по поводу языка иврит, однако ныне она оставлена ради борьбы за другие вещи. Если разговорным языком в учебных заведениях харедимной общины будет идиш, то сотни детей могут уйти в другие учебные заведения, и в результате ущерб будет больше, чем выигрыш».
«Победа зависит от нас»
То, как он справлялся с тяжелыми и сложными задачами, его убежденность в том, что можно сделать все и нет ничего невозможного, поскольку все зависит только от желания человека, воодушевляли всех, кто находился рядом с ним. О всяком деле, которое, как он понимал, должно быть сделано, наш учитель говорил: «Сделаем это!» Волнение и душевный подъем охватывали нас при виде того, какие силы открываются у этого слабого человека, каждое дыхание которого требовало от него больших усилий.
Когда однажды я спросил его с отчаянием: «Ведь нерелигиозные здесь повсюду – подавляющее большинство, а мы – лишь неощутимое меньшинство… Какое же будущее есть у харедимного еврейства здесь, в этой стране?»
Наш учитель разъяснил мне, что беспокоиться нечего: «Исход противостояния между харедим и нерелигиозными будет решаться не в правительстве или Кнессете, а в наших семьях! Они сами приговаривают себя к исчезновению тем, что не заинтересованы иметь детей! Если только мы добьемся успеха в воспитании наших детей по нашим законам и обычаям – победа будет за нами!» Он напомнил мне известную историю о мудреце, который попросил у царя вознаграждение за какую-то услугу в виде пшеничных зерен, которые нужно положить на клетки шахматной доски, причем на первую клетку нужно положить два зернышка, а на каждую последующую – в два раза больше, чем на предыдущую, и так далее. Царь, который вначале удивился столь скромной просьбе, убедился, в конце концов, что во всем его царстве нет требуемого количества зерна! «У нас, – подытожил наш учитель, – в семье в среднем 8 детей, то есть 4 пары. У каждого из детей будет 8 детей, так что во втором поколении будет 16 пар. В третьем поколении будут 64 пары, в четвертом – 256 пар, в пятом – 1024 пары, в шестом – 4096 пар, в седьмом поколении будет 32768 детей, то есть 16384 пар… В то время как у них сейчас – двое, во втором поколении тоже остаются двое (из-за естественной смертности родители здесь в расчет не принимаются), и также в третьем, четвертом и пятом поколении – их только двое… Нам остается лишь заботиться о том, чтобы наши сыновья и дочери действительно шли путями Торы…»
И действительно, не зря сказано, что мудрец лучше пророка: наш учитель предвидел перемены, которые произойдут в будущем. Для наглядности приведу некоторые данные Центрального статистического бюро (из Израильского статистического ежегодника, 2005, № 56, табл. 8.14). Оказывается, что за период с 5720 (1960) г. по 5765 (2005) г. доля учащихся в учебных заведениях, относящихся к харедимной системе образования, по отношению к общему числу учащихся в стране, возросла с 6,6% до 25%, то есть почти вчетверо (на 278%). В то же время доля учащихся в системе государственных школ снизилась на 18,5%, а государственно-религиозных (мамлахти-дати)– на 28%.
Отмечу еще, что в Иерусалиме в 5765 (2005) г., согласно публикациям исследовательского центра «Махон Йерушалаим ле-хекер Исраэль», в системе государственного и государственно-религиозного образования было в общей сложности 62339 учащихся, а в харедимной системе образования– 83223 учащихся, что составляет примерно 58% от учащихся во всей системе еврейских образовательных учреждений. В детских садах в государственных и государственно-религиозных заведениях было 9873 детей, а в харедимных заведениях – 17874 детей, то есть почти вдвое больше. С 5760 (2000) г. по 5764 (2005) г. число учащихся в харедимной системе выросло на 13%, тогда как в государственной и государственно-религиозной оно уменьшилось на 6%. Эти удивительные данные говорят сами за себя и подтверждают прозорливость нашего учителя.
Сила нашего праотца Авраама
Разглядеть и постичь его особую силу оказалось возможным лишь по прошествии времени. Я думаю, он обладал силой, подобной силе нашего праотца Авраама. Сказал пророк Йешаяу: «Посмотрите на Авраама, отца вашего… Ибо единственным назвал Я его» (Йешаяу, 51:2). В чем же состоит смысл этого определения: «единственный»?
Наши мудрецы, будь благословенна их память, объяснили имя «Авраам-Иври» следующим образом: весь мир – с одной стороны, а он находится на другой стороне (Берешит раба, 42:13). Сила эта, – то, что он осмелился в одиночку противостоять всему миру, – сослужила ему службу на вечные времена. Подобное этому было и в нашем учителе. Он противостоял в одиночку всем общепринятым истинам. Он поднялся на борьбу со всеми идолами «нового ишува», идеологическими мифами сионизма и «пионерства», против движения «Мизрахи» и раболепства перед нерелигиозными.
Рамбам написал о нашем праотце Аврааме (Илхот аводат кохавим, 1:3) следующее: «С того момента, когда он был оторван от материнской груди, он начал размышлять, – будучи еще маленьким ребенком, – и думать днями и ночами. Он удивлялся: как может быть, чтобы колесо бытия вращалось постоянно, – и не было бы у него того, кто управляет и движет им… пока не вышел на путь истины… и узнал, что есть единственный Б-г, Который руководит ходом вещей, и Он сотворил все, и нет во всем сущем Б-га, кроме Него…
После того, как Авраам дошел своей мыслью и познал это, он начал возражать жителям Ур Касдима (своего родного города), вступать с ними в спор и говорить: путь, которым вы идете, – это не путь истины. Он разбивал изваяния идолов и начал проповедовать в народе, что не следует служить никому, кроме Б-га всего мира, что перед Ним подобает падать ниц, приносить Ему жертвы и возливать перед Ним вино, – так, чтобы узнали Его все будущие творения…
После того, как Авраам одолел противников в споре силой своих аргументов, царь Нимрод захотел убить его. Но Авраам спасся чудесным образом и ушел в город Харан. Он начал выходить к людям, обращаясь ко всему народу, и возвещать громким голосом, , что есть единый Б-г во всем мире, и Ему следует служить. Так он шел и возвещал, пока не пришел в землю Кнаан. Там он тоже продолжил возвещать об этом, как сказано: «И взывал там именем Г-спода, Б-га всего мира» (Берешит, 21:33)… пока не собрались к нему десятки тысяч учеников, и они – люди дома Авраама. Он насадил в их сердцах эту великую основу (веру в единого Б-га)».
В своей книге Мишне Тора Рамбам, как правило, приводит только законы, но здесь он изменяет своему обычаю, и считает уместным привести длинные выдержки из агады и описать, с одной стороны, ошибку людей того поколения – их тягу к идолопоклонству, а с другой – силу одиночки, Авраама, его способность противостоять всем.
Возможно, Рамбам намеревается здесь научить нас такому закону: может создасться ситуация, в которой человек в какой-то момент окажется в том же положении, что и наш отец Авраам. Он увидит, что окружающие его люди его поколения ошибаются, и тогда он обязан раскрыть в себе ту особую силу, которую Авраам запечатлел в нашем народе. Он поймет, что хотя он один, он обязан выйти на борьбу со всеми общепринятыми воззрениями, веря, что Г-сподь даст ему силу водворить истину на подобающее ей место.
Таким человеком был наш учитель. Прибыв в «новый ишув», он обнаружил перед собой идолопоклонничество нового вида, кредо которого – «как все народы дом Израиля»; оно выражает желание создать новый народ и забыть прошлое. Как и в дни Эноша, в его время были лишь единицы, знавшие дорогу истины, и наш учитель собрался с силами, и исполнил закон, который Рамбам формулирует следующим образом: «Шел и возвещал, пока не пришел в землю Кнаан, – и в ней также продолжал возвещать, как сказано: «И взывал там именем Г-спода, Б-га мира» (Берешит, 21:33)… пока не собрались к нему десятки тысяч учеников, и они – люди дома Авраама. Он насадил в их сердцах эту великую основу – веру в единого Б-га». Наш учитель удостоился того, что даже после его ухода из этого мира дело его было продолжено и продолжается ныне, так же, как после Авраама его дело продолжили Ицхак, Яаков и его сыновья.
Перевод: рав Пинхас Перлов
